logo search
Еврейский вопрос

Еврейский вопрос

by Matigor, zip-file

Может быть поставлена под сомнение сама правомочность вопроса. Некоторые инстинктивно сочтут обсуждение этой темы отвратительным, что весьма явным образом продемонстрировали мне на двух уважаемых мною Интернет-форумов. Собственно говоря, укажут они мне,- "В чем вопрос-то?!.. Разве евреи не такие люди, как все?",- и в лучшем случае пожмут плечами, а в худшем- презрительно запишут меня в "антисемиты".

Почему я заинтересовался этой темой? Основной причиной, признаюсь, является амбивалентное отношение к этому народу, проистекающее, я думаю, от религиозного начала. Поводом же послужило прочтение автобиографии Л.С.Понтрягина и куска "Русофобии" И.Р.Шафаревича; затрудняюсь сказать, что было первым. Активное же неприятие другими моей попытки поднять эту тему лишь раздразнило меня и подвигло на увлечение нею (начиная с октября 2003, я отвел себе два месяца на проработку этого вопроса, планируя прежде закончить статью в январе 2004, но с незначительными перерывами все затянулось до сентября 2004, мешая другим занятиям, парализовав остальные крупные вещи), в результате чего я предпринял целое Интернет-расследование. Мои собственные знания здесь невелики хотя бы потому, что никоим образом не являюсь евреем (во мне течет скорее чувашско-украинская кровь). Разумеется, тогда я вынужден признать возможный упрек в некомпетентности- "вы не еврей, незнакомы с еврейской культурой, следовательно, ваше мнение неавторитетно". В ответ укажу лишь, что при написании этой статьи я старался объективно взвешивать публикации разного уровня и разной тенденциозности. Это определяет компилятивность статьи, здесь больше фактов, чем их осмысления.

Итак, в чем же состоит "еврейский вопрос"? Формально, это проблемы общения одного народа, в данном случае- еврейского, с окружающими его народами. Таким образом, "еврейский вопрос" есть специфический частный случай "национального вопроса". Последний же, я попытаюсь обосновать это в следующей статье, представляет собой гремучую смесь самых серьезнейших (!) проблем философии во всех ее разделах. Когда я начал заниматься данной тематикой, то она казалась легким развлечением после теологических штудий. Такое отношение ошибочно: национальный вопрос лежит отнюдь не на периферии поля философского исследования. Поэтому разрешение "еврейского вопроса", если в теории еще не разрешен национальный вопрос, невозможно. Далее, нужно четко понимать, что "еврейский вопрос" не сводится к национальному, поскольку здесь весьма существенна религиозная подоплека. Поэтому в не меньшей степени это и "религиозный вопрос". В связи с появлением государства Израиль в сер.ХХ-го века еврейская тематика получила политическое лицо. В качестве иллюстрации приведу конкретный пример: дозволительно ли арабскому населению голосовать на выборах в Кнессет еврейского государства? Если угодно рассматривать "еврейский вопрос" как упражнение для ума, то вот, например: почему, несмотря на то, что евреи составляют менее 1% населения планеты, 1/5 всех Нобелевских лауреатов (по состоянию на 2002г. эта 1/5 есть 128чел.) имеют еврейскую национальность?

Представляется очевидным, что умалчивание в кругах интеллигенции "еврейского вопроса" есть грех против интеллекта. Цель этой статьи- осветить этот вопрос, стараясь быть объективным по мере возможности. Несмотря на то, что теоретическое разрешение "еврейского вопроса" в целом зависит от общих философских установок разрешающего, я позволил себе в конце статьи, которая уже разрослась в книгу помимо моего желания, отдельным пунктом заявить свое мнение. Хотя и по тексту статьи, найдутся мои небольшие ремарки.

