Переворот

Осенью девяносто третьего года две беды обрушились на нас одновременно. Ранний снег завалил поля с зерновыми и картофелем. Как теперь жить деревне в Нечерноземье, ведь даже на семена многие ничего не собрали! А в Москве - противостояние властей перешло все границы. Вокруг Белого Дома - баррикады. Официальная пресса сообщала: Верховный Совет вооружает своих сторонников, среди работников правоохранительных органов имеются раненые и убитые. В нашем Борисоглебском районе народные депутаты объявили указ Ельцина N1400 неконституционным и не подлежащим исполнению на территории района. Я возмутился таким решением и написал в районную газету резкую статью против позиции депутатов. Но через некоторое время, побывав на заседании райсовета, где выступали представители области, приехавшие из Москвы, я узнал, что милиция и ОМОН разгоняют пикетчиков и демонстрантов дубинками, отлавливают и избивают народных депутатов...

В голове кавардак. Решил: пока не увижу все своими глазами, не успокоюсь. Основательно "подкованный" телевидением и прессой, я был уверен в правоте президента Ельцина и считал, что у Белого Дома собралась толпа жаждущих крови "красно-коричневых" вкупе с алкоголиками, бомжами и психически неуравновешенными лицами. И, чтобы в этом убедиться, думал я, много времени не потребуется. С такими вот мыслями и поехал я в Москву 28 сентября 1993 года.

Поезд пришел на Ярославский вокзал ночью, а утром, как только, открылось метро, я уже мчался на станцию "Краснопресненская". Несмотря на ранний час, там стояли группы людей по трое, по пять человек и горячо, возбужденно разговаривали. Основная тема: указ Ельцина - государственный переворот. Услышав такие оценки, решил идти напролом: начинаю им доказывать, что они глубоко ошибаются. Сначала на меня смотрели с удивлением, как на марсианина. Одна женщина даже высказала, впрочем, очень робко, предположение:

- А может, он провокатор?

- Не похоже. - возразил ей пожилой мужчина с орденскими планками и орденом "Знак Почета".

Постепенно у нас завязался разговор. Моим собеседникам явно доставляло удовольствие наставлять и убеждать столь зеленого "политика". Вместе мы прошли по всему периметру оцепления Белого Дома. Пройти за кордоны, как оказалось, не было никакой возможности. Повсюду ОМОН, посты милиции да колючая проволока - коварная, беспощадная спираль Бруно... На посту за высотным зданием на площади Восстания застыли военные с автоматами, рядом - три бронетранспортера.

Белый Дом виден плохо. Сделано было все, чтобы информация от Верховного Совета не доходила до народа или же шла в грубо искаженном виде.

Две добросердечные пожилые женщины пригласили меня на чай - это при том, что мы были знакомы всего три часа. Разговорам, вопросам нет конца. К полудню мы вышли на улицу и через пять минут добрались до "Баррикадной". Людей заметно прибавилось. Появились красные флаги, самодельные лозунги, плакаты: "Ельцинизм = фашизм!", "Руки прочь от Советской власти!", "Народ и армия едины!".

С холма возле станции метро выступали ораторы. Их речи в диапазоне от ярко патриотических, русских по духу, до примирительных призывов подчиниться режиму. Слушают всех, но и обсуждают при этом. Милиция и ОМОН, "подогретые" алкоголем, слушают тоже. Смотреть в их сторону пока не страшно, но очень неприятно. В их глазах холодная злоба, насупились по-бычьи - как их хозяин... Невольно улавливаю эту схожесть - и... Так что же со мной происходит?! Ведь я приехал сюда защищать Ельцина. Ельцина! Но уже больше сочувствую митингующим.

А через час я понял причину перемены моего душевного настроя, когда увидел, как разгоняли мирную демонстрацию. Нападавших ОМОНовцев не остановило даже то, что вперед вышли ветераны с орденами, женщины с иконами, на которых дорогие народу лики православных святых... Не помогли и женские мольбы:

- Сынки, вы же русские! Вы - наши дети! Не пачкайтесь, отмываться всю жизнь придется!

Эти слова могли бы растрогать самое ожесточенное сердце. Но слова оказались бессильны преодолеть толщину бронежилета.

