Михаил Матюшин площадь расстрелянных

События 3-4 октября оставили глубокий след в сердцах тех, кто своими глазами видел эту кровавую драму. Очевидцы должны рассказать всю правду о московских событиях, очистить их от слоя лжи. Тем самым мы. живые, можем хотя бы отчасти искупить вину перед теми, для кого первое октябрьское воскресенье и первый октябрьский понедельник стали последними.

Так случилось, что 3 октября я оказался в Москве. Рано утром решил пройти к Белому Дому посмотреть, какова там обстановка. действительно ли сняли оцепление (накануне такая информация была дана). Выйдя на станции метро "Баррикадная", направился к Белому Дому. Подойдя ближе, увидел, что здание оцеплено тройным кордоном ОМОНа, у большинства ОМОНовцев были автоматы. Я приблизился к первому ряду оцепления, заговорил с лейтенантом. Он объяснил, что за кордон попасть не удастся, а на мой вопрос:

"Зачем вам автомат?" - ответил: "Для предотвращения гражданской войны". От лейтенанта почему-то несло спиртом, к тому же я обратил внимание, что его глаза, как и у других в оцеплении, были какие-то странные, будто остекленелые.

Поняв, что к Белому Дому никак не пройти, я направился в здание Краснопресненского райсовета, где размещался штаб поддержки народных депутатов России. Райсовет охраняли верные Верховному Совету сотрудники милиции.

Здесь я узнал, что военные, которые отправились из Ленинграда на помощь Верховному Совету, были перехвачены и жестоко избиты. Выступивший на собрании лидер "Трудовой России" В.И. Анпилов сообщил, что в 14 часов на Октябрьской площади (Садовое кольцо) состоится митинг, который, кстати, был запланирован задолго до всех этих событий. Предложение Анпилова поднять над Домом Советов красное знамя вместо "трехцветного власовского" было встречено "на ура!". Я перебросился парой слов с Анпиловым. Ничто в его поведении не говорило о том, что готовится какая-либо неординарная акция. О предстоящем митинге на Октябрьской площади он говорил как о совершенно рядовом событии.

К 14 часам я был уже на станции метро "Октябрьская". Поднимаясь по эскалатору, услышал крики людей:

- Митинг запрещен! Упыри (то есть ОМОНовцы) избивают людей! Все оцеплено!

Говорили, что есть убитые. Выхожу из метро. Действительно, все перекрыто. То здесь, то там происходят мелкие словесные стычки демонстрантов с ОМОНом. Прошел слух, -что митинг переносится в другое место. Появилась некоторая растерянность. Но депутаты Илья Константинов и Виталий Уражцев успокоили демонстрантов. Под их руководством колонны начали строиться прямо на проезжей части проспекта Ленина. Илья Константинов повел колонну по направлению к парку Горького и Крымскому мосту, постоянно повторяя в мегафон, чтобы люди шли плотнее. Демонстранты двигались организованно. Пели родную "Катюшу". Многоцветье флагов: красных, золотисто-черно-белых, андреевских создавало праздничное настроение. Было видно, что разные политические силы, начиная коммунистами и кончая монархистами, объединились, чтобы спасти Родину, защитить Конституцию и человеческое достоинство.

Людей собралось так много, что, оглянувшись на Крымском мосту назад, я увидел колонну без конца и края, она растянулась километра на два. В рядах демонстрантов шли люди из разных городов. Увидев плакат "Трудовой Ярославль", который мы несли над головами, люди подходили к нам, благодарили за то, что приехали в Москву. Я удивился, что многие знают положение в нашей области и уверенно называют ее "оплотом ельцинизма". Спрашивали нас и о том, почему Ярославский областной Совет не выступил решительно против ельцинского указа №1400?

Но вот и Крымский мост. По колоннам проходят слова:

"Идем на прорыв!". Мужчин просили пройти в голову колонны. Я пробираюсь вперед. Через насколько минут, ощутив неприятный запах слезоточивого газа "черемуха", прикрываю глаза платком. Отчетливо слышен шум столкновения. Видны полетевшие вверх камни, лежащие на асфальте щиты. Демонстранты их очень быстро подбирали.

Сейчас, и по радио, и по телевидению говорят, что на Крымском мосту ОМОНу противостояли вооруженные боевики. Это неправда. Не было там никаких боевиков. Да и дубинки со щитами, которые были отобраны у ОМОНа, нельзя назвать оружием.