Примечание: на март 2005г. работа еще не закончена, и притом в самых интересных местах. Я весьма охладел к еврейскому вопросу, начиная с сентября 2004г. (за полгода не написано ни строчки). Тема оказалась не приподъемной, во всяком случае, по моему сегодняшнему физическому состоянию. Она висит, нависает надо мной, и я хочу освободиться от нее. Поэтому я принял решение выложить ее, как она есть. Незавершенные пункты помечены *, отсутствующие - **

Беседы о религии и остальном

Идея Бога, несомненно, является одной из древнейших; она находила питательную среду практически в любом историко-культурном социуме, включая и современный. Ее представительство через многообразие полуязыческих культов и мировые религии, такие как буддизм, индуизм, иудаизм ранний и поздний, ислам, католицизм, православие и протестантство, на социальном уровне выражается в виде замкнутых общин верующих. Противопоставление трансцендентного (или, говоря более строго, трансцендентально-трансцендентного) и имманентного начал, божественной и человеческой природы, добродетели и порока есть основа основ любой религии. Каждая религия имеет некий незыблемы каркас постулатов и догматов, которые принимаются на веру ее сторонниками за абсолютную истину, и которые сообщены очередным пророком, вещающим в человеческой пустыне божественное откровение, и которые кодифицируются склонными к литературному творчеству последователями (жрецами) в свод священных текстов. В своем поступательном развитии религия, если ее служители достаточно образованы и лишены фанатизма, вступает в плодотворные компромиссы с господствующим до нее мировоззрением, что выражается в доктринальном заимствовании и включении чуждых ей изначально категориальных элементов, но усвоенных ею из философских систем, в развернутую картину собственной религиозной догматической аргументации. Религия, таким образом, являясь посредником между эмпирико-имманентной бытовой действительностью, доступной для уяснения даже примитивным по своему культурному развитию индивидам, и идеалом трансцендентального, который по существу никогда не будет достигнуть (и, что принципиально важно, не мыслится в интенциональном поле религии достигаемым вообще), выполняет важную аксиологическую, смыслополагающую функцию, исполнение которой только и делает человека человеком. Разумеется, можно привести примеры и других механизмов, реализующих вышеупомянутую функцию- научный атеизм, патернализм, гуманизм и т.д. И в самом деле, тот же атеизм в столь часто встречающейся материалистической форме был бы невозможен, если бы аксиологическая функция не исполнялась бы иными, помимо религиозных, путями.

Отвечая на столь ессенциальную для человека потребность, религия оказывает положительное влияние на его эмоционально-ценностную и волевую интеграцию, разрешая особым образом те потенциальные коллизии как в сознательной, так и в бессознательной частях его психической природы (да и телесная природа, будучи связана с последней нерушимыми нитями, неизбежно претерпит изменения). Особенно важно, что коллизии пертурбатно-ювенального периода делают индивида наиболее чувствительным к тому, что проговаривается многими адептами религии на широкую аудиторию. Поскольку эти временные противоречия сравнительно инвариантны по отношению к конкретной культурной обстановке и идеологическим тенденциям рассматриваемого исторического периода, постольку институциональная и операционально-технологическая структура религии оказывается как бы застывшей. Впрочем, такое наблюдение не вполне адекватно отражает существо проблемы, так как и религиозный культ вместе с теми его догматическими установками, которые непосредственно не примыкают к сакральному ядру религии и потому относительно автономны (прежде всего ритуал и традиции), адаптируется к перманентным изменениям человеческого общества. С другой стороны, интенционная направленность религии на проблемы вечности (некоторые называют их "вечными", но это не совсем корректное словоупотребление- жизни и смерти, греховности и праведности, долга и свободы воли) предопределяет ее консервативный характер. Танатологические инспирации внутри и даже во плоти религиозной системы, апеллирующие к вечным и потому трансцендентальным вещам (а все конечное во времени по определению не составляет акциденций бытия, а есть только искаженные тени его устрашающего величия), весьма привлекательны. Это касается в первую очередь тех индивидов, которые вдруг обнаруживают конечность собственного бытия, что происходит прежде всего в эмоциональной сфере и сопровождается тем феноменом, который заключается в переносе мнимости и кажимости смерти в непосредственную психическую достоверность. Нередко данному феномену (точнее, его наступлению) благоприятствует приближение такого рокового события, как собственный переход в мир иной или таковой переход близкого человека (в некоторых случаях человека вообще), уже в эмпирической достоверности.