....Они били жестоко. Били, не взирая на возраст и пол. Особо рьяные били упавших ногами. Нескольких человек схватили и затолкали в автобус - и уже там, скрывшись от глаз народа, продолжали зверское избиение.

С демонстрантами мы перебежали к Зоопарку и смотрели оттуда, как завершалось это бесчинство. Как загоняли митинговавших в метро, рассеивали по переулкам.

Эта кровь невинных людей вызвала во мне гневное возмущение. Увиденное перевернуло мои взгляды, пробудило ненависть к антинародному правлению.

"За что?! - спрашивал я себя. - Почему так жестоко? Кому помешали мирные демонстранты? Где расхваленная на все лады демократия, гласность, права человека? В конце концов, в каком обществе мы живем - правовом или тоталитарном?"

Насколько же я был наивным, думая, что Ельцин не может так безбожно лгать русскому народу! Но теперь - с каждым часом моего пребывания в Москве - я убеждался, что идет настоящее противостояние народа, с одной стороны, и президентской власти - с другой. Как называется режим, борющийся с народом, населяющим данную территорию? Оккупационным. Именно так и вели себя средства пропаганды (а не информации!), именно так вели себя силы, брошенные на подавление справедливого народного возмущения!

Первый раз меня арестовали около трех часов дня 29 сентября, когда я с группой молодых ребят пробовал пробраться к Белому Дому в районе дискотеки "Арлекино". Выручили пропрезидентские газеты, черновик той самой статьи в районную газету "Новое время" и мои стихи... Отпустили, посоветовав "не крутиться в этом месте".

Второй раз попал в милицейский автобус вечером того же дня, но я опять-таки сумел убедить, что лояльно отношусь к Ельцину. В тот же вечер, после очередного зверского разгона митинга у высотного здания на площади Восстания, познакомился с ребятами. было им от 14 до 18 лет. Эти "гавроши" по канализационным путям доставляли защитникам Белого Дома хлеб и чай. Они предложили мне пройти вместе с ними. Но на следующий день должен был состояться большой митинг на Пушкинской площади, и я, решив собрать более полный и объективный материал о событиях, отложил этот поход. Договорившись с ребятами, где их можно искать, мы расстались.

Наступила ночь. Первая ночь нового для меня времени. Осмысления и ответственных решений. Когда по-другому смотришь на мир, иначе оцениваешь происходящее, задаешь себе мучительные вопросы...

До сих пор меня удивляет, что в те дни очень мало людей знали о происходящем в Белом Доме и вокруг него. Ничего не было известно о демонстрациях и их разгоне.

Пытаясь заполнить информационный вакуум в сознании окружающих, вновь оказался в отделении милиции. Со мной разговаривали жестко и отпустили только тогда, когда я пообещал уехать из Москвы на ближайшей электричке. Но уехать - так просто! - я уже не мог.

Утром - на Красную Пресню. Получил пачку объявлений и листовок. Взял в помощники знакомых женщин, и мы поехали расклеивать.

К полудню, закончив свои дела, наша группа - человек 15-20, многие уже успели перезнакомиться - прибыла на Пушкинскую площадь, где намечался грандиозный митинг с участием посланцев субъектов Российской Федерации. Нас уже ждали...

За памятником Пушкину стояло несколько больших автобусов "Икарус" - ОМОН любит ездить с комфортом! На некотором расстоянии, с хорошо различимым отчуждением держалась в предбоевом напряжении группа парней в защитной форме и черных беретах. Нечто зловещее, нечеловеческое угадывалось в атмосфере.

- Это "Бейтар"... Я их узнал! Сволочи! - сказал один из наших ребят.

- Что это еще за "Бейтар" такой? Откуда он взялся на нашей земле?

Стоявшая рядом женщина со значком с надписью "День" пояснила, что это - боевая организация.

Со стороны Белорусского вокзала показались первые колонны демонстрантов с флагами и лозунгами. Народ бурно приветствовал их. И тогда "бейтаровцы" сгруппировались в боевые порядки. ОМОН при этом даже не вылез из своих автобусов.

