4. Сексуальная агрессия: от животного к человеку

После возникновения эволюционной теории Ч. Дарвина появились и первые попытки объяснения аномального сексуального поведения с эволюционных позиций. Этому способствовали обнадеживающие ре­зультаты сопоставления сексуального поведения чело­века и животных, которые стали подвергаться направ­ленной систематизации. Поскольку отправной точкой при этом являлось основополагающее понимание по­лового диморфизма как результата процесса эволю­ции, первыми обратили на себя внимание примеры инвертированного, т. е. свойственного другому полу, сексуального поведения.

Ч. Дарвин высказал мысль о том, что в каждом растении или животном имеются вторичные половые особенности противоположного пола. В последующем это положение было развито целым рядом ученых, которые, опираясь на факт «скрытого присутствия противоположных половых черт», утверждали, что би­сексуализм—характерный и неотъемлемый признак высших позвоночных—животных и человека.

Еще в XIX в. появились и конкретные доказатель­ства из мира животных. Так, Кельх (1834 г.) и Перогал-ло (1863 г.) сообщали о наблюдавшихся ими случаях гомосексуального и бисексуального поведения самцов жуков некоторых пород. А. Мачиоли (1883 г.) описы­вал гомосексуальные проявления у самок и самцов почтовых голубей. При этом самцы совершали гомо­сексуальные акты даже в присутствии самок. Он рас-

74

ценивал эти проявления как нарушение половой диф­ференциации в результате половой дегенерации. Он также сообщал о наблюдениях над самцами попугаев, которые при отсутствии самок в клетке в течение длительного времени совершали друг с другом по­ловые акты. А. Молль (1897 г.) приводил описания овец и коз, которые обнаруживали признаки психо­сексуального гермофродитизма и проявляли как го­мосексуальные, так и бисексуальные тенденции к осо­бям своего пола.

Кирнан и Лидстон (1888 г.), оставаясь сторонника­ми эволюционной теории, утверждали, что низшие животные всегда остаются бисексуальными, а моносек­суализм человека вырабатывается в результате филоге­нетической эволюции. Ж. Шевалье (1893 г.) высказал мысль, что сексуальные извращения возникают в ре­зультате нарушений эволюции дифференциации пола. П. Наке (1902 г.) выдвинул гипотезу о том, что в чело­веческом мозге существуют «двусторонние центры мужского и женского полового чувства», причем в про­цессе развития в норме один из этих пар центров (чаще гомосексуальный) исчезает, тогда как при врожденных дегенеративных признаках утрачивают свое значение гетеросексуальные центры, и половое влечение прини­мает гомосексуальный характер. Заалер (1912 г.) пола­гал, что биологическую основу гомосексуализма обус­лавливает перевес правого полушария мозга над ле­вым. При всей кажущейся наивности этих концепций они во многом предугадали результаты дальнейших исследований. Приведем некоторые из них.

Для животных характерны некоторые типы по­ловой инверсии, которая обычно проявляется в кон­фликтных ситуациях. Эти явления объясняют тем, что половое возбуждение у животных обоих полов усиливает тенденцию демонстрировать типичные акты полового поведения, характерного как для самцов, так и для самок, однако у самцов преобладают маскулинные реакции, а у самок—фемининные. Если же характерное для данного пола поведение на­талкивается на какое-либо препятствие, то может проявиться поведение, свойственное другому полу. Причем проявления инверсии могут касаться не только полового, но и иных форм поведения. Так, у самок мышей и многих других видов млеко­питающих наблюдается положительная корреляция

75

между доминированием в агрессивных ситуациях и по­ловым поведением, характерным для самцов.

Одним из наиболее ярких примеров инверсии поло-ролевого поведения человека может служить следую­щее наблюдение.

