Аналитическая психология-см. £ г. Юнг.

АНАЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ-направление западной интеллектуальной культуры 20 в., широко при­меняющее методы логического и лингвистического анали­за языка для решения философских проблем. Аналитиче­ская философия имеет классические предпосылки в бри­танском эмпиризме, с одной стороны, и в континенталь­ном рационализме—с другой. Ее предшественниками считают Гоббса, Локка, Беркли, Юма, Д. С. Милля, а так­же Аристотеля, представителей средневековой схоластики, Декарта, Лейбница, Канта и др. Аналитическая философия наследует традиции изучения оснований знания—как в его чувственной, эмпирической, так и в рациональной, логической, концептуальной форме. Поле исследований аналитической философии (логика, эпистемология) посте­пенно расширялось, охватывая все многообразие форм человеческого опыта (этику, эстетику, право и др.). Исходные проблемы и понятия аналитической философии были сформулированы в статье немецкого логика и фило­софа Г. Фреге «О смысле и значении» (1892). Но реальное осуществление идея (метод и концепция) аналитической философии получила в Англии (Кембридж). Ее основопо­ложниками стали Дж. Э. Мур и Б. Рассел. Процедуры язы­кового уточнения и прояснения философских понятий, суждений, проблем они назвали «логическим анализом». Этот термин, вначале относившийся к методу исследова­ний, позднее определил название всего философского на­правления. Главные представители аналитической филосо­фии—Г. Фреге, Дж. Э. Мур, Б. Рассел, Л. Витгенштейн, Р. Карнап, Г. Райл, Дж. Уиздом, П. Стросон и др. Философов «аналитической» волны объединяет не столько тематика или тип философских концепций, сколько общие задачи: исследование языка с целью выявления структуры мысли, достижения «прозрачного» соотнесения языка и реальности, четкого разграничения значимых и пус­тых выражений, осмысленных и бессмысленных фраз

Внутри аналитической философии различают два направ­ления: философию логического анализа и философию лингвистического анализа (или лингвистическую филосо­фию). Приверженцы первого в основном интересуются философией и логикой науки и придерживаются линии сциентизма. Сторонники второго направления считают та­кую ориентацию искусственной и ограничивающей фило­софский кругозор, поскольку философия укоренена в ре­альном разумении, в жизненных ситуациях, в механизмах естественного языка и многообразном вненаучном опыте людей.

В период, когда формировались проблемы и понятия ана­литической философии, в философии Англии главенство­вала одна из форм неогегельянства—школа абсолютного идеализма, отодвинувшая на второй план философию «здравого смысла» и позитивизма. В британском неоге­гельянстве резко противопоставлялись «реальность» и «ка­жимость», материя считалась иллюзией, пространство и время—ирреальными. Это противоречило весьма важно­му для мироориентации людей чувству реальности. Другой характерной чертой абсолютного идеализма был холизм— усиленный акцент на «целостность» абсолюта, безусловное главенство целого над отдельными, конечными явлени­ями. В социально-политическом плане такой подход пред­полагал поглощение индивида государством, а в теории познания—всевластие синтеза над анализом. Это ослабля­ло основу аналитического мышления—метод логического расчленения действительности тем или иным способом (атомизм, элементаризм).

В1898 Мур и Рассел выступили против абсолютного иде­ализма, противопоставив ему философский «реализм» и «анализ». Учению об Абсолюте и принципу холизма были противоположены плюрализм и атомизм. Оба фило­софа уделяли большое внимание традиционным пробле­мам теории познания, решаемым в духе реализма: призна­ния независимости внешнего мира от его восприятия, факта—от суждения о нем и др. По методам же исследо­вания и Мур, и Рассел выступили как аналитики, дав стимул аналитическому движению в философии («анали­тический поворот»). Внимание Рассела сосредоточилось на аналитических возможностях символической логики и ис­следовании основ математики. Мура же занимал анализ философских понятий и проблем средствами обычного языка и здравого смысла. Деятельность Мура способство­вала «закату» английского гегельянства и усилению пози­ций философского реализма. Он возродил исконно ан­глийскую философскую традицию эмпиризма и здравого смысла, придал ей обновленный облик, отмеченный печа­тью пристального внимания к языку. Это и стало истоком аналитической философии. Вслед за ним Рассел впервые обосновал и применил анализ как собственно философ­ский метод. Тем самым он внес решающий вклад в форми­рование философии логического анализа. Логико-философские идеи Рассела стали программными для разработки концепций логического позитивизма (или логического эмпиризма). На них опирались теоретики Вен­ского кружка, разрабатывавшие проблемы логического анализа науки, заданные «Логико-философским тракта­том» Витгенштейна.

Теоретики логического позитивизма (Р. Карнап, Г. Рей-хенбах, К. Гемпель и др.), продуктивно исследовавшие логику науки, интересовались философией лишь как общим основанием их по сути специально-научных разрабо­ток в области логического синтаксиса, семантики научного языка и других проблем. Анализ использовался ими глав­ным образом как средство решения задач обоснования науки и синтеза (унификации) научного знания. Со време­нем исследования в русле логического позитивизма прини­мали все более специальный характер и дали ценные науч­ные результаты (в области логического синтаксиса, логи­ческой семантики, вероятностной логики и др.). В логико-методологических исследованиях познания (У. Куайн, Н. Гудмен, Н. Решер и др.) главным ориентиром и ценно­стью выступает наука, что в значительной мере и выводит полученные результаты за рамки собственно философии. На основе поздних работ Витгенштейна в 1930—40-х гг. в Англии формируется философия лингвистического ана­лиза, или анализа обычного языка. В работах Г. Райла, Дж. Уиздома, Дж. Остина и др. получают развитие идеи, со­звучные мыслям Витгенштейна. В отличие от логических позитивистов философы этой волны, как правило, реши­тельные противники сциентизма. Как и для Витгенштей­на, главный предмет их интереса —сама философия. Они хорошо чувствуют тесную связь специфики философских проблем с механизмами реально работающего языка, по­нимают принципиальное их отличие от проблем науки. Их внимание привлекает глубоко исследованная Витгенштей­ном проблема дезориентирующего влияния языка на чело­веческое мышление.

В английской лингвистической философии различают кембриджскую и оксфордскую школы анализа языка. К первой принадлежали ученики Витгенштейна, находив­шиеся под сильным влиянием учителя (Дж. Уиздом, М. Лазеровиц, А. Эмброуз, Н. Малкольм и др.). Другую школу представляют Г. Райл, Дж. Остин, П.Стросон и др. Это направление представлено такими серьезными работа­ми, как «Понятие сознания» и «Дилеммы» Г. Райла, «Ин­дивиды. Опыт описательной метафизики» П. Стросона и др. На базе идей Дж. Остина в 1970—80-х гг. развились исследования речевых актов, представляющие собой уже не столько лингвистическую философию, сколько область теоретической лингвистики (Дж. Серль, М. Даммит, Д. Дэвидсон и др.).

Т. о., если на базе логического позитивизма были созданы труды по современной логике, то на основе лингвистиче­ской философии сформировалась исследовательская про­грамма теоретической лингвистики. В этом проявилась одна из важных функций философии — постановка и пер­воначальная проработка новых проблем с последующей их передачей науке. Важные философские достижения анали­тической философии 20 в.—осмысление тесной связи че­ловеческого опыта с речевой коммуникацией, схемами языка, новое понимание на этой основе специфики фило­софской мысли, философских проблем. Первостепенное значение для развития этих представлений имели идеи Витгенштейна. Большая часть трудов философа издается в 1950—70-х гг., но работа эта еще не завершена: освоение его необычных текстов, их комментирование и обсуждение продолжаются, что способствует нарастающему влиянию идей и методов аналитической философии. Идеи аналитической философии повлияли на современ­ную философскую мысль в Великобритании, Австрии, Германии, Польше, Скандинавии, США и др. странах. Постепенно это направление превратилось в широкое международное движение, позиции которого наиболее сильны в англоязычных регионах мира. В последние годы здесь сложились течения, символами которых стали имена Фреге и Витгенштейна. В спорах об интерпретации их концепций по сути отражается борьба различных течений в аналитической философии 1980—90-х гг.

Лит.: Бегиашвшш А. Ф. Метод анализа в современной буржуазной философии. Тбилиси, I960; Геллнер Э. Слова и вещи. М., 1962; Хилл Т. И. Современные теории познания. М., 1965; Козлова М. С. Фи­лософия и язык. М., 1972; Аналитическая философия в XX в.— «ВФ», 1988, № 8; Современная аналитическая философия, вып. 1. М., 1988; Философия, логика, язык. М., 1987; Аналитическая фи­лософия. Избр. тексты. М., 1993; Аналитическая философия: ста­новление и развитие (антология). М., 1998; История философии: Запад-Россия-Восток, кн. 3-я. М., 1998, с. 212-246; Рар А. Elements of Analitic Philosophy. N. Y., 1949: The Revolution in Philosophy, with an introduction of G. Ryle. L., 1956; Urmson J. 0. Philosophical Analysis. Oxf., 1956; Classics of Analytic Philosophy, ed. by R. Ammerman. N. Y., 1965; Barth E. M. Perspectives of Analytic Philosophy. Amst., 1979; Zaslawsky D. Analyse de l'etre. Essai de philosophie analytique. P., 1982; Postanalytic Philosophy. N. Y., 1985. См. также лит. к ст. Л. Витгенштейн, Б. Рассел, Дж, Мур.

