Понятие политической модернизации

Политическая модернизация (от франц. moderniser, от англ. modern - делать  современным, современный) - закономерная тенденция функционирования и развития политической системы, проявляющаяся как объективная необходимость соответствия политической деятельности современным реалиям и требованиям, особенностям и своеобразию конкретно-исторической обстановки.

Все теории и модели модернизации основываются на признании неравномерности общественного развития, наличия досовременного периода в развитии государств, реальности существования современных сообществ, а также на понимании необходимости преобразования отсталых стран в индустриальные (постиндустриальные). Таким образом, термин “модернизация” означает одновременно и состояние общественных преобразований, и процесс перехода к современным обществам.

Неся в себе нормативность, заданность перехода к “модерну”, эти теории вынуждены определять критерии современного общества, которые необходимо учитывать недостаточно развитым странам в процессе своего реформирования. При этом страны, достигшие высокого уровня развития естественным путем, рассматриваются как носители “спонтанной модернизации”, а те, которым еще предстоит пройти этот путь, – как государства “отраженной модернизации”.

Поскольку первые теории подобного рода возникли в 50 - 60-е гг. XX в., когда приоритет западных стран, и прежде всего США, в области управления, стандартов потребления и многих других аспектов был бесспорен, то в качестве прообраза “современного” государства поначалу признавалось “свободное” американское общество.

Однако взгляд на модернизацию как на линейное движение и последовательное освоение другими странами ценностей и стандартов организации власти, отношений государства и гражданина в США не выдержал испытания жизнью. В реальности демократизация, институциализация либеральных ценностей, установление парламентских систем и прочих стандартов западной организации власти оборачивались не повышением эффективности государственного управления, а коррупцией чиновничества, произволом бюрократии, занятой собственным обогащением, катастрофическим расслоением населения и его политической аморфностью, нарастанием конфликтности и напряженности в обществе.

В этой связи переход к “модерну” стал рассматриваться как целостный, относительно длительный этап, на котором возможно не только развитие, но и простое воспроизводство ранее существующих структур. Кроме “догоняющей”, стали говорить о модернизации “частичной”, “рецидивирующей”, “тупиковой”  и т.д.

Мировой опыт позволил уточнить тот некогда интуитивно формировавшийся образ “современного государства”, чьи стандарты в организации экономики, политики, социальных отношений выражают необходимые цели переходных преобразований. К таким универсальным требованиям в сфере экономики следует отнести, например, товарно-денежные регуляторы производства, увеличение затрат на образование, рост роли науки в рационализации экономических отношений и т.д. В социальной сфере можно говорить о необходимости формирования открытой социальной структуры с неограниченной мобильностью населения. В области политики – это плюралистическая организация власти, соблюдение прав человека, рост политических коммуникаций, консенсусная технология реализации управленческих решений и прочее.

Признание приоритета универсальных норм и требований модернизации тем не менее не является основанием для умозрительного навязывания некоей “обязательной” программы для всех государств. Универсальные критерии “модерна” – этот тот комплекс целей, ориентируясь на воплощение которых страны могут создать политические, экономические и прочие структуры, позволяющие им гибко реагировать на вызовы времени. Однако средства, темпы, характер осуществления данных преобразований целиком и полностью зависят от внутренних факторов, национальных и исторических особенностей того или иного государства.

В этом смысле можно сказать, что главным противоречием модернизации является конфликт между ее универсальными целями и национальными ценностями и традициями. Цели и ценности модернизации, проникая в сложившийся менталитет того или иного государства, порождают мощные социальные дисфункции, перенапряжение структур и механизмов управления. Поэтому правящие структуры, заинтересованные в реализации реформаторской политики, должны максимально снижать взрывную реакцию политического поведения граждан, искать способы встраивания социокультурной архаики в логику общественных преобразований. Только последовательность и постепенность использования национальных культурных стереотипов могут способствовать позитивному решению стоящих перед обществом проблем. Ни игнорирование прежних традиций, ни гоночный темп реформ психологически непосильны для человека традиционного общества. В противном случае протест “массы рассерженных индивидов” (Х.Арендт) – даже не возражающих против модернизации как таковой – может быть направлен против реформаторского режима, и, как показал опыт ряда стран Восточной Европы и России, вызвать достаточно серьезную дестабилизацию в обществе, поставить под вопрос реализацию принципиально необходимых целей.

В настоящее время уже можно с уверенностью сказать, что реальные результаты политики, проводившейся в нашей стране после падения коммунистического режима, оказались весьма далекими от ожидаемых и развеяли многие надежды, которые возлагало наше общество на модернизацию политической системы.

Становление новых форм жизни столкнулось с многочисленными проблемами, осложняющими внутриполитическую ситуацию. Прежде всего это обостряющийся экономический кризис, конфликт ветвей власти, рост сепаратизма, широкое распространение коррупции и тяжелых видов преступности. Во многом все это обусловлено не случайными обстоятельствами, а изначальными ошибками государственной политики, которая не учла весьма существенных особенностей социально-экономической ситуации и даже психологической самобытности населения России.