Е., 17 лет, с раннего возраста воспитывалась в дет­ском доме-интернате. Родители злоупотребляли спирт­ными напитками. До подросткового возраста у нее эпизодически отмечалось ночное недержание мочи. Училась во вспомогательной школе слабо, окончила 8 классов. С детства по характеру повышенно вспыль­чивая, раздражительная. В связи с таким поведением направлялась в психиатрическую больницу, где ей был установлен диагноз—олигофрения. В период обучения с СПТУ систематически пропускала занятия, при посе­щении ничего не делала, мешала другим. Могла набро­ситься на мастера, нецензурно ругалась, притесняла сокурсниц. Бродяжничала, сделала стрижку «под маль­чика», ходила в мужской одежде. Отличалась жестоко­стью, была «бурно деятельна», постоянно желала власт­вовать над окружающими. Бросала с этажа на головы прохожих различные предметы, ходила с ножом, грози­ла им, регулярно с применением насилия отбирала деньги. Однажды лезвием бритвы порезала живот одно­курснице, в связи с чем повторно госпитализировалась в психиатрическую больницу. Выписана с диагнозом: «Задержка интеллектуального развития с психопатопо-добным поведением и бродяжничеством».

В Институте им. В. П. Сербского обследовалась в связи с обвинением в открытом похищении у сокурс­ниц денег. Кроме того, она подвергла жестокому из­биению своих сокурсниц, после чего заставила Б. ли­зать подошвы кроссовок, схватив за волосы, нюхать свои штаны между ног. Приказала ей лизать половые органы М., а Н.—лечь у ног М. и следить за исполне­нием. После этого заставила Б. сто раз затолкать палец в свои половые органы и затем облизать его. Раздевала всех троих донага, после чего показывала порнографические открытки, заставляя их принимать сходные позы. Ночью прижгла сигаретой щеки М.

При беседе при затрагивании интимных сторон ее жизни смущенно улыбалась, отворачивалась, опустив голову. Не скрывала своей вспыльчивости и раздра­жительности, «когда затронут», расценивала свои по­ступки как предосудительные. Подтверждала, что

76

предпочитает проводить время в компании мальчиков, у которых «игры интереснее». Среди увлечений называ­ла «металлический рок», из книг—рассказы про войну, любимое кино—«с драками». В отделении с другими испытуемыми бывала груба, цинична, «отрабатывала» приемы каратэ. В случае возникновения конфликтов становилась злобной, стремилась отомстить обидчику, при этом возникало подавленное настроение.

Данное наблюдение демонстрирует не только анало­гию инверсного поведения у животных, но и отличия его у человека, у которого оно является следствием глубоких нарушений личности с расстройством в первую очередь самосознания и полоролевых стереотипов в целом.

Новейшие данные социобиологии влечений показы­вают отдельные социальные преимущества лиц с инве­рсией полового поведения, в частности с гомосексуали­змом. Оказалось, что в основе биологии гомосексуали­зма с пассивной ориентацией лежит особый альтруистический тип поведения. X. Бадкок привлек внимание к малоизвестным этнографическим данным о специальном развитии гомосексуалов в архаических племенах, например в племени мохавов. Выяснилось, что с помощью направленных изменений поведения еще беременной, особых ритуалов, воспитания, песен, танцев, трансвестных церемоний, прикосновений, обря­дов и еды возможно воспитание и рождение женщиной гомосексуала, который затем становится шаманом. По существу, еще в утробе они выращивают гомосексуа­льного ребенка. При этом разные типы гомосексуа­льной ориентации соответствуют разным типам шама­нов. Сам по себе шаманский комплекс и сходные куль-туральные комплексы, например в тайных мужских союзах, замкнутых группах, не могут быть вообще устойчивыми, если не содержат элементов гомосексуа­льного поведения. Таким образом, гомосексуальное поведение и гомосексуальное влечение иногда не толь­ко не патологично, но в ряде случаев и необходимо для нормальных взаимоотношений групп, так как в основе гомосексуализма лежит биология доминирования и ие­рархии, регулирующая коммуникации у человека.

Известен целый ряд работ, содержащих примеры сходного с эксгибиционистским поведением у самцов обезьян. У приматов эксгибиция (демонстрация по­лового члена) может быть частью игры, предваря­ющей копуляцию (совокупление). У людей сходные

77

тенденции наблюдаются в первобытных племенах и лежат в основе некоторых ритуалов совокупления, все более и боле замаскированных по мере возрас­тания искушенности культуры.

Обезьяны саймири показывают эрегированный по­ловой член не только при ухаживании, но и при агрес­сии, приветствии и перед собственным отражением в зеркале. По мнению Д. Плуга и П. Мак-Лейна, демон­страция эрегированного полового члена другому самцу является актом агрессии и вызова, к которому занимаю­щие более высокое место в группе прибегают чаще, чем расположенные ниже. Установление в группе жесткой иерархии—кто кому показывает половой член—опре­деляет одновременно статус и ранг отдельных живот­ных. Сходная система ритуалов и жестов существует у павианов, горилл и шимпанзе. Родственным феноме­ном является копуляция, вызванная яростью у старых обезьян, или мастурбация в отсутствие женских особей.