Когда колонна демонстрантов вышла на площадь, собравшиеся на ней люди, не стесняясь своих эмоций, от всего сердца приветствовали пришедших поддержать законную власть в тяжелый для нее час. И вот тут-то последовал рев команды - и "бейтаровцы" бросились с дубинками на демонстрантов. Били неистово, словно били не по людям! Бейтаровскую бойню вышел подкрепить ОМОН. Разбитые головы, сломанные руки. толпы людей, разбегающиеся в безнадежных поисках убежища. Если кто-то, к несчастью, падал, то бежали прямо по телу - ослепшие, с. невидящими от ужаса глазами, не разбирающие дороги.

Я видел, как несли бесчувственные окровавленные полуживые тела с неестественно вывернутыми конечностями. Люди пытались укрыться в метро, но и там их настигали дубинки нелюдей, этих пятнистых слуг сатаны...

Господи! Что творится на Руси? Наемные убийцы избивают русский народ в нашей русской столице! Нас, русских, избивают и убивают, словно палестинцев на оккупированных Израилем арабских территориях!

А что же средства массовой информации? Молчат. Почему все эти в недалеком прошлом правозащитники, пригревшиеся под лучами нынешней кремлевской власти, молчат? Что еще пообещает положить Ельцин на рельсы после великой московской крови?!

Я видел на улицах русской столицы надписи: "Ельцин - иуда", а на мусорных баках - "Для Ельцина", "Для Гайдара", "Для Лужкова". И меня уже ничуть не коробило от такого выражения народом своих чувств!

Встречи, митинги, беседы с людьми, расклеивание листовок. Я работал как мог. Событие следовало за событием. Хотелось везде успеть побывать, чтобы запомнить навсегда.

С каждым часом обстановка в Москве накалялась, сопротивление антинародному режиму нарастало. Прелюдией к трагедии 3-4 октября стало побоище на Смоленской площади 2 октября и последовавшее вслед за ним яростное противостояние сил.

Часам к 12 мы собрались в сквере у Смоленской площади. где прошел получасовой митинг, организованный депутатами Моссовета. Вскоре, минут через тридцать, на нас двинулись несколько цепей, но не ОМОНа, а частей МВД. Вели они себя спокойно. И мы в таком довольно странном сопровождении, с песнями, шутками прошли до Киевского вокзала. После краткого митинга на вокзале было объявлено, что главный митинг перенесен к зданию Моссовета. Я решил собрать народ у "Баррикадной", но, когда прибыл на станцию, узнал о происшедших за это время событиях на Смоленской площади.

Несколько сот человек с "Баррикадной" направились на Смоленскую площадь - ее трудно было узнать: всюду горят костры, возводятся баррикады, люди работали торопливо. Строить баррикады принялись после нападения здесь, в этом месте русской столицы, сил ОМОНа на безоружных и не ожидавших атаки людей. По свидетельству многочисленных очевидцев, пострадало большое число граждан, многие получили тяжелые ранения. Убили двоих - инвалида Великой Отечественной войны и молодого парня. Возмущенный народ, вооружившись тем, что попало под руку, пошел навстречу убийцам, отстаивая свое достоинство и честь. С каждой минутой инициатива все больше и больше переходила к народу. Очистив от полицейских сил площадь, демонстранты разослали гонцов во все районы Москвы, чтобы призвать москвичей встать на защиту законной власти. И десятки тысяч явились на этот зов - прошли через Смоленскую площадь, через пылающие баррикады. Если бы расположившиеся по обе стороны от баррикад полицейские части решились на штурм, то были бы большие жертвы с обеих сторон. Испытанное оружие - бутылки с бензином и прочей зажигательной смесью - успели приготовить... Но штурма не последовало, и это восприняли как большую победу накануне предстоявшего третьего октября Всенародного Вече.

И вновь я встретился с моими юными знакомыми. Они собирали продовольствие для защитников Белого Дома. Как то очень естественно прозвучало:

- Друзья, здесь ребята собирают продукты для тех, кто там -на защите Верховного Совета. Кто чем может - помогите!

Что тут началось... Появилось все: хлеб, чай, колбаса, деньги, консервы. Ребят чуть не зацеловали до смерти, замучили вопросами. Я решил вместе с ними отправиться к Белому Дому, тем более, что у меня было много всяких газет, которые могли там пригодиться - ведь ребята говорили, что находившихся в блокаде защитников больше всего угнетало отсутствие информации.