М. С. Козлова

АНАЛИТИЧЕСКАЯ ЭТИКА-общее наименование этических теорий, использующих методы и подходы аналитической философии. В современной западной (гл. о. англоязычной) литературе обычно противопоставляется «классической» этике, которая отвечает на вопросы «как надо жить», «что такое добро», «в чем состоит человечес­кий долг» и т. п., полагая при этом, что смысл указанных вопросов ясен и что споры между философами обусловле­ны не отсутствием взаимопонимания, а исключительно различием жизненных (ценностных) позиций (см. Цен­ность), Аналитики же считают, что сами эти вопросы далеки от ясности: слова, с помощью которых они форму­лируются, неопределенны и многофункциональны, поэто­му и ответы на них расплывчаты и могут быть интерпрети­рованы по-разному. Только контекстуальный анализ упо­требляемых понятий позволяет выявить действительную позицию того или иного философа, а также логическую структуру его концепции, способ обоснования практиче­ских рекомендаций и выводов, к которым он приходит. Подобная направленность этической мысли имеет свою историю, которая, по мнению многих исследователей, на­чинается с Сократа; непосредственными же предшествен­никами нынешних аналитиков, по общему признанию, являются Д. Юм, И. Кант, Дж. С. Милль, Г. Сиджвик и некоторые другие (в основном британские) философы 18—19 вв. Но только в 20 в. эта тенденция оформилась в виде'широкого и влиятельного течения моральной фило­софии. Значительный вклад в эту область знания внесли Дж. Э. Мур, Б. Рассел, Л. Витгенштейн, М. Шлик, Г. фон Вригг, А. Айер и др.

На неопозитивистском (см. Неопозитивизм) этапе развития аналитической философии логико-лингвистический ана­лиз морального (нормативно-этического) рассуждения стал предметом особой дисциплины—метаэтики, которая отождествлялась с научной, ценностно-нейтральной фило­софией морали. Однако радикальный «лингвоцентризм» метаэтики резко ограничивает ее исследовательское поле, исключая из рассмотрения те проблемы и подходы, без которых она вообще не может рассматриваться в качестве

целостной теории морали. Кризис неопозитивизма и распространение постпозитивистских (см. Постпозитивизм) методологических идей (под влиянием которых анализ из цели философствования перешел в разряд одного из его средств) имели следствием постепенную утрату метаэтикой статуса специальной философской науки, претендовавшей на замену традиционной моральной философии. Теперь аналитическая этика трактуется более широко: она вклю­чает в себя не только метаэтику, но также метафизические, конкретно-научные (социологические, психологические и пр.) и нормативно-ценностные компоненты, от которых раньше она отстранялась. Среди современных этиков-ана-литиков есть платонисты и кантианцы, натуралисты и ин­туитивисты, гедонисты и утилитаристы и т. д. Аналитиче­ская этика не выдвигает, таким образом, собственной цен­ностной программы, не предлагает своих оригинальных способов объяснения морали и обоснования моральных принципов. По существу ее единственным конституирую­щим признаком является сейчас аналитический стиль мышления: отказ от метафорически-суггестивного способа изложения, тщательное определение ключевых понятий, выявление семантических оттенков естественного языка морали, стремление к логической прозрачности этических рассуждений и т. п. Это означает, что аналитическая эти­ка, прекратив существование в качестве особой «школы», трансформировалась в широкое течение, объединяющее весьма далекие по содержанию этические концепции лишь на основании их более или менее выраженной привер­женности указанному стилю мышления.

Л. В. Максимов

АНАЛИТИЧЕСКИЕ И СИНТЕТИЧЕСКИЕ СУЖДЕНИЯ A PRIORI (нем. analytische und synthetische Urteile a priori)—термины кантовской философии, име­ющие также широкое применение в различных направле­ниях современной философской мысли, главным образом в рамках аналитической философии. Введены И. Кантом в «Критике чистого разума». Вопрос о возможности син­тетических суждений a priori заявлен Кантом как основной вопрос всей критической философии. Дихотомия аналити­ческих и синтетических суждений основывается на воз­можности различного отношения между субъектом и пре­дикатом суждений. Под аналитическими Кант понимает такие суждения, где предикат, уже содержащийся в поня­тии субъекта и смутно мыслящийся в нем, эксплицируется из этого понятия по закону тождества. Хотя аналитические суждения и не расширяют наших познаний, они все же расширяют сферу отчетливо мыслимого. В этом психоло­гическом моменте основное отличие аналитических сужде­ний от бессодержательных тавтологий. Будучи основан­ными на непреложном законе тождества, все аналитиче­ские суждения априорны (строгая необходимость тракту­ется Кантом в качестве одного из критериев априорного знания). В числе примеров аналитических суждений, при­водимых Кантом, положения: «все тела протяженны», «всякое золото желто», «все мои представления объедине­ны в Я». Разъяснения Канта позволяют связать аналитиче­ские суждения с экспликациями правил словоупотребле­ния. Суждение «золото желто» имеет в таком контексте следующий смысл: необходимым условием именования предмета «золотом» является наличие у данного предмета желтого цвета (если трактовать данное суждение как син тетическое, возможность чего Кант в принципе не ис­ключает, то оно будет означать, что всякий предмет с та­кими-то и такими-то свойствами, т. е. золото, обладает также и желтым цветом). В метафизике, как и в других науках, аналитические суждения играют служебную роль, уточняя и разъясняя основные понятия. Аналитическое «добавление» к критике чистого разума превращает по­следнюю в трансцендентальную философию. Сама же кри­тика концентрируется на выяснении основных принципов синтетических суждений.

Под синтетическими Кант понимает такие суждения, где предикат извне прибавляется к субъекту. Расширяя наше познание, синтетические суждения являются подлинной целью всех наук. Примеры синтетических суждений: «все тела имеют тяжесть», «всякое изменение имеет причину», «7+5=12». К синтетическим Кант относит и все экзистен­циальные суждения, ибо ни в одном понятии не содержит­ся предикат существования. Номинальная дефиниция син­тетических суждений не дает, однако, адекватного пред­ставления о кантовской концепции. Канта интересуют только истинные синтетические суждения, т. е. синтетиче­ские познания. Истинность синтетических суждений не может быть задана их формальной структурой, как в случае аналитических суждений. Поэтому она зависит от отноше­ния субъекта и предиката к какому-то внешнему X, кото­рый и должен удостоверить правильность их соединения. Таким образом, все синтетические суждения — суждения о вещах (аналитические — о словах). В отношении синтетических суждений возможны два слу­чая. 1) Связь между субъектом и предикатом «подсказыва­ется» наличными предметами, как в тезисе «все тела имеют тяжесть». Тогда мы имеем дело с эмпирическими син­тетическими суждениями. Их всеобщность может быть исключительно «индуктивной». 2) Связь между субъектом и предикатом удостоверяется благодаря тому, что образу­емая ею формальная структура отображает залегающие в душе необходимые условия самой данности предметов чувств в опыте, так что эти предметы заведомо должны соответствовать тому, что мыслится в таком суждении (напр., Кант доказывает, что a priori знать о том, что всякое изменение имеет причину, можно именно потому, что подчинение последовательности событий закону при­чинности есть необходимое условие восприятия нами этой последовательности). Это и есть синтетические суждения a priori. Они обладают строгой всеобщностью и необходи­мостью.

Синтетические суждения a priori составляют каркас чистой математики и общего естествознания. Метафизика только претендует на априорные синтетические познания и может реализовать их лишь в качестве практических постулатов. Неспособность метафизики к априорным синтетическим познаниям связана с тем, что ее предметная область (Бог, свобода и бессмертие души) лежит за границами возмож­ного опыта. Между тем антиципировать можно лишь фор­мы возможного опыта. Соответственно сфера априорных синтетических познаний связана исключительно с пред­метами, которые могут стать объектами восприятия. Таким образом, исследование Кантом синтетических суждений a priori включает: 1) установление общих условий их воз­можности, 2) определение на основании этих условий гра­ниц синтетического познания, 3) доказательство реализо­ванное этих условий в том или ином конкретном случае,

к примеру для основоположения о причинности (область возможных случаев определяется также a priori). Кантовская концепция аналитических и синтетических суждений вызвала значительный резонанс в европейской философии. Однако ближайшие последователи Канта не придавали ей определяющего значения, выдвигая тезисы об относительности данной дистинкции. Активные дис­куссии на эту тему возникли в 20 в. в связи с «лингвисти­ческим поворотом» современной философии. Среди наи­более спорных проблем — вопрос о синтетической природе математического знания. Этот кантовский тезис отвергал­ся большинством аналитиков, близких идеям Венского кружка. Правда, при этом нередко принималось во внимание одно лишь номинальное определение син­тетических суждений. Еще более мощной атаке подверг­лось центральное положение Канта о возможности син­тетических суждений a priori в целом. Стандартная «анали­тическая» схема вообще исключает эту разновидность суждений и подразумевает жесткое противопоставление конвенциональных аналитических положений и синтети­ческих суждений опыта. Во 2-й пол. 20 в. вновь усилива­ется тенденция к отказу от резкого противопоставления аналитического и синтетического познания (У. ван О. Куайн, Р. Рорти).