Таким образом, можно утверждать, что демонстра­ция эрегированного пениса является агрессивной, тог­да как представление ослабленного пениса—успокаи­вающей реакцией, хотя иногда и ослабленный, и эреги­рованный пенис у различных родов используется как предостережение. Все эти примеры могут рассматри­ваться как свидетельство того, что генитальная эрек­ция может быть связана с иными аффективными со­стояниями, нежели только сексуальным. Были пред­приняты попытки доказать справедливость этого положения и для человека. П. Мак-Лейн привлек вни­мание к наблюдениям лишенных грудного молока де­тей, которые обнаруживают гнев и одновременно эрек­цию. Аналогичное поведение наблюдалось у обезьян саймири в возрасте двух дней, когда они были изоли­рованы от матерей. Это должно было явиться строгим доказательством врожденного характера такого пове­дения. Обсуждая анатомическое расположение ответ­ственных за эрекцию центров, он показал тесное со­седство оральной и сексуальной функций, а также их отношение к воинственному поведению.

Очевидная связь такого поведения с древними фал­лическими культами может быть продемонстрирована его анализом в первобытных культурах. Как отмечает И. С. Кон, древний человек, подобно своим животным предкам, наделял эрегированный половой член особой охранительной и отпугивающей силой, а фаллический

78

культ был широко распространен почти у всех наро_: дов. Похожие ритуалы у племен Новой Гвинеи включа­ют использование различных чехлов для возбужден­ного пениса, например удлиненную тыкву, которые создают эффект преувеличивания органа и производят впечатление перманентной эрекции. Австралийские аборигены традиционно используют вырезанное изоб­ражение вялого пениса как знак готовности к знаком­ству. Этот умиротворяющий акт не связан с сексуаль­ным поведением. Одновременно имеются примеры то­темов Явы и Новой Гвинеи, включающих эрегирован­ный половой член и расположенных на подступах к жилищу. Будучи обращенными наружу, они предназ­начены для защиты от возможного ущерба. Подобные амулеты имелись у японцев, которые надевали их для предотвращения опасности. С той же целью фалличес­кие амулеты носили дети древнего Рима, где наряду с этим были распространены гермы—стоящие перед храмами и домами статуи с мужской головой и эреги­рованным пенисом. Служа предметом поклонения, они одновременно выполняли роль сторожевых, об­ращая врага прочь от жилища.

Доведя до логического конца аналогии из животно­го мира, можно усмотреть в эксгибиции особый способ выражения агрессии, враждебности. С не меньшим основанием можно усмотреть в таком поведении и об­щее снижение доминантности, поскольку сами по себе эксгибиционистские тенденции скорее присущи женско­му полу. Так или иначе, анализ эксгибиционистского поведения у человека обнаруживает наличие в данной парафилии как агрессивно-садистических элементов, так и проявлений предпочтения поведения, свойствен­ного противоположной половой роли.

Известны примеры полового поведения, сочетаю­щегося у животных с причинением боли. Еще Р. Крафт-Эббинг, анализируя садомазохизм, сослался на наблюдение за одним из представителей низшего животного мира, у которого в «любовном луке» — острой известковой палочке, скрытой в особой пазухе живота, но выступающей наружу при совокуплении,— содержится раздражающий половой орган, являющий­ся одновременно болевым возбудителем. Причиняют своим сексуальным партнерам страдания и самцы норки. В 1891 г. американский ученый Кирнан попы­тался объяснить садизм, исходя из воззрений на

79

конъюгацию (половой акт некоторых низших живот­ных) как на акт каннибализма с поглощением партне­ра. К этому он присоединил известные факты поведе­ния раков, которые при половых сношениях откусыва­ют друг у друга части тела. Пауки в подобных случаях откусывают голову у самцов, были известны и другие «садистические» акты страстных животных по отноше­нию к участникам совокупления. Сравнивая эти прояв­ления с садистическим поведением у людей, он, считая, что половой голод и половое влечение в основе иден­тичны, половой каннибализм низших животных имеет место и у высших, в том числе у человека, и садизм представляет явление атавизма.