Двинулись переулками, а потом канализационными путями под постами милиции, ОМОНовским оцеплением. Так и пробрались к Дому Советов. Путешествие было далеко не безопасным. Вылезали мы перед самым носом ОМОНа на нейтральной полосе. Подбежал один лейтенант, уставился на нас: "Много вас еще там?". Ему ответили: "Много. Во всех колодцах." Спросил и побежал -видно, докладывать начальству.

После небольшой проверки я был зачислен защитником баррикады на Горбатом мосту.

Ночь прошла спокойно. Я пристально вглядывался в окружающих людей, не находя ни одного подтверждения сплетням, что здесь собрались "бомжи, алкоголики, дегенераты". Даже намека на пьянство, разгильдяйство не было. Решил напрямую задать вопрос об этом моим новым товарищам. В ответ они только рассмеялись:

- Мы здесь слушаем транзистор и тоже удивляемся, что о нас плетут. Неужели этому может кто-то верить?

- Представьте себе, верят, - ответил я.

Наступило 3 октября - праздник Воздвижения Креста Господня. Утро изумительное, небо чистое, без облачка. Около высокого деревянного креста под открытым небом идет служба. Настроение светлое, умиротворенное - под стать утру и празднику. И вдруг:

"Путана, путана, путана... Ночная бабочка, но кто же виноват..."

С хрипом и треском ворвалась в тихое утро эта непутная песня. За ней следующая, еще хрипастей и громче. Это "желтый Геббельс" - канареечного цвета бронетранспортер - начинает психологическую обработку защитников Дома Советов. Звук из динамиков настолько громкий, что приходится чуть ли не кричать при разговоре.

Присматриваюсь к лагерю при дневном свете. Несмотря на разношерстность политических партий - от анархистов до коммунистов - кругом спокойствие, чистота и Порядок. Отношения между людьми доброжелательные, все чувствуют себя соратниками, делающими одно общее дело. Такого спокойствия духа, уверенности, что их присутствие здесь необходимо, я не видел еще ни разу. На нашей баррикаде народ был разный: слесарь и поэт, студент и доктор наук, автор многих работ по военной истории России, панк и член компартии из Узбекистана, приехавший в командировку и поспешивший к Белому Дому, как только услышал о ельцинском указе. Людей объединяла уверенность в том, что происходящие события касаются всех нас, и, если мы не отстоим Конституцию, Верховный Совет, это болезненно отразится на будущем страны. Диктатура, решили мы, не должна пройти, погубившему СССР нельзя позволить погубить и Россию.

Чтобы иметь объективную информацию о происходящем на Всенародном Вече, мы послали туда своих юных разведчиков. Вернувшись, они рассказали, что запланированного митинга на Октябрьской площади не получилось. Не до словесных излияний было людям, испытавшим на себе ОМОНовские дубинки. Повинуясь единому порыву, народ двинулся на Садовое кольцо, раздались призывы: "К Дому Советов!". Прорвали одно оцепление, второе. У Смоленской площади колонну встретил еще один мощный заслон. Но и здесь демонстрантов не смогли остановить ни войска, ни водометы, ни слезоточивый газ, ни дубинки. Оцепление было буквально опрокинуто, ОМОНовцев обступали люди и разоружали. Ликующая, возбужденная масса народа со знаменами, вооруженная лишь тем, что смогла отнять у своих обидчиков, вылилась на площадь у Белого Дома. На глазах у многих людей проступали слезы радости от нахлынувшего вдруг ощущения свободы, торжества человеческого достоинства.

Мы понимали, что с демонстрантами могли прийти случайные люди, в том числе и в нетрезвом состоянии. Поэтому было принято решение - посторонних на баррикады не пускать. Этот приказ пополнялся неукоснительно до самого конца.

Между тем народ собирался под балконом Дома Советов, на который вышли народные депутаты, Хасбулатов, Руцкой. Начался митинг. Мы слушали и невольно замечали, как продолжает разбегаться оцепление, как спешно эвакуируется начальство из мэрии, а за ними убегают ОМОНовцы и милиция. Было отчетливо видно, что именно из гостиницы "Мир", где располагался штаб сил режима, был открыт автоматный огонь по демонстрантам, мимо нас проносили убитых и раненых. На баррикаде, на площади люди передавали друг другу:

- Патриарх обещал проклясть тех, кто первым прольет кровь. Дни Ельцина сочтены!