В. В. Васильев

АНАЛИТИЧЕСКИЕ СУЖДЕНИЯ-класс суждений (утверждений, высказываний, предложений), истинность которых устанавливается путем чисто логического анализа составляющих их элементов (терминов, элементарных вы­сказываний) без обращения к внелогической или внеязыковой информации. Понятие аналитических суждений в противопоставлении понятию синтетических суждений было впервые сформулировано И. Кантом применительно к суждениям с субъектно-предикатной структурой: «Ана­литические суждения высказывают в предикате только то, что уже мыслилось в понятии субъекта, хотя и не столь ясно и не с таким же сознанием» {Кант И. Соч., т. 4 (1). М., 1965, с. 80). Однако определяющие признаки аналити­ческих суждений, не связанные только с суждениями с субъектно-предикатной структурой, по существу были сформулированы уже Лейбницем в контексте противопо­ставления им «истин разума» и «истин факта». Последние понимались Лейбницем как необходимые истины, уста­навливаемые путем анализа их составляющих, причем без­относительно к эмпирической информации. «Истины ра­зума» рассматривались им как априорные «истины во всех возможных мирах», т. е. как истины, которые независимы от положения дел, как оно складывается в этом реально существующем мире. Д. Юм проводит различение «отно­шения идей» и «положений дел»: первые носят для него необходимый характер и устанавливаются путем чисто ло­гического анализа понятий. И для Лейбница, и для Юма априорность утверждений, их независимость от опыта жестко связана с их аналитичностью (в отличие от Канта, вводящего понятие синтетических априорных суждений). Новая волна интереса к понятию «аналитические сужде­ния» была связана в гносеологии и методологии науки 20 в. прежде всего с развитием исследований по обоснова­нию математики и математической логики. Б. Рассел и Л. Витгенштейн сформулировали понятие тавтологий (или тождественно истинных высказываний), посредством которого они интерпретируют статус т. н. законов логики, т. е. формул исчислений математической логики, истин­ных при любой подстановке в них дескриптивных посто­янных вместо переменных. К содержанию этого понятия применяется термин «аналитические суждения», хотя, строго говоря, классическому смыслу этого термина, по Канту, соответствуют только дескриптивные аналитиче­ские суждения типа «всякий холостой мужчина не женат». В соответствии с разделявшейся Расселом и Витгенштей­ном концепцией логицизма, сводящей математику к логи­ке, признак аналитичности был распространен и на положения математики. Эта трактовка аналитических суждений легла в основу классификации предложений языка науки логическим позитивизмом Венского кружка. Согласно этой классификации, все осмысленные пред­ложения языка науки исчерпывающе делятся на два взаимоисключающих типа, для обозначения которых при­меняются идущие от Канта термины аналитичности и синтетичности утверждений. Определяющим признаком первой выступает возможность чисто логического обосно­вания. При этом специфика трактовки аналитичности в логическом позитивизме заключается в истолковании аналитических предложений как схем допустимых фор­мальных преобразований в системе языка. Если для классического рационализма аналитические суждения выступали как логически необходимые, содержательные «истины разума», то для логического позитивизма анали­тические предложения оказываются языковыми конструк­циями, которые не несут в себе какой-либо информации о мире, являются «тавтологиями» (в специфическом смыс­ле этого термина в философии логического анализа), принимаются на основе конвенционально устанавлива­емых правил «языка науки». Трактуя логику и математику в противопоставлении остальным т. н. фактуальным нау­кам как «формальную науку», состоящую из подобного рода аналитических предложений, логические позитиви­сты пытались примирить свой «радикальный эмпиризм» в трактовке фактуальной науки с признанием специфики статуса логики и математики, всегда представлявшим непреодолимую трудность для эмпиризма. Кроме аналити­ческих предложений формальной науки, т. е. логики и математики, в предлагаемой логическими позитивиста­ми схеме предусматривался и подкласс дескриптивных аналитических предложений фактуальной науки, приводи­мых на основе правил языка к виду «предложений логи­ки», что, собственно, только и соответствовало аналитич­ности в классическом смысле Канта. И логика, и математика, предлагая определенные правила работы в языке науки, основываются тем не менее на определенных онтологических установках. В последующем развитии методологии науки, использующей идеи логиче­ской семантики, аналитичность интерпретируется как воз­можность обоснования утверждений при помощи исход­ных семантических правил данного языка, но при этом она оказывается связанной с наличием некоторых исходных предпосылок рассмотрения мира, постулируемого семан­тикой данной языковой системы. Рациональный смысл различения аналитичности и синтетичности фиксирует ре­альную методологическую проблематику выделения исход­ных основоположений построения языков науки и пред­ложений, связанных с выражением той информации, кото­рая ассимилируется в этих языках. Поскольку и семантика

исходных постулатов языковой системы задает определен­ный взгляд на мир, определенную его картину, аналитиче­ские суждения не являются в этом смысле «истинами во всех возможных мирах» (как характеризовал их Лейбниц), а только в том «мире», картина которого задана семанти­кой соответствующей языковой системы. Таким образом, явно или неявно сами исходные семантические постулаты языка предполагают определенную онтологию.

B.C.

АНАЛИТИЧЕСКИХ ТАБЛИЦ МЕТОД-разрешаю­щий метод для проблемы общезначимости формул клас­сической, интуиционистской и модальной (система S4) логики высказываний. В сочетании с некоторыми дополни­тельными приемами этот метод применим и для клас­сической и интуиционистской логики предикатов. В по­следнем случае метод аналитических таблиц представляет собой полуразрешающую процедуру, поскольку положи­тельное решение вопроса об общезначимости достижимо для любой общезначимой формулы, а отрицательное — не для всякой необщезначимой формулы. Так как к вопросу об общезначимости формул сводятся вопросы о наличии логического следования, а также несовместимости по ис­тинности (ложности) формул языков соответствующих ло­гических систем, то аналитические таблицы применимы и для решения этих вопросов.

Построение аналитической таблицы для некоторой фор­мулы А начинается с предположения о ее ложности. Далее по правилам построения осуществляется сведение этого предположения к все более простым условиям ложности А в виде выражений ТВ («истинно В») и FB («ложно 2?»), называемых отмеченными формулами (далее «7!Р-форму-лы»), где В—формула соответствующей системы. В случае общезначимости А процесс редукции приводит к проти­воречию.

Правила построения аналитических таблиц специфичны для каждой системы, а также зависят от способа их построения. Имеются два таких способа: в виде дерева, или множества столбцов (когда ветви дерева рассматри­ваются как столбцы), и в виде последовательности се­мейств множеств ТУ-формул, называемых конфигураци­ями. (При этом исходной конфигурацией для А является {{-Е4Ц.) Первый способ, предложенный Р. Смаллианом как результат модификации семантических таблиц (таблиц Бета), применим лишь для классической логики. Второй — результат дальнейшей модификации семантических таблиц для синтаксической (финитной) процедуры доказатель­ства. Этот способ предложен Фиттингом. Согласно Фи­тингу, каждое правило применяется к какому-либо мно­жеству 2Т-формул (далее «^-множество») в составе некоторой конфигурации и ведет к преобразованию не­которой 7У-формулы этого множества. Результатом при­менения является одно или пара 2Т-множеств, которыми заменяется исходное в данной конфигурации. Таким образом, применение правила является также и пре­образованием конфигурации. В приводимых ниже пра­вилах S обозначает некоторое, возможно пустое, TF-множество.

1) Для пропозициональной классической логики: Т&: {S, ЦА&В)) F&: [S, F(A&B)} Tv. [S, T(AvB)\ {$, ТА, ТВ} {S, FA], {S, FB) \S, ТА], \S_r Щ FvjS, F(AvB)} [S, FA, FB)

To: {S, ДАоВ)) Fo: \S, F(Az>B)) T-,: {S, T-A) \S, FA), \S, ТВ] [S, ТА, FB} {S, FA)

{5, ТА) '

2) для интуиционистской пропозициональной логики те же, кроме То, /Ъ, Т->, F->, которые заменяются на:

То: {S, ЦАоВ))___________________f _з: (5, F(AoB))

(S, ЦАоВ), FA), [S, Т(АоВ), ТВ) {З_т, ТА, FB) Т-< IS, Г-у4} F-n \S, F-тЛ)

{S, T-A, FA) IS_T, ТА),

где 5т—результат исключения из S всех формул вида FB;

3) для S4—те же, что в 1) с добавлением

Та: [S, ТаА] Fa: IS, FaA) [S, ТаА, ТА] {Sa, FA),

№ 5q—результат исключения из S всех формул, не име­ющих вида ТО В;

4) для классической и интуиционистской логики предика­тов те же, что в 1) и 2) соответственно, с добавлением:

TV,- \S, 7Vx4(x)| F4: [S, FVxAjx)) ТЭ: {S, 73к4(х))

[S, 1УхА(х), ТА(а)} [S, FA(h)) [S, ТАф))

F3: [S, F3xA(x))

{S, F3xA(x), FA(a)),

где а—основная произвольная предметная постоянная константа, b — вспомогательная постоянная, каждый раз новая (не встречавшаяся в исходном множестве), а А(а) (А(Ь)) — результат их подстановки вместо х в формулу А(х). 7Т-множество называется замкнутым, если и только если в нем имеются ТВ и FB для какой-нибудь формулы В языка соответствующей системы. 7Г-множество называется ис­черпанным, если и только если оно замкнуто или никакое применение правил к нему не приводит к новой кон­фигурации. Т. о., аналитической таблицей некоторой фор­мулы А называется непустая конечная последовательность конфигураций, первая из которых есть {[FA]], а каждая из последующих конфигураций получается из предыдущей по одному из правил. Аналитическая таблица называется завершенной, если и только если каждое ?У-множество ее последней конфигурации является исчерпанным. Не­разрешимость исчисления предикатов относительно проб­лемы общезначимости и доказуемости равносильна не­разрешимости вопроса о существовании завершенной ана­литической таблицы для произвольной формулы ее языха. Таблица является замкнутой, если и только если каждое 7У-множество ее последней конфигурации является замк­нутым.

Формула .4 языка любой из рассматриваемых систем обще­значима (для классической пропозициональной логики— тождественно-истинна), если и только если для нее су­ществует замкнутая таблица. (Последнее существенно при построении аналитических таблиц для формул интуици­онистской и модальной логики, т. к. варьирование порядка применения правил может привести к построению различ­ных таблиц для одной и той же формулы.) Для клас­сической логики завершенная незамкнутая таблица указывает возможные элементарные условия ее ложности (опро­вергающие примеры). Ими являются незамкнутые исчер­панные множества последней конфигурации. Примеры:

1) Формула ((OpvDq)^> D(pvq)) системы £4 общезначи­ма, поскольку для нее существует замкнутая аналитическая таблица:

2. WOpvUg), Fuipvq))});

3. \[TDp, FU(pvg)], {TOq, FD(j>vq)]};

4. {{TDp, F(pvq)], {TUq, F(pvq)]];

5. {(ГП/>, Fp, Fq], {TUq, Fp, Fq}};

6. {{ГОД TP, Fp, Fq], {TUq, Tq, Fp, Fq}].