П. Б. Ганнушкин, цитируя Ломброзо, прямо назы­вает садизмом такие примеры поведения животных, как злобность верблюда, который в период течки куса­ет всех, в том числе самку; убийство в Гамбургском зоологическом саду самцом кенгуру самки и детены­шей во время вспышки полового возбуждения; кенара, который часто в подобных случаях разрушает соб­ственное гнездо и разбивает яйца, убивает самку и для его укрощения необходимо дать ему двух; самок пау­ков некоторых пород, более крупных, чем самцы, ко­торые втягивают в паутину самца и убивают его после спаривания.

Авторы данных примеров в тот период не могли учесть того обстоятельства, что реконструкция фило­генеза невозможна на описательном уровне межвидо­вого сравнения, которое фиксирует лишь некоторые формальные сходства поведения. Решение же данной проблемы оказывается возможным лишь при установ­лении причинных связей и адаптивных функций срав­ниваемых реакций и способов поведения.

Существуют в животном мире и примеры прямого сексуального насилия. Эти случаи описываются под названием принудительной копуляции. Так, самец скорпионовой мухи во время ухаживания обычно при­носит самке свадебный подарок, чаще всего это мерт­вое насекомое, вытащенное из тенет паука. Копуляция происходит, пока самка ест подарок. Иногда же самец принуждает самку к копуляции и без подарка. В этом случае он оказывается в выигрыше, поскольку ему не нужно рисковать во время поисков подарка. Однако степень успешности принудительного спаривания неве­лика, поэтому к такой стратегии насекомые прибегают

80

в крайнем случае. Тем более трудно заставить самку спариваться, так как у большинства видов она должна принять при этом особую позу. Для самок проблема заключается в выборе такого полового партнера, кото­рый способен обеспечить потомство наилучшими шан­сами на выживание и,размножение. Наилучший способ поведения для самки—быть осторожной и продлить период ухаживания. Ухаживание превращается в свое­образный спор между самцом, навязывающим товар, и самкой, не желающей его брать.

Здесь можно провести аналогию между животным миром и человеком, а также объяснить некоторые механизмы отклоняющегося сексуального поведения. К. Фройнд, исходя из общих закономерностей преко-пулятивного поведения животных и человека, пред­ложил для понимания парафилий теорию расстройств ухаживания, согласно которой причины аномального полового поведения коренятся в нарушениях сексуаль­ного прекоитального взаимодействия. Она исходит из положения, что обычное сексуальное взаимодействие представляет собой непрерывную последовательность четырех сменяющих друг друга фаз. Первая заключа­ется в выборе потенциального партнера и ограничива­ется его визуальным изучением. Вторая—претактиль-ного взаимодействия—включает принятие соответст­вующей позы, улыбку и вербальную (словесную) коммуникацию. Третья фаза включает тактильное вза­имодействие, и четвертая—генитальную связь. В свете этой теории каждая аномалия сексуального поведения может быть рассмотрена как преувеличение, искаже­ние или карикатура одной из четырех нормальных фаз.

Близкой к этой концепции является гипотеза В. В. Гульдана, заключающаяся в. том, что одним из основных факторов формирования сексуальных извращений является условная блокада адекватного опредмечивания сексуальной потребности. Данная ги­потеза базируется на том факте, что у человека, в отличие от животных, личностный смысл полового акта более разнообразен, а сексуальное поведение окрашено различными мотивами. Выделяется несколь­ко таких мотивов, среди которых приводятся, на­пример: прокреативный (деторождение), реактивный (гедонистический), коммуникативный (личностное сближение), самоутверждения, ритуальный, компен­саторный, познавательный, релаксации, достижения

81

внесексуальных целей. Согласно В. В. 1ульдану, у лиц с парафилиями чаще всего оказывается заблокиро­ванным коммуникативный мотив полового акта.

Приводимое ниже наблюдение может служить на­глядной иллюстрацией обеих этих теорий.

К., 29 лет, обвинялся в развратных действиях и угрозе убийством.