Рассмотренный выше экзистенциальный аспект религиозного чувства имеет и обратную сторону, а именно, выступая в качестве коррелята сложившихся стихийно этических правил и автохтонного, самодостаточного существа, которым видится теологически нацеленному уму Бог. Будучи регулятором поведения индивида, всякое моральное правило и тем более принцип отграничено от остальных сферой своей применимости; история знает множество примеров того, как в результате элиминации одного из моральных принципов трагическое, сверхизбыточное и несоразмерное применение получали остальные, и наоборот, гипертрофированность осуществления in practice одного принципа приводило к инволюции остальных норм. В этом, отчасти, можно увидеть истоки фанатизма и современного терроризма, но, кроме того, сектантства и нежизнеспособного толстовства. Всякая религия без исключения признает сверхъестественное происхождение норм, считая их выполнение инструментом для духовно-метафизического возвышения индивида и метафизической селекции. Взаимосвязь религии и этики столь глубока, что невозможно выключить или изъять какую-либо из компонент этого симбиотического союза-целокупности, чтобы не претерпела ущерб вторая компонента. Выражаясь геометрически, все этические постулаты, составляющие большую часть фундамента религиозного здания, равноудалены от Высшего Существа (или Сущности), что можно объяснить это тем, что дистанция от Бога до людей столь велика, что с трансцендентальных высот, с обители божества все люди представляются слитой точкой. Выражаясь астрономически, параллакс небесной сущности пренебрежимо мал. Среди многих исследователей часто возникает соблазн подменить религию проповедуемой ею моралью, что представляется нам весьма ошибочным. Чтобы подробнее аргументировать нашу позицию, обратимся к третьей и, вероятно, последней экзистенциальной стороне религиозного чувства- надежде.

Надежда, если определить ее как философскую категорию, не только экзистенциальна, но и эссенциальна. Религиозное мировоззрение по определению пессимистично по отношению к феноменологическому бытию-в-миру, оно, в какой форме ни было бы выраженным, принимает точку зрения стоящего над миром, постулируя бытие именно "надмирного". Поэтому в это надмирное инобытие, хотя, впрочем, и имеющее пересечения с посюсторонним, проникает оптимистическая надежда. Будучи конкретизированной в частной религиозной догматике, она принимает вполне законченную форму, отлитую в обетованиях, причем совершенно безразлично, относятся ли они к особо отмеченным индивидам, народам или всему человечеству. Ответив на вопрос, почему категория надежды является эссенциальной для религии, перейдем к рассмотрению экзистенциальности оной, которая должна вытекать из сути человеческого бытия. Крылатая фраза "надежда умирает последней" может быть повернута лицом к проблематике смерти, одновременно антиномичной и диалогичной жизни. Исчезновение надежды означает на личностно-психологическом уровне аксиологическую потерянность и опустошенность, а точнее говоря, неизбежную элиминацию смысла человеческого существования. Последнее как бы говорит себе о недостаточности себя-в-себе, неполноценности, поскольку наша сущность переросла те высмыслы, которые мы себе представили и которые мы поставили перед собой в качестве идеального- стала возможной потеря надежды в преддверии потери себя. А если надежда наличествует, значит не все потеряно, и высмысленный смысл по-прежнему сохраняет свое интимное сакрально-сокровенное значение и полноту, удовлетворяя трансцендентальным устремлениям личного "Я". В этом и заключается экзистенциальный смысл надежды, облеченный в белые ризы религиозности.