2) Аналитическая таблица для формулы интуиционист­ской логики pv-,p: 1. {{Fipv-ф)}}; 2. {{Fp, F-p}}; 3. {{Тр}} не является замкнутой, и невозможно изменением порядка применения правил получить другую таблицу этой фор­мулы, следовательно, данная формула не является законом интуиционистской логики.

Для классической логики имеется непосредственная связь между способом построения таблицы для некоторой фор­мулы и доказательством ее в некотором секвенциальном исчислении (см. Исчисление секвенций), получаемом пере­формулировкой правил построения таблицы. Аналитиче­ская таблица классической формулы А в виде дерева (мно­жества столбцов) также может быть получена перестрой­кой ее таблицы, представленной в виде последователь­ности конфигураций.

Возможность применения метода аналитических таблиц для решения задач как семантического (теоретико-модель­ного), так и формально-дедуктивного (теоретико-доказа­тельственного) характера позволяет выявить гносеологиче­ски весьма важное обстоятельство, состоящее в том, что основу дедукции составляют некоторые отношения содер­жательно-семантического характера. Очевидны также ши­рокие эвристические возможности этого метода для поиска и построения выводов и доказательств.

Лит.: Filling M, С. Intuitionistic Logic Model Theoiy and Forcing. Amst.—L., 1969; Кангер С. Упрощенный метод доказательства для элементарной логики.—В кн.: Математическая теория вывода. М., 1967; Коапюк В. Н. Логика. Киев—Одесса, 1975; Смирнова Е. Д. Упрощение бетовско-хинтикковского доказательства полноты ис­числения предикатов первого порядка.—В кн.: VII Всесоюзный симпозиум по логике и методологии науки. Тезисы. Киев, 1976.

Е. К. Войшвилло

АНАЛОГИЯ (греч. uvfAayia — соразмерность, пропорция) —отношение сходства между объектами; рассуждение по аналогии — вывод о свойствах одного объекта по его сходству с другими объектами. Общие схемы рассуждений по аналогии:

объект а обладает свойствами А_и А₂,..., An, А„+п объект р обладает свойствами А%, Аг,..., А„;

вероятно, что р обладает свойством А„₊₁ объекты a, ai, аг,..., а« обладают свойством А;

(I)

(И)

вероятно, что cw обладает свойством А.

Идея «переноса» свойств с одного объекта на другой вос­ходит к античности. Термин «аналогия» использовался

пифагорейцами. Аристотель упоминает о доказательстве посредством примера (ларабегуноО как о риторическом приеме, соединяющем индукцию с силлогизмом; свойства одного объекта переносятся на другой посредством об­разования общего вероятностного суждения, охватываю­щего оба объекта; выводное суждение не достоверно, а лишь вероятно.

Иное значение аналогии придавал Лейбниц, видя в ней не формальный модус вероятностного умозаключения, но универсальный метод научного и философского познания, вытекающий из принципа «тождества неразличимых»: объекты могут считаться относительно тождественными, если различие между ними «исчезающе мало», т. е. стано­вится меньше любой наперед заданной величины. Такие объекты могут заменять друг друга во всех контекстах «с сохранением истинности». Поэтому установление анало­гии является общим условием всякого научного и фило­софского доказательства; универсальные истины, получа­емые в таких доказательствах, относятся к идеальным кон­структам, выступающим как аналоги реальных объектов. Метод аналогии многоступенчат; в теоретических системах используются аналогии с ранее построенными идеальными конструктами.

Онтологическим обоснованием метода аналогии в филосо­фии Лейбница выступает принцип «оптимальности»: мир управляется минимально простой системой законов и вме­сте с тем содержит максимум объектного разнообразия. Поэтому рационально объяснение сходных явлений оди­наковыми причинами. Но задача исследователя заключа­ется в установлении максимального сходства, вплоть до «тождества неразличимьгх». Т. о., аналогия, по Лейбницу, играет двоякую методологическую роль: как мощный эв­ристический источник идеальных конструктов и как сти­мул к их эвристическому совершенствованию. Историческое развитие представлений об аналогии заклю­чает в себе сложное взаимодействие логических (аристоте­левских) и логико-методологических (лейбницевских) идей. В оценке аналогии преломлялись гносеологические и методологические принципы различных философских доктрин. Так, Гегель называл аналогию «инстинктом ра­зума», схватывающим основание эмпирических определе­ний во внутренней природе объектов, а Милль, низко оценивая аналогию как разновидность индукции и способ достижения достоверных результатов, видел ее ценность преимущественно в эвристическом приеме продуцирова­ния гипотез, стимулирующего эмпирическое исследование. За общими схемами рассуждения по аналогии стоит целый спектр различных форм умозаключения, которые могут быть расположены в порядке возрастания степени досто­верности вывода (простая, распространенная, строгая или полная, изоморфных объектов и пр.). К числу условий, повышающих вероятность вывода по аналогии, относят: а) максимальность числа и разнородности сравниваемых свойств или объектов (широта аналогии); б) существен­ность сравниваемых свойств (глубина аналогии); в) произ-водность переносимого свойства от общих сравниваемых свойств; г) отсутствие у объекта выводного суждения свойств, заведомо исключающих переносимое свойство, и др. Однако соблюдение подобных условий не гарантиру­ет полную достоверность умозаключения по аналогии. В ряде современных работ (А. И. Уемов и др.) вывод по аналогии рассматривается как вывод от модели к оригиналу. Предмет (или класс предметов), являющийся непосред­ственным объектом исследования, называется моделью, а предмет, на который переносится информация, получен­ная на модели,—оригиналом или прототипом. В тех случа­ях, когда пользуются моделями, построенными с примене­нием теории подобия (Ж. Бертран, М. В. Кирпичников), выводы по аналогии обладают полной достоверностью. История науки дает множество примеров использования аналогии. Так, важную роль в становлении классической механики играла аналогия между движением брошенного •тела и движением небесных тел; аналогия между геометри­ческими и алгебраическими объектами реализована Декар­том в аналитической геометрии; аналогия селективной работы в скотоводстве использовалась Дарвином в его теории естественного отбора; аналогия между световыми, электрическими и магнитными явлениями оказалась пло­дотворной для теории электромагнитного поля Максвелла. Обширный класс аналогий используется в современных научных дисциплинах: в архитектуре и теории градострои­тельства, бионике и кибернетике, фармакологии и меди­цине, логике и лингвистике и др.

Известны также многочисленные примеры ложных анало­гий. Таковы аналогии между движением жидкости и рас­пространением тепла в учении о «теплороде» 17—18 вв., биологические аналогии «социал-дарвинистов» в объясне­нии общественных процессов и др. Оценка рассуждения по аналогии должна быть конкретно-исторической. Так, многие из них (впоследствии оказавшиеся неверными или ограниченными) имели эвристическое значение в опреде­ленный период: напр., аналогия с часовым механизмом в физической картине мира 17 в. способствовала освобож­дению научной мысли от провиденциализма; аналогия с гидравлической системой помогла современникам У. Гарвея понять его открытие кровообращения и т. д. Эвристическим источником аналогии в науке может стать идея, взятая из вненаучных сфер — обыденного опыта, искус­ства и т. п. Но в развитой науке, как правило, преобладают аналогии, почерпнутые из опыта самих научных дисциплин. Часто основным «поставщиком» аналогий является «лиди­рующая» область науки. Так, физика Нового времени породи­ла множество аналогий в гуманитарном и биологическом знании, а в наше время биологические аналогии широко используются в технических науках. Огромная роль математи­ческого моделирования обусловливает распространение мате­матических аналогий во всех областях современной науки. В ряде работ по логике и методологии науки (Дж. Снид, В. Штегмюллер) отмечается, что в структуру развитой на­учной теории включается множество «парадигматических» примеров ее применения (образцы решения задач); появ­ление задач, для которых не находится аналогии, считается аномалией и влечет либо расширение данного множества, либо замену самой теории. Т. о., понятие аналогии входит в методологическую схему эволюции научных теорий. В контексте научного творчества предметом особого ана­лиза является способность к продуцированию и восприя­тию аналогии. В этом аспекте понятие аналогии приоб­ретает психологические и дидактические характеристики. Изучение этой способности имеет значение для разработ­ки технических устройств «искусственного интеллекта». Аналогия выступает как комплексная проблема теории познания, логики и методологии, истории науки и психо­логии творчества, педагогики и кибернетики.

Лиг;, Аристотель. Соч. в 4 т., т. 2. М, 1978, с. 248—49; Лейбниц Г. В. Новые опыты о человеческом разуме. М. —Л., 1936; Гегель Г. В. Ф. Соч., т. 6. М., 1939, с. 140—44; Мишь Дж. С. Система логики силлогистической и индуктивной. М., 1914, кн. 3, гл. 20; Майо­ров Г. Г. Теоретическая философия Готфрида Лейбница. М., 1973,, с. 231—36; Мах Э. Познание и заблуждение. М., 1909; Лейбниц Г. Элементы сокровенной философии о человеческом разуме. Казань, 1913; Ашанов А. С. Логическое учение Аристотеля. М., 1960, с. 264-66.