Столкновение на Крымском мосту было непродолжительным. Кордон прорван, идем дальше. Надо отметить, что и в ходе прорыва у Крымского моста, и далее по пути к Белому Дому к ОМОНовцам относились довольно-таки нормально - у них просто отбирали щиты, дубинки и отпускали. Хотя горячие головы и требовали расправы над ними, но в большинстве своем люди понимали, что эти молодые ребята (а цепи у Крымского моста состояли наполовину из пареньков восемнадцати-двадцати лет) являются лишь игрушкой в руках режима. В связи с этим вспоминается эпизод: к раненому ОМОНовцу подскочили двое с явно недружелюбными намерениями. Запахло расправой. Но буквально тут же несколько дружинников с повязками "Трудовой России" оттеснили их и помогли ОМОНовцу отойти в сторону. После прорыва у Крымского моста Уражцев по мегафону объявил:

- Идем к Белому Дому! Колонна продвигалась к Дому Советов, фактически не встречая серьезного сопротивления. Такое успешное развитие событий вызвало у людей огромное воодушевление. Казалось, что люди, сплотившись вместе, могут горы свернуть. На устах у всех лишь одно слово:

- Победа!

И уже были не страшны ни слезоточивый газ, ни водометы, которые тщетно пытался применить ОМОН. В таком приподнятом настроении люди шли к Белому Дому. Вот здесь и раздались Первые выстрелы. Сначала пустили слезоточивый газ, а затем, когда демонстранты проходили у здания мэрии, открыли огонь. Стреляла охрана мэрии, хотя тогда зданию никто не угрожал. Но эти выстрелы не остановили повстанцев. Последняя цепь на пути к Белому Дому стояла в два ряда. Чувствовалось, что настрой у ОМОНа уже не тот. Нет той решительности и храбрости, что была утром. Не оказав сколь-нибудь серьезного сопротивления, они просто разбежались. Путь к Белому Дому свободен. Какая же радость была! Совершенно незнакомые люди бросались друг другу в объятия. Ко мне подошел пожилой мужчина и сказал:

- А вы, молодой человек, оригинальны - делаете революцию с кейсом в руке.

Действительно, у меня в руках был дипломат. Я рассмеялся. Мы пожали друг другу руки, поздравили с победой. Кругом слышалось: "Преступный режим пал!", "Победа!", "Теперь мы будем жить по-новому!". Я тоже поверил тогда, что это - победа. Подходя к Белому Дому, уже представлял, как будем жить дальше. Будущее виделось в розовых тонах. Никто и предположить тогда не мог, что через два часа произойдет массовое убийство у Останкино. А через сутки установится диктатура. Тогда, в четыре часа пополудни третьего октября люди искренне радовались. Впервые за последние три года я видел столько счастливых лиц.

Белый Дом. На балконе стоят россияне, возглавившие народную борьбу: А. Макашов, В. Ачалов, И. Константинов, М. Астафьев. С. Бабурин. Народ внизу с нетерпением ждет Руцкого и Хасбулатова. Митинг начинается. Выступающие говорят о том, что попытка Ельцина установить диктатуру провалилась. Что же делать теперь? Люди на площади стали призывать Макашова, Ачалова и Руцкого (встреченного овацией и криками: "Руцкой - президент!") пойти в Останкино и предъявить требование о предоставлении эфира законному президенту А. Руцкому. Замечу, что о штурме телецентра тогда и речи не могло идти.

Перед тем, как пойти в Останкино, повстанцы взяли под контроль московскую мэрию, из окон которой перед этим велся огонь на поражение. ОМОНовцы, охранявшие мэрию, стали переходить на сторону восставших. Это вызвало настоящее ликование. ОМОНовцам жали руки, обнимали их, какая-то женщина отдала одному из бойцов сумку с продуктами. Все обиды оказались забытыми в тот момент.

Примерно в 17 часов стали формироваться группы, чтобы пойти в Останкино с требованием предоставить эфир. Еду на метро до станций "ВДНХ", затем около получаса иду пешком (троллейбусы уже не ходят). Около шести был на месте. Средства массовой информации утверждают, что у телецентра были "до зубов вооруженные боевики". Можно ли назвать боевиками детей четырнадцати-шестнадцати лет, оказавшихся там из чистого любопытства? Не думаю. Разумеется, такими силами штурмовать Останкино, где находились спецназовцы из "Витязя" (мы об этом знали), было бы безумием.

Да никто и не собирался этого делать. У телецентра шел обыкновенный митинг. Выступали Анпилов, Макашов, просили дать слово оппозиции. Они не угрожали, не предъявляли ультиматумов. Но около семи вечера из окон телецентра раздался автоматный залп. Как позже выяснилось, уже в первые минуты было убито около десяти человек. Возникла паника. Люди бросались на землю, прятались в подъездах близлежащих домов, за машинами. А стрельба из окон не прекращалась. Пули свистели, стучали об асфальт. Убитых становилось все больше и больше с каждой минутой. На моих глазах убивали не боевиков, а женщин и детей. Недалеко от меня лежал убитый мальчик лет четырнадцати. Через минуту после начала стрельбы раздался взрыв, после чего автоматная стрельба усилилась. Некоторые, не выдержав стали уходить, говоря: "Мы не хотим умирать". Другие требовали оружие. Большинство пыталось укрыться за машинами. Метрах в пятидесяти от того места, где я лежал, стоял грузовик. Парень лет двадцати, распластавшийся на земле неподалеку, попытался добежать до машины. Но его срезала автоматная очередь. Женщина лет пятидесяти с криками: "Что же вы, убийцы, творите?" попыталась добежать до ближайшего подъезда, и тоже не успела.