Было слышно, как в толпе разные голоса призывали добровольцев идти походом на Останкино. Многие понимали, что это безумие, пытались возражать. Они предлагали собрать как 'можно больше народу со всей Москвы, чтобы создать плотное кольцо вокруг Дома Советов, как это было в 1991 году. Но к их голосу большинство людей так и не прислушалось, площадь перед Белым Домом стала пустеть. Предчувствуя, что теперь, после прорыва блокады, вероятность штурма здания Верховного Совета возрастает, защитники баррикад просили, чтобы им выдали оружие. Но руководство ответило отказом.

Наступила тревожная ночь. Народ продолжал расходиться, обещая вернуться днем и привести с собой вдесятеро больше. Нарастало чувство безнадежности и какой-то покинутости. По радио мы узнали об обращении Гайдара встать всем "на защиту демократии" против "озверевших боевиков". Стали поступать первые сведения о происходящем в Останкино. Вернувшиеся очевидцы прямо на баррикадах рассказывали, как перемалывают человеческое мясо БТРы и автоматы спецназа. Опять просим свое начальство вооружить защитников Белого Дома в целях самообороны. И снова - отказ. Тогда я обратился к своему командиру, чтобы он разрешил мне сходить к зданию Моссовета, где собирались сторонники Ельцина, разведать общую обстановку в Москве. Он в ответ только махнул рукой: "Иди..."

На ночных улицах ни одного милиционера, ни одного поста ГАИ. Иду переулками, которые мне известны еще с детства. Недалеко от Нового Арбата чуть не столкнулся с людьми в камуфляжной форме, на лицах маски.

В соседнем переулке "демократическая" баррикада. Прошел через нее без осложнений, как свой. На следующей баррикаде остановили, но через пять минут разговора я смог убедить, что иду к Моссовету для их поддержки. Подъехали иномарки, из них вывалили квадратные мужики в хорошо пошитых костюмах и при оружии. Через несколько минут увидел, как подошло человек пятьдесят добровольцев. "Крутые" стали разводить их на баррикады. Тогда мне стало понятно, кто здесь делает погоду, кто первым откликнулся на призыв Гайдара. "Бультерьеры" - не знающие жалости боевые отряды криминальных коммерческих структур, обученные и драться, и убивать.

Выхожу на Тверскую. Бросается в глаза несоответствие происходящего серьезности момента. Улица залита светом, смех, пьяные выкрики, под уклон катятся пивные банки, пустые бутылки из-под водки, шампанского, пепси. Тут и там идет распродажа питья и закуски или просто раздача с машин. Коммерческие структуры вовсю демонстрируют свою щедрость по отношению к своим "защитникам". Ближе к Моссовету заметно больше людей, пришедших по идейным соображениям, но и пьяных праздношатающихся было предостаточно. С балкона Моссовета неслась самая натуральная "чернуха" о защитниках Дома Советов. Ни одного слова правды! Формируются боевые батальоны, им раздается автоматическое оружие. Я не верил своим глазам. Прикрываясь дешевой пропагандой, Гайдар и Лужков вооружали народ против народа. А с балкона вещали, что в Москве стоят танковые части в полной боевой готовности, и скоро "коммуно-фашистам" придет конец. Их угрозам можно было поверить.

Обратный путь я проделал чуть ли не бегом. По прибытии доложил обо всем увиденном, просил о встрече с Руцким, чтобы предупредить о грозящей опасности. Но безуспешно...

Где-то около семи часов утра 4 октября, находясь в оцеплении возле здания гостиницы "Мир", мы увидели, как сминая хлипкое заграждение, на площадь перед Белым Домом ворвался БТР. Через несколько минут - второй, третий... Тишину октябрьского утра прорезали пулеметные очереди. Сразу же появились раненые и убитые. У нас еще была возможность уйти по улице Чайковского к станции метро "Баррикадная" или опять по коллектору в безопасное место.

Часть людей, стоявших в оцеплении, так и сделала. Никто не вправе осуждать их. Присутствие еще нескольких сотен человек в зоне обстрела привело бы только к еще большим человеческим жертвам. Для себя же я решил, что останусь до конца.