В. Н. Порус

АНАЛОГИЯ СУЩЕГО, аналогия бытия (лат. analogia entis) — понятие в философии и богословии, означающее особый тип отношения между объектами или же особый тип предикации, при котором основанием соотнесения предметов являются не принципы тождества или различия, а принцип их подобия своему иноприродному источнику. Философский смысл понятию «аналогия» (что значило «пропорция» или «соответствие») придает Платон, видимо опираясь на пифагорейскую традицию. В диалоге «Тимей» он делает пропорцию принципом космической гармонии, а в диалоге «Государство» — социальной. С его точки зре­ния, аналогия с ее принципом «каждому свое» есть «спра­ведливость Зевса» в отличие от несправедливого уравниг тельного распределения. В метафизике, этике и биологии Аристотеля аналогия также играет существенную роль как форма проявления единого начала в единичных сущностях. Особое значение «аналогия» приобретает в средневековой христианской философии, начиная с рассуждений Авгу­стина об одновременном сходстве и несходстве Бога и Его творения, а также о неспособности нашего языка выразить совершенство Творца. Проблема заключалась в том, что простое сходство Творца и твари стирает грань между Богом и миром, простое же различие — разрывает их связь. Фома Аквинский развивал специальную теорию «аналогии сущего», согласно которой совершенство бытия неодина­ково распределено в универсуме и неоднозначно (эквиво-калъно) выражается в каждом отдельном случае: Бог об­ладает всей полнотой бытия, тогда как остальные сущ­ности обладают им «по аналогии», в определенной сораз­мерности, но бытие при этом остается тем же самым. Противоположную позицию занимал Иоанн Дуне Скот, утверждавший, что бытие всегда имеет однозначный (уникальный) смысл во всех соотношениях. Томистская тра­диция (Капреол, Каетан, Суарес) развернула концепцию Фомы Аквинского в систематическую доктрину. Каетан детализирует учение Фомы, выделяя три типа аналогии: 1) аналогию неравенства, когда разные предметы имеют одно имя и одно понятие, но относятся к разным уровням (тело небесное—тело земное); 2) аналогию атрибуции, ко­гда предметы имеют одно и то же имя и понятие в отноше­нии к объекту, но по-разному приписываются объекту (здоровый образ жизни —здоровый организм); 3) анало­гию пропорциональности, когда имена и понятия объектов тождественны до определенной степени (зрение физиче­ское-зрение умственное). В последнем случае основани­ем аналогии может быть не только метафора, но и действи­тельная причастность общему принципу, что особенно важно в случае с приписыванием Богу определенных пре­дикатов. Томизм, таким образом, предлагает «третий путь»-по отношению к «отрицательному» и «положи­тельному» богословию (см. Апофатическая теология, Ка-

тафатическая теология), —сохраняющий и идею невыра­зимости божественной сущности, и идею сходства Творца и творения.

Второе рождение теории «аналогии сущего» происходит в неотомизме (особенно Э. Пшивара, Ван Стеенберген), для которого в новом культурно-историческом контексте встала старая задача сделать абсолют легитимным предме­том теоретического мышления, при этом избежав, с одной стороны, антропоморфического, субъективистского пере­несения на абсолют свойств эмпирического мира, с дру­гой—позитивистского самоизолирования разума в мире явлений (ср. проблематику русского философского сим­волизма 20 в., особенно «Философию имени» А. Ф. Лосе­ва). Принцип «аналогии сущего» активно используется в аналектике неотомиста Б. Лакебринка, полемически на­правленной против «негативизма», свойственного, по его мнению, гегелевской диалектике. Протестантское богосло­вие обратило внимание на «аналогию сущего» лишь в 20 в. (К. Барт, П. Тиллих, Р. Бультман). Определенный интерес метод «аналогии сущего» вызывает у представителей ана­литической философии.

Лит.: Przywara Е. Analogia Entis. N. Y., 1932; Anderson J. F. The Bond of Being. St. Louis, 1949; Lyttkens H. The Analogy between God and the World. Uppsala, 1952; Klubertanz G. P. St. Thomas Aquinas on Analogy. Chi., 1960; Mclnemy Я The Logic of Analogy. The Hague, 1961; Mondin B. The Principle of Analogy in Protestant and Catholic Theology. The Hague, 1963; Davies B. Thinking about God. L., 1985; Broadie A. Maimonides and Aquinas on the names of God.— «Religious Studies», 1987, 23, p. 157-170.

А. Л. Доброхотов

АНАМНЕСИС (греч. uvdtuvnai<;—припоминание) — термин платоновской философии, обозначающий состоя­ние человеческой души, припоминающей в здешнем мире виденное ею в мире потустороннем. Объекты припоми­нания—сверхчувственные идеи —образцы того, что в чувственном мире выступает только в виде подобий. Учение об анамнесисе опирается на орфико-пифагорей-ское представление о бессмертии души и объясняет воз­можность правильного представления (&А,г)вёЦ Ь6£,са), ко­торое есть неосознанное знание. Концепция познания и обучения как припоминания развита Платоном в «Ме-ноне» (81b — 86b) и «Федоне» (72е —76е), привлекается в«Фео>е»(250Ь —d).

Лит.: HuberC. Е. Anamnesis bei Plato. Munch., 1964; Ebert Th. Plato's theory of Recollection Reconsidered.—«Man and World», 1973, p. 163-181.

Ю. А. Шичалин

АНАНДАГИРИ (санскр. Anandagiri) (др. имена —Ана-ндаджняна, Джанардана) — индийский религиозный фи­лософ 13 в., представитель адвайта-веданты. Родился, вероятно, в Гуджарате (Западная Индия), был духовным наставником в монастыре в Двараке, основанном Шан-карой. Последователь Читсукхи и Шрихарши. Автор более 20 трудов по адвайта-веданте: Субкомментария на Комментарий Шанкары на «Брахма-сутры» («Ша-рирака-бхашья-тика», или «Ньяя-нирная»), Толкования на Комментарий Шанкары на «Бхагавадгиту» («Гита-бхашья-вивачана»), а также самостоятельных сочинений: «Шанкара-виджая» (одно из немногих жизнеописаний Шанкары), трактатов «Таттва-алока», «Тарка-санграха» (посвященного опровержению учения вайшешиков о при­чинности) и др. В отличие от других адвайтистов Анан-дагири различает «внутреннее Я» (пратьягатман), опреде­ляемое как «реальность-сознание-блаженство», и Брахман, природа которого есть «истина-знание-бесконечность». Авидья, не выразимая в категориях реального и нереально­го, выступает в качестве «корневой причины» (мула-ка-рана) мира. Единственным надежным средством достиже­ния бессмертия и спасения, согласно Анандагири, явля­ется знание Брахмана. Адвайтист уделяет значительное внимание проблемам эпистемологии, в частности рассмот­рению спорных вопросов выводного знания. Анандагири дает подробную характеристику ошибок, связанных с при­менением «среднего термина» (хетвабхаса), отмечая нечет­кость определений, предложенных в классической ньяе. Он показывает, напр., что квалификация «среднего терми­на» как «недоказанного» (асиддха) неудовлетворительна хотя бы потому, что, как всякое индуктивное определение, не позволяет перебрать все возможные случаи употребле­ния. Анандагири отвергает также ряд других видов позна­ния, традиционно выделяемых вайшешиками; специаль­ной критике подверглось, в частности, представление о природе сновидений, а также представление об особом «йогическом восприятии» (йош-пратьякша). Он показыва­ет, что внутренне противоречива уже сама попытка сбли­зить чувственное восприятие (пратьякша) с реальностью, заведомо лежащей вне сферы действия источников досто­верного познания (прамана). Опровергая способы выраже­ния, фиксации и передачи мистической интуиции, пред­ложенные оппонентами, он, однако, не выражает сомне­ния в существовании самого сверхчувственного опыта. Традиция представляет Анандагири и как адепта, прак­тиковавшего тантристские формы шиваизма (в частности, Кундалини-йогу). Анандагири известен также как один из наиболее активных критиков концепции спхота-вады грамматистов; он полагал, что Брахман не может быть отождествлен со словесной формой (падаспхота), посколь­ку это трудно было бы согласовать с обычной, в т. ч. и речевой, практикой. Эпистемологические проблемы, поднятые Анандагири, в дальнейшем разрабатывались его учениками, крупнейшим из которых был Акхандананда (автор «Таттва-дипана», комментария на «Панча-падика-виварану» Пракашатмана).

Соч.: Ananda Giri. The Sankara-Vijaya, or Life and Polemics Of

Sankaracharya. Calcutta, 1868; Anandajnana. Tarkasangraha. Baroda,

1917.

Лит.: Preceptors of Advaita. Secunderabad, 1968, p. 320—324; Jadunath

Sinha. Problems of Post-Sankara Advaita-Vedanta. Calcutta, 1971.

H. В. Исаева

АНАНИЯ ШИРАКАЦИ (сер. 7 в.) - армянский мате­матик, географ, натурфилософ и астроном. Путешествовал по странам Востока, обучался в Трапезунде, затем в Кон­стантинополе. По возвращении на родину посвятил себя наукам, в первую очередь естественным. Опираясь на ан­тичное учение о четырех элементах, создал натурфилософ­ское учение о небе, земле, море, небесных светилах, других природных явлениях. Автор сочинений по космографии, географии, математике. Учебник по арифметике «Вопросы и решения...» (1918, пер. на рус. яз., публ. и введение академика И. А. Орбели) — один из древнейших дошедших до нас трактатов по арифметике.

Соч.: Космография. Ереван, 1962.

Лит.: Чалоян В. К Естественнонаучные воззрения Анании Ширака-ци.—«Византийский временник». М., 1957, т. 12, с. 157—71; Л£ рашн А. Г., Петросян Г. Б. Анания Ширакаци. Ереван, 1970; Григо­рян Г. О. Философская мысль в Армении в эпоху развития феодали­зма. Ереван, 1984.

В. Ф. Пустаршш

АНАРХИЗМ (от греч. uvap%ia — безвластие) — социаль­но-политическое учение, отрицающее позитивную роль государства и политической борьбы и проповедующее ос­вобождение личности от всех форм политической, эконо­мической и духовной власти. Анархизм зародился в 40-х гг.