Мне повезло больше. Буквально перелетев через небольшое ограждение, я успел укрыться в подъезде. Через некоторое время решил вернуться. Воспользовавшись тем, что обстрел на несколько минут прекратился, вышел из подъезда, пошел к площади перед телецентром. Со стороны Останкино навстречу мне шли люди. Несли убитых и раненых. Как только дошел до головы колонны, снова началась стрельба. Зрелище здесь, в первых рядах, было ужасным: лужи крови, обезображенные трупы. Только в этот момент я заметил, что моя рубашка испачкана кровью. Было много раненых, их пытались вынести, но мало кому удалось это сделать.

Вскоре прошел слух, что ранен Виктор Анпилов. Возникла суета.

Я добежал до машины, являвшейся своеобразным штабом демонстрантов, и увидел лидера "Трудовой России", прислонившегося к грузовику. Он держался за бок. К Анпилову подошли дружинники "Трудовой России". Видимо, они хотели увести его, но Виктор Иванович, остановив их резким жестом, остался вместе с демонстрантами. Можно по-разному относиться к председателю исполкома "Трудовой России" Виктору Анпилову, но он, бесспорно, показал себя одним из мужественных, смелых лидеров оппозиции. Многие пытаются сейчас представить его провокатором, но на самом деле именно лидер "Трудовой России" силой своего авторитета сдерживал толпу. Это было и 17 апреля, и 22 июня, да и первого мая. Третьего октября Анпилов и Макашов тоже пытались сделать все, чтобы не пролилась кровь. Но увы...

Что же касается провокаторов, то я своими глазами видел, как дружинники выловили слегка выпившего парня, отобрав у него пистолет. А вскоре я услышал, что в нем узнали профессионального провокатора, известного еще по первому мая.

Обстрел из окон телецентра продолжался. Постепенно появилась привычка к грохоту автоматных очередей. Прошло приблизительно два часа. Вдруг со стороны центра Москвы появилось несколько бронемашин. Первая реакция людей - радость. Раздались возгласы:

- Наши пришли! Нам помогут, спасут нас!

Но не тут-то было. Проехав взад-вперед пару раз, БТР повернул башню с пулеметом в сторону демонстрантов, стал стрелять по ним. Началось бегство. А БТРы все ездили и стреляли по людям. Я понял, что все кончено. В это время один из БТРов оказался совсем рядом. Полоснул очередью из пулемета. Мужчина средних лет, рабочий ЗИЛа, и две молодые девушки-студентки были убиты на месте. Их кровь брызнула мне в лицо. Уловив момент, когда БТР отъехал на некоторое расстояние, я сумел вырваться из зоны обстрела. Встретил двух знакомых рабочих с АЗЛК и одного из Подольска. Они сказали, что ОМОН начал оцеплять близлежащие районы. Тут мы стали свидетелями еще одного страшного преступления. Неподалеку от подъезда одного из домов спрятались люди. В этот момент к подъезду подъехал милицейский УАЗик, и прямо из его окон раздались выстрелы по людям. Номер машины был залеплен грязью. Мы поняли: надо уходить. В последний раз я бросил взгляд на площадь перед телецентром. Горели машины, благодаря их зареву можно было видеть множество трупов. Счет тут шел уже не на десятки. Площадь перед телецентром отныне навсегда останется для меня площадью расстрелянных.

Мы выбирались дворами. Выйдя на одну из тихих улиц, увидели стоящее такси. Подошли. Водитель сразу все понял. Только спросил, указав в сторону Останкино:

- Оттуда? Я ответил:

-Да.

Он усадил (вернее, уложил) нас на пол машины сзади, прикрыл черным плащем. По пути его останавливали ОМОНовцы, но он отвечал:

- Еду по вызову.

Нас не задержали. Я очень жалею, что не спросил, как зовут этого водителя. Но буду благодарен ему до конца жизни за то, что он нас вывез, рискуя собой.

Уезжал из Москвы уже ночью. Город жил мирной жизнью. Казалось, никто даже не догадывался, что есть в Москве площадь, обильно политая кровью лучших из россиян. Никто не мог предположить, что очень скоро будет расстрелян и последний оплот демократии - Дом Советов, и в России установится авторитарный режим.

Сажусь в поезд, а перед глазами по-прежнему стоят лица людей, которые еще утром были живы. А сейчас - мертвы-

После московских событий уже не только по книжкам, а на личном опыте я понял и хочу, чтобы это осознали и другие, что режим, убивающий женщин и детей, обречен, как обречена любая власть, держащаяся на крови.

"Северный рабочий", 30 декабря 1993 г.