На баррикаде - кровь, трое раненых. Убитые остались лежать на простреливаемом пространстве. Все оставшиеся в живых вместе с ранеными расположились под мостом. Возле них суетилась девочка в белом халате, студентка медучилища. Она плакала и перевязывала. Волосы светлые, совсем юное лицо. Ей бы на конкурс красоты, а она - здесь, рядом со смертью. Какой-то отчаянный храбрец подогнал самосвал к подъезду Дома Советов, под этим прикрытием мы перенесли раненых в подвал и сами укрылись там. На первом этаже оставались только те, у кого было оружие. Время как бы остановилось. Чтобы разрядить обстановку, как-то успокоить людей, среди которых были женщины и дети, я поднялся на первый этаж узнать, что там происходит.

Там шел настоящий бой. Девушка, которая перевязывала наших раненых, погибла. Первое ранение было в живот, но она осталась жива, в этом состоянии пыталась доползти до двери, но вторая пуля попала ей в голову. Так она и осталась лежать в белом Медицинском халате, залитом кровью. Я спустился снова в подвал, рассказал об увиденном. Через некоторое время первый этаж был взят штурмовиками президента. Нас вывели из подвала, положили всех лицом вниз на пол, залитый кровью и усыпанный битым стеклом. Нет ничего более унизительного, чем это лежание на крови своих друзей: один за другим мы поднимались с пола, охранявший нас офицер требовал лежать. Он кричал, что это необходимо для нашей же безопасности, потому что непонятно, кто стреляет. Но никто из нас обратно уже не лег.

Начался разговор между теми, кто защищал Дом Советов, и теми, кто пришел его штурмовать. Это было своего рода психологическая обработка: казалось, еще немного и они перейдут на нашу сторону. Командир отделения между тем настойчиво требовал подогнать к выходу машины для эвакуации людей, находившихся в Доме Советов. Но машин так и не было, не дождались. Воспользовавшись небольшим затишьем, нас вывели на площадь, вся она была заполнена орущей, улюлюкающей толпой молодых парней.

Я был уверен, что те, кто остался в живых из моих товарищей, вернутся на баррикаду, потому я направился туда, где оставил свои вещи: сумку с документами, тетрадь с моими стихами, написанными в эти дни и ночи. На баррикадах уже вовсю хозяйничали гайдаровские мародеры, они уже ходили и вокруг здания, брали, кто что мог унести в этой неразберихе.

Действительно, под мостом собралось человек десять, оставшихся в живых. Всех волновал один вопрос - что же делать дальше? Нам было ясно в тот момент, борьба не закончена. Мы обменялись адресами и разошлись.

Задержали меня на перекрестке у ресторана "Арбат". Надели наручники и сунули в машину для перевозки преступников. Привезли во 2-е отделение милиции. Первый допрос проводил майор - вполне корректно. Он не грубил, не угрожал, а предложил на выбор два варианта: первый - к Дому Советов я попал случайно, так же случайно оказался в подвале. Надо было подтвердить, как он предлагал, что в подвал нас загнали боевики, среди которых много психически неуравновешенных и находящихся в состоянии алкогольного опьянения людей. Если я соглашаюсь с этим вариантом, то меня отпускают, дают денег на дорогу. Второй вариант еще заманчивей: я должен был дать информацию, конечно, которую они мне подсунут, об антинародной сущности "мятежа" законодательной власти. В этом случае мое пребывание в Москве объясняется поддержкой Ельцина и желанием дать правоохранительным органам полную информацию о преступной деятельности мятежников. "Сергей, вы же умный человек, - убеждал меня офицер, - вы не сможете доказать, что не стреляли по штурмовавшим Белый Дом. Делайте вывод. А будучи как бы на службе, выполняя особо важное и опасное задание, вы еще получите за каждый день, как положено, по 150 тысяч рублей. Вы будете богатым. Если захотите, можете выступать в центральных газетах или написать об этом книгу, например. Вы ведь хотите печататься? У вас неплохие стихи. Могли бы без особых трудов выпустить книгу уже в следующем месяце. Может, решитесь?"

Мне пришлось рассказать ему все: о зверствах "бейтаровцев", о смерти молоденькой медсестры, о том, как БТРы давили людей и прицельно расстреливали таких, как я, как мучались, дожидаясь эвакуации, раненые дети, как люди отдавали свое далеко не стерильное белье для раненых - не хватало бинтов, как православный священник, находившийся с нами, проклял Ельцина за невинно убиенных. Майор слушал меня, стоя у окна. Потом повернулся и произнес: "Очень жаль, что не могу вам ничем помочь. Только предупреждаю об одном - не доказывайте ничего тем, кто будет вас допрашивать. Ради Бога, скажите, что попали к Белому Дому по ошибке".