19 в. в Европе. Основоположниками этого учения принято считать М. Штирнера, П. Лрудона (последнему принадле­жит термин) и М. А. Бакунина. Согласно Прудону, обще­ственные отношения между людьми основаны на «системе взаимности», предполагающей равновесие собственности, равноценный обмен товаров и услуг, беспроцентный кре­дит, федеративное устройство общества, которое заменит государство. Бакунин рассматривал анархизм как законо­мерный этап эволюционного социального развития. По его мнению, религия и государство являются величайшими заблуждениями пребывающего в невежестве человечества, источниками всех зол. Но человека отличает от животного способность мыслить и протестовать. Протест в опреде­ленный момент принимает форму стихийного «самопроиз­вольного» бунта масс против государства. В кон. 19—нач.

20 в. на почве социалистического движения в борьбе с марксизмом оформился коммунистический анархизм (П. А. Кропоткин), ориентированный, в отличие от ран­него анархизма, на созидательную сторону социального развития в форме организации разного рода добровольнш коммунистических общин, действующих на основе соли­дарности и взаимной помощи. Особое место среди анархи­ческих систем занимает учение Л. Н. Толстого, которое может быть охарактеризовано как христианский анархизм. В нач. 20 в. под влиянием анархизма получил распростра­нение анархо-синдикализм — одно из направлений в рабо­чем движении.

Лит.: Бакунин М. А. Государственность и анархия. 1873; Кропоткин

П. А. Завоевание хлеба. СПб., 1906; Pmudhon P. J. Systeme des

contradictions economiques, ou Philosophie de la misere, t. 1—2,1846.

Л. И. Новикова, И. Н. Сиземская

АНАРХИЗМ МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ-философско-методологаческая концепция (главным образом свя­занная с именем Д. Фейерабенда), в основании которой лежит утверждение об абсолютной свободе научного твор­чества, в первую очередь свободе от «методологического принуждения», т. е. от претензий научной методологии на универсальность и объективность. Подобные претензии, согласно методологическому анархизму, являются релик­том идеологии (своеобразной «светской» религии). Позна­ние направляется к идеалу истины, следуя непреложным законам и правилам, которые универсальны в силу самой природы человеческого разума, его причастности законам мироздания. Однако это не более чем иллюзия, исчезаю­щая при непредвзятом рассмотрении истории науки. Наи более важные и плодотворные идеи и результаты в науке достигались именно тогда, когда мыслители отказывались следовать тому, что в соответствующие эпохи считалось «очевидными» и «бесспорными» методологаческими пра­вилами (античный атомизм, коперниканская революция, электромагнитная теория поля, современная физика мик­ромира и т. п.), и шли своим оригинальным путем. Безгра­ничное свободное творчество ума, изобретающего способы решения проблем и оценивающего их по успешности ре­зультатов, а не по соответствию законам и правилам, есть высшая ценность человеческого познания и человеческого бытия в целом.

Методологический анархизм выступает против любых форм фундаментализма и «джастифжационизма» в теории познания. В науке нет ни фундаментальных теорий, ни «эмпирического базиса». Результаты наблюдений «сами по себе» не имеют эмпирического значения —оно приписы­вается им теориями, с которыми связаны наблюдения (тезис о теоретической «нагруженное™» наблюдений). Следовательно, наблюдения не могут ни подтверждать, ни опровергать теорию; т. н. «решающие эксперименты» на самом деле только указывают на возможность дискуссии между соперничающими теоретическими конструкциями. Сами теории — изобретения, которые по конвенции при­меняются как инструменты решения проблем. Они не только не опровергаются опытом, но и не могут вступать в логические отношения (следования, противоречия, де­дуктивной эквивалентности), поскольку фигурирующие в них термины имеют различные значения (тезис о «не­соизмеримости» научных теорий), поэтому принцип вери­фикации и принцип фальсификации как критерии науч­ной рациональности не имеют смысла; теория есть уни­кальный «взгляд на мир в целом», и переход от одной теории к другой есть изменение мировоззрения, а не логи­ческое развитие научных идей и не накопление истин (тезис антикумулятивизма). Методологическое требование «увеличения эмпирического содержания» (теория Ti лучше теории Тг, если Ti охватывает объяснением и предсказани­ем больше наблюдаемых «фактов», чем Тг) является лож­ным следствием из эмпирицистского фундаментализма и противоречит истории науки (напр., переход от геоцент­ризма к гелиоцентризму первоначально не увеличил, а, наоборот, уменьшил эмпирическое содержание астроно­мии). На самом же деле теоретическая новация просто создает новую эмпирическую реальность, которую нельзя количественно сравнивать с реальностями иных теорети­ческих конструкций.

Наиболее эффективна такая конкуренция, доступ к кото­рой не ограничен монополией научных элит (каждая из которых стремится выдать свои концептуальные и методо­логические средства за универсальный метод); чем больше конкурентов, тем жестче прагматические требования к предлагаемым теоретическим альтернативам (принцип плюрализма и «пролиферации», т. е. размножения тео­рий), тем меньше опасность догматизма и, следовательно, деградации науки. В этом смысле «нормальная наука» Куна есть симптом упадка, тогда как «революционная» или «кризисная» наука есть свидетельство расцвета и повыше­ния творческой продуктивности. Единственным универ­сальным критерием участия в процессе научных иннова­ций является «вседозволенность» (anything goes). В конкурентной борьбе участвуют не только идеи, но и их носители—научные сообщества. Поэтому факторами борьбы являются способы психологического воздействия: пропаганда, сознательное замалчивание недостатков

и превознесение достоинств защищаемых воззрений, при­емы психологической суггестии, апелляция к авторитетам и т. п. В этом смысле наука ничем особенным не отлича­ется от иных форм конкуренции, напр, от политической или идеологической борьбы; ее мораль не выше и не лучше обычной моральной практики в данной культуре. Методологический анархизм не является «методологиче­ским нигилизмом»; отрицается не роль метода, а его «дик­татура»; не выбор наилучшей методологии, а свободная конкуренция методов и идей является стратегией научной рациональности. Эта стратегия соединяет в себе черты прагматизма, инструментализма и релятивизма. Основные тезисы, на которые опирается методологический анархизм, были подвергнуты критике различными философско-ме-тодологаческими направлениями: научными реалистами, критическими рационалистами, структуралистами. Идеи методологического анархизма перекликаются с некоторы­ми постмодернистскими интерпретациями науки.

Лит.: Структура и развитие науки. М., 1978; В поисках теории развития науки (очерки западноевропейских и американских кон­цепций XX века). М, 1982; Фейерабенд П. Избр. Труды по методо­логии науки. М., 1986; Касавин И. Т. Теория познания в плену анархии. М., 1987; Criticism and the Growth of Knowledge. Cambr., 1970; Feyerabend P. Realism, Rationalism and Scientific Method. Philosophical Papers, vol. 1—2. Cambr., 1981-1983.

В, К Порус

АНАТМА-ВАДА (от санскр. anatman, пали anatta —не­душа, бессамостность, безличность и vada — учение, док­трина)—учение буддизма об отсутствии в человеке некой вечной субстанции, выступающей неизменным субъектом его действий и мыслей, называемым Амманом (душой, «я»). Наряду с анитья (санскр.; пали аничча — изменчи­вость) и духюш анатма-вада составляет одну из трех основ­ных характеристик существования. В противовес другим индийским религиям, видящим в человеке сочетание пре­ходящей телесной оболочки и вечной души (Атмана), буд­дизм утверждал, что в человеке все изменчиво, поскольку он состоит из пяти групп (скандх) элементов (дхарм), ни одной из которых нельзя приписать никакой устойчивой «самости». Называя «крайностями» как этернализм (сас-сата-вада—доктрина вечной души), так и аннигюгацио-низм (уччхеда-вада—доктрина уничтожения души после смерти), Будда избегал прямых ответов на вопрос о су­ществовании Души, подчеркивая, что этот вопрос не имеет отношения к высшей религиозной цели буддизма — осво­бождению от страданий.

Анатма-вада служила разрушению эгоцентрических уста­новок сознания, присущих «естественному» человеку. На место брахМанистского Атмана—самотождественного ста­тичного бытия, претерпевающего перерождение в соот­ветствии со Своими действиями (закон кармы), буддизм поставил динамический процесс в виде потока дискретных элементов—дхарм, чередование которых подчинено зако­ну взаимозависимого возникновения (пратитья-сшутпа-да). В истории буддизма анатма-вада сыграла двойную роль. С Одной стороны, она стимулировала разработку системы специальных упражнений (медитация над 32 эле­ментами тела при повторении формулы «это не я, это не мое я, я не содержится в этом, это не содержится в я»), С другой стороны, под давлением критики соперничаю­щих направлений буддисты развивали и теоретическое обоснование принципа «бессамостности», прежде всего в теории скандх. Однако замена Атмана скандхами остав­ляла нерешенной проблему тождества личности в разные моменты времени (является ли тот, кто совершает дей­ствие, тем же, кто несет за них воздаяние) и связанные с нею проблемы памяти и узнавания. Это обусловило возникновение в буддизме группы диссидентских школ, объединенных идеей пудгалы как некоего более или менее устойчивого единства дхарм отдельного индивида. В ис­тории буддизма они известны как пудгалавадины.

В. Г. Лысенко

АНАТОЛИЙ ('AvardXios) (3 в. н. э.) —философ-плато­ник, «считался вторым после Порфирия» (Евнапий), учи­тель Ямвлиха. Традиционно считается автором сочинения «О декаде и числах внутри нее» (фрагменты сохранились в «Теологуменах арифметики» Ямвлиха). Существует це­лый ряд свидетельств об одном или нескольких Анатолиях 2-й пол. 3 в., что создает проблему идентификации. Так, из сообщения Евсевия следует, что автором «О декаде» нужно считать не платоника, а христианина-аристотелика Анатолия.

Соч.: Heiberg J. L. (ed.). Anatolius sur les dix premiers nombres (trad, par P. Tannery).—«Annales intemationales d'histoire. Congies de Paris 1900. Histoire de Sciences». P., 1901, p. 27-57. Лит.: Goulet R Anatolius, Dictionnaiie des philosophes antiques, t. 1. 1989, p. 179-183.