Анализируя систему политической модернизации в России следует отчетливо понимать, что сама эта идея возникла как результат поиска вариантов выхода из тупика, как обоснование условий ускорения развития. Для осмысления ее истоков важно также учитывать и специфику социокультурного фактора. Западное гражданское сознание и гражданское общество формировались на основе традиций, которых в России не было ни при самодержавии, ни в советское время. Так, в США традиционно в большей степени опасались концентрации власти, нежели установления хаоса. Поэтому американцы живут в системе, где центральным звеном выступает индивидуум. В России, наоборот, исторически в центре социальной системы стояла община, в советское время – трудовой коллектив. Россия традиционно является не страной индивидуалистического, а коллективистского сознания. Поэтому опыт политической модернизации англо-американских стран в его чистом виде здесь воспринят быть не может. Ведь русскими традициями издавна стали опора на сильную государственную власть и воинство, а также терпеливое отношение ко всем властителям.

Примечательно и то, что отношение к капитализму и в дореволюционной России было настороженным. Русская буржуазия в основном работала на государственные заказы и свободную конкуренцию не принимала. В советское время конкурентная борьба и вовсе была исключена из экономической жизни. Высшей доблестью человека считалась защита интересов государства и его собственности.

Сегодня многие догмы официальной советской идеологии разрушены. Однако на уровне психологии широких масс коллективистское сознание продолжает функционировать. Его элементом является вера рядовых граждан в то, что государство обязано обеспечить им определенный уровень благосостояния независимо от личного трудового вклада каждого, что государственное распределение лучше свободных цен. Все это обусловливает социальное иждивенчество, психологию уравнительности, выдвижение на первый план не производительных, а распределительных функций общественной системы.

Вместе с тем нельзя не отметить и того факта, что понимание необходимости политической модернизации по-своему выстрадано в массовом сознании россиян. Уроки, преподнесенные эпохой лозунгов, призывов, обещаний мифического будущего, в какой-то степени усвоены. Сформировались поколения, живущие реальными земными заботами, скептически настроенные не только по отношению к коммунистам, но и всем тем политикам, которые много обещают. Произошел определенный сдвиг в сторону децентрализации и деконцентрации власти. Медленно, но все же формируются интеллектуальные и организационные предпосылки для политического плюрализма, автономизации жизни и сознания личности.

Постсоветский либерализм значительно отличается от русского либерализма конца прошлого века. Он имеет реальный политический опыт. Идея приоритета прав человека уже не отвергается со всех сторон. Практически все политические партии современной России (включая КПРФ) в своих программных документах признают равноправие частной и государственной собственности.

Сегодня уже не стоит вопрос о том, быть или не быть политической модернизации. Проблема заключается в том, какую форму она примет и какие условия необходимы для ее развития.

Общепризнанным условием политической модернизации в нашей стране, с точки зрения различных политологических школ, является заметный и длительный период экономического роста. Стабильность преобразований политической системы в России зависит от того, как быстро страна преодолеет стадию спада производства, выдержит ли ее болезненные последствия, и в какой мере будет очевидно для общества действие благоприятных результатов роста экономики.

Однако следует отчетливо понимать, что многовариантность возможных путей дальнейшего развития нашего общества не может отвергнуть того очевидного факта, что демократический политический режим является наиболее рациональной базовой моделью для индустриальных и постиндустриальных обществ. Именно он в наибольшей степени отвечает потребностям человека в самостоятельности, самоопределении и самовыражении. Кроме того, демократическое устройство общества создает наиболее благоприятные условия для экономического развития, расцвета науки и культуры, роста благосостояния граждан. Историческая реальность показала пагубность для народов тоталитаризма, насильственного подчинения граждан и ресурсов страны любой, пусть даже великой мобилизующей идее. Наряду с детерминированностью экономических факторов судьба политических реформ в нашей стране во многом определяется сложившимся образом жизни и менталитетом ее граждан.

Сегодня перед политической теорией и политической практикой нашей страны во весь рост встают следующие вопросы. Можно ли добиться в России цивилизованных и органичных отношений между человеком и государством, при которых граждане смогли бы действительно влиять на политику властей? Сможет ли, наконец, народ преодолеть хроническую безответственность политических лидеров, изменить ситуацию, при которой власти остаются неподконтрольными обществу, добиться от государства квалифицированного выполнения своих функций? Смогут ли прижиться и укорениться на российской почве пока еще очень слабые демократические институты? Не является ли современное наше положение промежуточной стадией между коммунистической и какой-то новой диктатурой?

Данные проблемы звучат особенно остро, поскольку экономический кризис отрицательно сказывается на реальном социально-экономическом положении подавляющего большинства населения, что крайне неблагоприятно влияет на политическое развитие. В этой связи велика опасность того, что демократия в сознании людей станет напрямую ассоциироваться с экономическим развалом, снижением уровня жизни и личной незащищенностью. Отсюда понятно, что окончательный ответ на вопрос о судьбе политической модернизации в нашей стране может дать только время.