Отец по характеру добрый, мягкий, длительное время злоупотреблял алкоголем, воспитанием сына занимался мало. Мать—строгая, жесткая, очень лю­бит порядок, воспитывался в основном ею. К. был общительным, однако практически все время прово­дил в компании девочек, очень любил играть в «дочки-матери». Примерно с 7 лет заикается, в течение многих лет наблюдался ночной энурез. В школе был акти­вен, много занимался спортом. Однако с 9 лет пере­стал посещать эти занятия, т. к. в семье появились сестры-близнецы и он был вынужден много помогать матери. Со своими сверстниками в этот период общал­ся мало, мальчики его возраста обзывали его «мамень­киным сыночком» и часто били. Стеснялся своего за­икания, насмешки одноклассников были неприятны. Для того чтобы чувствовать себя увереннее, решил заниматься спортом и с 14 лет посещал секцию воль­ной борьбы. С 12 лет наблюдался хирургом по поводу варикоцеле. В 14 лет у него был диагностирован фи­моз. С этого же возраста стал мастурбировать, фанта­зируя о своих сверстницах. В 16 лет пытался совер­шить половой акт с девушкой, однако из-за слабой эрекции потерпел неудачу. Тяжело переживал, боялся, что никогда не сможет жить нормальной половой жизнью. Окончил 8 классов, а затем ПТУ. Во время службы характеризовался положительно. Получил травму левого глаза. Ему был установлен диагноз «Травматическая катаракта левого глаза. Тотальная отслойка сетчатки». Находясь в госпитале в армии, К. познакомился с мальчиком 12 лет. Много играл с ним, при этом сначала случайно, а затем специально прика­сался к половым органам, раздевал его, ласкал поло­вой член и ягодицы. Это было «необычно и интерес­но». Позже в госпитале он стал общаться с 19-летним юношей, вместе с которым мылся в душе, глядя на него мастурбировал, а также совершал с ним орально-генитальные акты, которые заканчивались семяизвер­жением. После увольнения из армии тяжело переживал

82

потерю зрения, считал, что никому такой не нужен, постоянно появлялись мысли о своей неполноцен­ности. Работая пионервожатым в школе, занимался подготовкой команды мальчиков от 10 до 14 лет к иг­ре «Зарница», видел их раздетыми после тренировок, заметил, что ему нравится смотреть на них. Вечером, перед сном, стал фантазировать, как трогает их поло­вые органы, совершает орально-генитальные акты, при этом мастурбировал до эякуляции. В последу­ющем подобные фантазии и сновидения возникали практически ежедневно. Старался придумать предлог для того, чтобы пригласить мальчиков к себе в ком­нату и заставить раздеться. Однажды под предлогом плохого поведения трех мальчиков вызвал их к себе, просил их раздеться, разделся сам, глядя на них масту­рбировал, предлагал взять половой член в рот, расска­зывал о половых актах, показывал фотопленку, где был сфотографирован голым, а также порнографичес­кие открытки. За это был осужден на 3 года лишения свободы. После освобождения вскоре повторно было возбуждено уголовное дело в связи с тем, что К. вновь совершал развратные действия в отношении малолет­них. После отбытия наказания поступил в ПТУ по специальности «озеленитель». Мать заметила, что сын стал часто приходить домой раздраженным, он жало­вался на головные боли, пил таблетки. Иногда по ночам не спал, был возбужденным, «нервным». Стал покупать газеты с эротическими снимками. В возрасте 28 лет К. познакомился с помощью специальной служ­бы с женщиной старше себя, встречался с ней на про­тяжении двух месяцев, по ее инициативе совершал с ней половые акты, ни один из которых не закончился семяизвержением. При этом регулярно совершал наси­льственные сексуальные действия с мальчиками: захо­дил с ними в лифт, где, угрожая ножом, заставлял подниматься на чердак дома. Там требовал, чтобы они разделись и мастурбировали, производил те же дей­ствия сам, одновременно трогая их половые органы и заставляя их брать свой половой член в рот.

При обследовании в Институте им. В. П. Серб­ского на вопросы отвечал охотно, не всегда по­следовательно, излишне подробно, с трудом пе­реключался с одной темы на другую, заметно за­икался. К концу разговора заметно уставал, детально восстанавливал формирование у себя сексуального

83

влечения к мальчикам 10—14 лет. Считал, что в те­чение последнего года стал более агрессивным со своими жертвами, стремился подчинить их своей воле, нравился процесс принуждения, их сопротив­ление, попытки убежать вызывали азарт, усиливали половое возбуждение. Каждое утро брал с собой нож-секатор «на всякий случай», выходил специально на поиски мальчиков, «как на охоту». Если раньше пытался бороться с собой с помощью тяжелой физической работы, то в последнее время понял бесплодность этих попыток.