Буквально через час начался кошмар, я стал как будто участником любительского спектакля про гестапо.

- Где ты бросил свой автомат, коммуняка х...? Ты, б..., видел, что все депутаты даже на митингах были вооружены? Подпиши!

Удары, удары, удары по всему телу деревянной (так и не понял почему) дубинкой. Я упрямо им объяснял, что у меня нет такой информации, которая могла бы их заинтересовать. И они снова начинали бить.

- Да мы вас всех сейчас замочим. ОМОНовец вытащил пистолет, приставил мне к виску. Старший сержант, один из немногих, кто был в форме, закричал:

- Только не здесь. Сейчас достану простыней, чтобы закрыть, и всех во двор.

Нас вывели в коридор, продолжили избиение впятером. Очень злились, что мы не падали. Но я знал, что если упаду, то они забьют до смерти. А умирать я не хотел после того, что видел в Белом Доме. Бить прекратили тогда, когда изо рта и из носа хлынула кровь. Тут я понял, что приказа убить меня у них нет. Без приказа эти подонки и пальцем не пошевелят. Меня отвели умыться и - снова к следователю. Он кратко объяснил:

- Подпишешь утром, на сегодня с тебя хватит. Но ночью подумай и не дури... Для тебя же лучше.

Меня отвели в камеру, она была наполнена битком. Рассчитанная на двоих, она вмещала восемь человек, в соседней, как выяснилось, было двенадцать человек, в другой, что побольше, - двадцать один. Всего в отделении было четыре камеры. В этих камерах было не меньше пятидесяти человек.

Спать невозможно. За дверью пьяная матерщина, удары, крики истязаемых. В камере из восьми человек только трое {вместе со мной) имеют отношение к Белому Дому, остальные попали случайно. Ввели еще одного, другого втащили за руки, бросили на грязный пол. Парень лет семнадцати, сильно стонет. Я взял свою куртку, положил ему под голову. Он открыл глаза, поблагодарил. И заплакал, как может плакать только ребенок. Как потом выяснилось, он попал сюда из-за того, что подобрал несколько гильз, которые у него при обыске обнаружили в кармане.

...Опять кого-то бьют. Добили, видно. Слышно, как вызывают скорую помощь. Интересно, какой поставят диагноз?

Парень опять заговорил:

- Я ведь пришел по призыву Гайдара. Просто гильзы подобрал. А они... Неужели утром будут бить? Я не выдержу...

И опять заплакал. Мужчина с разбитым лицом язвительно заметил:

- Вот тебя и окрестили Ельцин с Гайдаром "демократией". Пусть им твоя мама спасибо скажет.

Утром все кончилось неожиданно. Дверь открылась, какой-то подполковник озабоченно оглядел парня, всех нас. Принес сигарет, воды в двухлитровой бутылке. Дверь так и осталась открытой. Нас без лишних формальностей стали вызывать и, вернув документы. отпускать. Я вышел из камеры вторым. Пришлось подождать часа два, чтобы взять адреса и телефоны у всех товарищей по несчастью, кто, конечно, хотел их дать. За избитым парнем приехала на машине мать, подошли ко мне, поблагодарили. Я спросил их:

- Думаю, теперь-то вы поняли, кто являются настоящими преступниками?

Женщина опустила глаза.

Перед отъездом из Москвы еще раз приехал на "Баррикадную". И надо же - ко мне бросились те две пенсионерки, которые меня угощали чаем в первый день.

- Нас здесь человек пятнадцать. Не могли бы вы... Я сразу понял, чего они хотят. Они жадно ловили любую информацию, чтобы решить, что им делать дальше. Мы собрались у одной молодой пары, я стал подробно рассказывать об увиденном мною: Некоторые плакали...

...Борьба не закончилась. Под знамена справедливости собираются честные, самоотверженные люди, чтобы дать отпор новым варварам. И, я уверен, последнее слово будет за нами.

СЕРГЕЙ КОРЖИКОВ