А. В. Пахомова

АНВАЯ-ВЬЯТИРЕКА (санскр. anvaya'vyatireka —связь-отдельность) — термины индийской философии и логики, обозначающие принцип постоянной связи между двумя явлениями, отвечающий двум требованиям: 1) неизменно­го со-присугствия (если есть А, то есть и В) и 2) неизмен­ного со-отсутствия (если нет А, то нет и В). Принцип анвая-вьятирека берет начало в грамматике, где использо­вался для установления смысла суффиксов и основ (если имеется суффикс А, то есть и смысл В, если нет суффикса А, то нет и смысла В). В последующих лингвофилософских теориях служил для определения смысла слова и фразы (там, где есть предмет А, он всегда обозначается словом В, если нет А, то нет и В). Утвердился как общеметодологи­ческий принцип ньяи и вайшешики и привел к созданию известной логической доктрины неизменного сопутствия (вьяпти). Применялся для определения содержательной истинности логического вывода (тумана). Напр., умозак­лючение о наличии огня по признаку дыма считалось истинным, поскольку огонь и дым связаны как отношени­ем анвая, так и отношением вьятирека.

В. Г. Лысенко

АНВИТА-АБХИДХАНА (санскр. anvitabhidhana—вы­ражение связанного) — индийская лингвофилософская доктрина, трактующая взаимоотношение смысла слов и предложения. Разработана в мимансе. В отличие от абхи-хита-анеаи (связывание выраженного), анвита-абхидхана не признает за изолированными словами собственных зна­чений, подчеркивая, что предложение выражает (abhidhana) значения слов, которые уже связаны (anvita) между собой отношениями взаимного ожидания (akanks.a), смысловой (yogyatya) и временной согласован­ности (sammnidhi). Главным семантическим узлом предложения является глагол, обозначающий некое действие. Смысл предложения, согласно доктрине, заключен не в намерении говорящего, как считал Бхартрихари, а во внешнем действии. Анвита-абхидхана, разрабатываемая школой Прабхакара Миштры, подчеркивала первостепен­ную важность контекста совершаемого действия для трак­товки ведийских предписаний, ссылаясь, в частности, на практику освоения языка детьми (дети понимают смысл отдельных слов только из контекста фразы, обозначающей действие). Кроме Прабхакары и его учеников анвита-абхи­дхана нашла поддержку у Шаликанатхи (10 в.). См. также ст. Философия языка (в Индии).

В. Г. Лысенко

АНГЛИКАНСТВО — 1) англиканское вероучение; 2) Англиканское содружество (Anglican Communion). 1) Англиканская традиция восходит к английской Рефор­мации 16 в. Англиканство формировалось в оппозиции не только к средневековой церкви, но и к лютеранству и каль­винизму. Если анабаптисты полагали, что М. Лютер и Ж. Кальвин не продвинулись в достаточной мере в деле восстановления новозаветных церковных форм, то англи-кане считали, что Лютер и Кальвин слишком отошли от исторических церковных традиций. На Ламбетской конфе­ренции 1888 были указаны четыре базисных элемента ан­гликанства: 1) Библия как основа вероучения; 2) Никей-ский символ веры; 3) евангелические таинства крещения и причастия; 4) епископальное устройство церковной жиз­ни. Англиканство предстает как некий «срединный путь» между католицизмом и протестантизмом. В нем своеоб­разным способом сочетаются три начала: протестантско-библейское, католико-сакраментальное и критико-рацио-налистическое. В зависимости от преобладания одного из этих начал различимы три течения: евангелическое, англо­католическое и латитудинаристское. Этому соответствуют обозначения «Низкая Церковь», «Высокая Церковь», «Широкая Церковь». Книга общих молитв (Book of Common, 1549), много раз переиздававшаяся, является и служебником, и вероучительным документом. Основопо­лагающий теологический документ «39 статей» (1568) не содержит полного и завершенного теологического учения. Скорее правомерно говорить о наличии в нем элементов, принадлежащих различным течениям реформационной теологической мысли протестантизма и в меньшей степе­ни —католической;

2) Англиканское содружество —федеративная совокуп­ность автономных национальных и региональных церквей. Англиканские церкви являют определенное единство в теолого-доктринальной и литургической сферах, а также в церковном устроении. Хотя строгой унификации в Со­дружестве нет. Его членами являются церкви Англии, Ир­ландии, Уэльса, Епископальные церкви Шотландии, США, Канады, Австралии, Новой Зеландии, Африки, Бирмы, Японии, Китая, автономные англиканские церкви, диоцезы и провинции в др. странах. Только Церковь Анг­лии сохраняет положение официальной государственной церкви, остальные Англиканские церкви действуют в сво­их странах наряду с церквами других конфессий.

Ю. А. Кимелев

АНГЛО-АМЕРИКАНСКАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ - обозначение комплекса общих идей, кон цепций, теорий, характерных для социально-политической мысли Великобритании и США. Эта традиция зародилась на рубеже Средних веков и Нового времени, когда начали формироваться идеи национального государства, народно­го суверенитета, правового государства, конституционали­зма, парламентаризма, прав и свобод человека и граждани­на и т. д. В зачаточной форме некоторые из них были уже в Великой хартии вольностей (1215). Основательную тео­ретическую разработку и практическую реализацию эти идеи получили в ходе английской буржуазной революции сер. 17 в. В тот период широко распространились и полу­чили популярность взгляды, проповедовавшиеся индепен-дентами, левеллерами во главе с Дж. Лильберном, Дж. Мильтоном, Дж. Харрингтоном, Т. Гоббсом, которые от­стаивали принципы религиозной индифферентности, идеи неотчуждаемых естественных прав личности, свободы сло­ва и др. Дальнейшее развитие они получили у Дж. Локка, которого часто не без оснований называют идеологом славной революции 1688, узаконившей ограничение пре­рогатив королевской власти в пользу парламента. В полу­чивших широкую известность «Двух трактатах о правле­нии» Локк обосновывал необходимость введения консти­туционной монархии с парламентской формой правления, идеи разделения власти на две равновеликие ветви — зако­нодательную и исполнительную, — верховенства закона, свободы личности и т. д. С того периода в идейно-полити­ческой мысли Великобритании начался процесс размеже­вания между двумя главными политическими течениями — вигами и тори, которые с кон. 18 в. и на протяжении всего 19 в. постепенно трансформировались соответственно в английские варианты либерализма и консерватизма. В ходе колонизации Северо-Американского континента эти традиции были перенесены в колонии, где получили дальнейшее развитие уже с поправкой на американские реальности. Заметную роль в этом сыграли американские пуритане и индепенденты (Дж. Коттон, Т. Хукер, Р. Ильме, Э. Хатчинсон, К. Мезер и др.). Свою более или менее завершенную форму американские социальные и политические принципы получили в программных доку­ментах Войны за независимость США от Великобритании кон. 18 в., особенно в Декларации независимости Соеди­ненных Штатов (1776) —первом официальном документе, в котором была провозглашена идея о том, что каждый человек от рождения наделен некоторыми неотчуждаемы­ми правами (правом на жизнь, свободу и стремление к счастью). Идеи разделения властей уже на три самостоя­тельные ветви—законодательную, исполнительную и су­дебную, а также права и свободы личности получили ре­альное воплощение в конституции США (1789). С оконча­нием Войны за независимость и образованием федератив­ного государства в США также наметилась тенденция к размежеванию идейно-политической мысли на два глав­ных направления, нередко называемые джефферсоновской и гамильтоновской традициями, которые со временем ста­ли идеологиями соответственно демократической и рес­публиканской партий. Можно сказать, что эти два направ­ления составили основу американского либерализма и консерватизма в их современном виде. Следует отметить, что, хотя в Великобритании и США существуют различные группировки правого и левого ра­дикализма, консерватизм и либерализм, с теми или иными оговорками занимающие в обеих странах господствующие

позиции, тяготеют к идейно-политическому центру. Ин­тересен такой исторический факт: основные положения английской консервативной традиции были сформулиро­ваны идеологом партии вигов (т. е. либерализма) кон. 18 в. Э. Берком. Представители же гамильтоновской (впослед­ствии консервативной) традиции в США — сам А. Гамиль­тон, Дж. Адаме, Дж. К. Адаме и др. —не ставили под сомнение комплекс идей и принципов, сформулированных в основном либералами и легших в основу американской государственно-политической системы. Особенностью англо-американской политической тради­ции является отсутствие заметного влияния марксизма. Так, английский лейборизм, в отличие от социал-демокра­тии большинства других европейских стран, сформировал­ся вне сферы влияния марксизма и в этом качестве в нач. 20 в. смог сменить либерализм и стать одним из двух главных течений идейно-политической мысли страны. Можно сказать, что в идейном арсенале английского лей­боризма с самого начала присутствовал значительный ли­беральный компонент, который и позволил лейбористской партии без особого труда занять ту нишу в политической жизни Великобритании, которую вплоть до 20-х гг. 20 в. занимали либералы. Что касается США, то здесь уже в кон.

19 в. развернулись не прекращавшиеся в течение всего

20 в. дискуссии по вопросу о том, почему в Америке нет социализма. В действительности же речь идет об отсутст­вии или слабости в этой стране марксистского социализма, поскольку роль инициатора социальных и экономических реформ, которую в Великобритании играла лейбористская партия, в США взяла на себя демократическая партия. Следовательно, если лейбористская партия была пропита­на либеральными идеями и принципами, идеология демо­кратической партии была пронизана социал-демократиче­ским началом.

Лит.: Паррингтон В. Л. Основные течения американской мысли, т. 1—3. М., 1962—1963; Шлезингер-мл. А. М. Циклы американской истории. М., 1992; British political thought. L., 1982.

К. С. Гаджиев

АНДРЕЕВ Даниил Леонидович (2 ноября 1906, Берлин — 30 марта 1959, Москва)—русский поэт, мыслитель. Сын писателя Л. Н. Андреева. Закончил Высшие литературные курсы в Москве в 1929. Участвовал в Великой Отечествен­ной войне в 1941 — 45. Арестован в 1947 и осужден на 25 лет. В 1957 освобожден, затем реабилитирован. Похо­ронен на Новодевичьем кладбище. В камере написаны черновики основных книг: «Роза мира», «Русские боги», «Железная мистерия» (первая в прозе, остальные — поэти­ческим яз.), где изложены основные идеи мыслителя. Все­ленная представлена им многослойной: срединный слой, где обитает человечество, называется Энрофом (одно из «обширного запаса новых слов», придуманных Андреевым, этимологию которых нужно исследовать), ввысь от него идут блистающие Миры Просветления, вниз—тяжелые миры Возмездия. Культура, создаваемая каждым народом, связана с силами Света, но в земном ее выражении под­вержена влиянию темных сил, в т. ч. демонов государства. Над Россией земной сияет Россия Небесная, куда под­нимаются, окончив свой путь, святые, герои, праведники. Имя светлого водителя России—Яросвет. Имя ее собор­ной души — Навна. Жизнь Вселенной представляет непре­рывную борьбу божественных сил Добра и Света против обреченных на поражение демонических сил Зла и Тьмы. Она же отражается в истории всего человечества и России. Особую роль в искусстве играют «вестники», имеющие дар творчества и связующие Энроф с Силами Света. «Розой мира» называется гипотетическое будущее объединив­шегося человечества, где государства заменяются Братства­ми. Сложная символика и поэтика Андреева отражает его особенное видение мира, понимание теургического харак­тера миссии художника и мыслителя. Соч.: Поли. собр. соч. в 4 т. М., 1993 -1997. Лит.: Бежин Л. Смотрение тайны или последний рыцарь Розы.— «Знамя», 1994, № 3; Джимбинов С. Б. Русский Сведенборг.—«Но­вый мир», 1989, № 2; О пламенном хоре, которого нет на земле (памяти 90-летия Даниила Андреева).— «Новый мир», 1996, № 10.

А. А. Андреева

АНДРОНИК РОДОССКИЙ ('AvSp6viKO<; 6 'P<5Sio$) (сер. 1 в. до н. э.) — греческий философ-перипатетик и уче­ный-филолог, осуществивший первое критическое изда­ние корпуса аристотелевских сочинений, родоначальник традиции комментария в аристотелизме (см. Аристотеля комментаторы).

Достаточно поздняя традиция (Аммоний, Элий) называет Андроника 11-м схолархом Перипатетической школы. На основании текстов Страбона (Geogr. 13.1, 54, 608) и Плу­тарха из Херонеи (Сулла 26) восстанавливается история судьбы аристотелевской библиотеки и собственно изда­тельской работы Андроника. После захвата Афин Суллой в 86 до н. э. библиотека Аристотеля была в числе прочих трофеев переправлена в Рим, где ее разобрал и скопировал Тираннион из Амиса, далее тексты попали в Александрий­ский Мусейон к Андронику, предпринявшему ок. 45 новое издание спасенных книг, не все из которых принадлежали самому Аристотелю. Издание Андроника, лежащее в ос­нове современного представления о философии Аристо­теля, скорее можно было бы назвать Corpus Peripateticorum Veterum.

Работа Андроника заключалась в следующем: 1) издание текстов Аристотеля; 2) комментарии на некоторые сочине­ния («Категории», «Физика») с приложением биографий Аристотеля и Теофраста; 3) составление каталога произ­ведений Аристотеля и Теофраста; 4) упорядочивание эпи­столярного наследия Аристотеля и 5) написание по край­ней мере одного трактата — «О разделении». Как философ Андроник, видимо, испытал некоторое влияние Древней Академии и стоиков (ср., напр., свидетельство Аспасия об определении Андроником «страсти» (жх9о<;) С использова­нием понятий «фантасия» и «согласие» — стоические termini technici, см. Asp. In Eth. Nic, p. 44.33—45.2 Heylbut).

Многие решения Андроника зависели от его представ­ления о правильном порядке изучения сочинений Ари­стотеля. Он полагал правильным начинать с логики (ср. Philop. In Cat. 5.18, Elias. In Cat. 117.24), поэтому от­крывает издание «Органон». Далее следуют сочинения по физике, после них —по этике. Лекции по первой фи­лософии и примыкающие к ним трактаты Андроник по­местил после работ по физике, таким образом впервые как отдельное произведение появилась «Метафизика» (букв, «то, что после книг по физике»). Значение издания Андроника трудно переоценить; после него в школе возобновляется полноценная научная жизнь, начинает раз­виваться перипатетическая комментаторская традиция, к текстам Аристотеля обращаются представители других философских школ (гл. о. платоники и стоики). Сохра­нился трактат «О страстях», долго неверно приписываемый Андронику.

Лит.: Мотих P. Der Aristotelismus bei den Griechen, von Andronikos bis Alexander von Aphrodisias, Bd. I. В., 1973; Gottschalk Ц. B. The earlie$t Aristotelian commentators.—Sorabji R. (ed.). Aristotle transformed: the ancient commentators and their influence. L, 1990, p. 55-81; ANRW II, 36, 2. В., 1988; Gitbert-Thirry A. (ed.). Pseudo-Andronicus de Phodes «ПЕР1 ПА0Ш». Leiden, 1977; Plezia M. De Andronici Phodii studiis Aristotelicis. Cracow, 1946.

M. А. Солопова

АНИМИЗМ (от лат. anima, animus—душа, дух) —вера в души и духов. В этом значении термин был использован английским этнографом Э. Тайлором am описания верова­ний, зародившихся в первобытную эпоху и лежащих, по его мнению, в основе любой религии. Согласно Тайлору, первый ряд анимистических верований возник в ходе раз­мышлений древнего человека над такими явлениями, как сон, видения, болезнь, смерть, а также из переживаний транса и галлюцинаций, что привело к формированию представлений о душе, находящейся в теле человека и по­кидающей его время от времени, а в дальнейшем —о су­ществовании души после смерти тела, о переселении душ в новые тела, о загробном мире и т. п. Второй ряд аними­стических верований возник из присущего первобытным людям стремления к олицетворению и одухотворению окружающей действительности: все явления и предметы наделялись желаниями, волей, чувствами, мыслями и т. п. Отсюда возникла вера в отдельно существующих духов грозных сил природы, растений, животных, умерших пред­ков, которая в ходе сложной эволюции трансформирова­лась из полидемонизма в политеизм, а затем и в моноте­изм. Выдвинутую Тайлором формулу «анимизм есть мини­мум определения религии» широко использовали многие философы и религиеведы, однако критики ее отмечали, что религиозные верования т. н. «примитивных народов» часто не содержат в себе элементов анимизма; такие веро­вания были названы «преанимистическими». Отмечалось также, что тайлоровская концепция «философствующего дикаря» не учитывает социальных и психологических при­чин возникновения религиозных верований. Несмотря на это, понятие анимизма сохранилось в современном рели­гиеведении: анимистические верования рассматриваются как существенная составная часть всех религий мира.

А. И. Красников

АНИЧКОВ Дмитрий Сергеевич (1733, Троице-Сергиевск — 30 апреля (11 мая) 1788, Москва) — русский фило­соф, публицист. Из дворян, отец служил подьячим в Трои-це-Сергиевой лавре. Как лучший ученик Троицкой духов­ной семинарии был направлен в Московский университет, где изучал философию и математические науки. В 1762 по­лучил звание магистра, с 1765 читал в Московском универ­ситете философию и логику. Аничков, являвшийся после­дователем вольфианцев И. Г. Винклера и Ф. X. Баумай-стера, способствовал тому, что вольфианство сделалось доминирующим направлением в университетской филосо­фии. В 1769 представил на соискание профессорского зва кия диссертацию «Рассуждение из натуральной богосло­вии о начале и происшествии натурального богопочита-ния». В ней очевидна эволюция Аничкова от германского умеренного просвещения к более радикальным вариантам просветительства (в духе Шарля де Бросса). В диссертации он, напр., утверждал, что, если разум «уступает» вооб­ражению, можно признать за реальное существо то, что, кроме «как токмо в мыслях человеческих, нигде в натуре не обретается». Сочинение Аничкова было критически встречено в ученых кругах, особенно резко против пред­полагаемой в нем пропаганды атеизма выступили И. Г. Рейхель и Московский архиепископ Амвросий (Зер-тис-Каменский). Бытовавшее ранее мнение, будто бы дис­сертация Аничкова была предана сожжению, ныне опро­вергнуто. В написании работы Аничкову помогали С. Е. Десницкий и И. А. Третьяков. Последнему, вероят­но, и принадлежат многие радикальные в ней идеи. Перей­дя на позиции умеренного сенсуализма, Аничков подверг критике картезианскую теорию врожденных идей. Позднее попал под влияние масонов, чем и объясняется его поворот от сенсуализма к мистицизму. В 1777 назначается ординар­ным профессором логики, метафизики и чистой математи­ки. Являлся также членом Вольного Российского собрания при Московском ун-те. С 1761 публикует в периодической печати популярные философские статьи с уклоном в мора­лизаторство. С 1762 в течение почти двадцати лет успешно работал над созданием рус. математических учебников. Из опубликованных речей Аничкова известность получили «О невещественной душе человеческой и из оной происходя­щего ее бессмертия» (1777), «О превратных понятиях чело­веческих, происходящих из излишнего упования, возлага­емого на чувства» (1779), «О разных способах, теснейший союз души с телом изъясняющих» (1783). Соч.: Избр. произв. русских мыслителей второй половины XVIII в. М„ 1952,т- I.e. Ш-186.

Лит.: Гагарин А. П. Первая философская диссертация, защищавша­яся в Московском университете.—«Вестник МГУ», 1952, № 7, вып. 3; Белявский М. П. М. В. Ломоносов и основание Москов­ского университета. М., 1955.

А. В. Панибратцев