Несмотря на явное нарушение коммуникативных способностей у К. и кажущееся соответствие при­веденного наблюдения концепциям К. Фройнда и В. В. Гульдана, они вряд ли могут рассматриваться в качестве основной теории формирования парафилий и в том числе садизма. Объясняя в лучшем случае одну из характерных черт парафильного поведения, а имен­но — предпочтение анонимного взаимодействия с жертвами и трудности гетеросексуального сближе­ния, эти теории не могут прояснить причины возник­новения подобных нарушений самих по себе. На самом деле природа этих расстройств заключается в более глубоких нарушениях, связанных с первичной патоло­гией потребностно-мотивационной сферы.

В экспериментах П. Мак-Лейна на котах и самцах крыс обнаружилось, что у животных можно вызвать поведенческие акты, характерные для предваритель­ных фаз «социализации» и непосредственно предшест­вующие совокуплению, путем раздражения определен­ных структур мозга. Причем этими структурами ока­зались подкорковые отделы мозга, которые отвечают за эмоции. В своей совокупности эти структуры состав­ляют лимбическую систему, которую иногда называ­ют «животным мозгом», поскольку ее части и функции в своей основе сходны у всех млекопитающих.

В состав лимбической системы входят несколько связанных друг с другом образований. К ней относятся некоторые ядра передней области таламуса, а также расположенный ниже небольшой, но играющий одну из важнейших ролей, участок мозга—гипоталамус. Он, в частности, контролирует большинство физиоло­гических изменений, сопровождающих сильные эмо­ции. Етубоко в боковой части среднего мозга лежит миндалина (миндалевидное ядро) — клеточное скопле-

84

ние величиной с орех, которая ответственна за агрессив­ное поведение или реакцию страха. По соседству с мин­далиной находится гиппокамп, повреждение которого приводит к нарушению памяти—к неспособности запо­минать новую информацию. Многочисленные функции, выполняемые лимбическим комплексом, могут быть сведены к двум важнейшим задачам: сохранение соб­ственной жизни особи и сохранение популяции и вида.

Сближение на уровне мозга структур, отвечающих одновременно за сексуальность, страх и агрессию, объ­ясняет неразрывность всех этих феноменов в поведе­нии. У низших млекопитающих борьба включается в стереотипы, предшествующие как пищедобыватель-ным, так и сексуальным формам поведения. У слепых щенков можно наблюдать проявления ярости в едино­борстве со своими собратьями за обладание материн­ским соском, тесно связанные с возникновением у них в этой ситуации спонтанных (самопроизвольных) эрек­ций. В опытах с погруженными электродами на про­странстве, разделенном долями миллиметра, можно получить резкий переход от сексуальной установки с выраженной эрекцией к стереотипам страха и ярости. Разрушением у собак части лимбической системы были смоделированы спаянные в едином поведенческом сте­реотипе такие полярные эмоциональные феномены, как виляние хвостом и оскаливание клыков. Решение при­роды сблизить все эти феномены выглядит особенно мудрым, если учесть их неразрывную связь в поведе­нии. Нанесение повреждений другой особи обычно со­пряжено с риском пострадать самому, и нападение на соперника часто сопровождается самозащитой. Поэто­му часто тенденция к нападению одновременно связана с тенденцией к бегству, а во многих позах угрозы отражаются обе тенденции. Более того, позы угрозы, за которыми может последовать нападение на соперни­ка, встречаются вперемежку с позами подчинения. Та­ким образом, нападение, угроза, подчинение, бегство образуют сложный комплекс, который часто называют «агонистическим поведением», выделить из которого собственно агрессивное поведение достаточно трудно.

При наличии таких одновременных тенденций к двух несовместимым типам поведения обычно го­ворят, что они находятся в конфликте. Один из зна­чимых конфликтов, характерных для всех видов мле­копитающих, существует как раз между ухаживанием

85

и угрозой¹. Его можно рассмотреть на примере по­ведения зябликов. В начале брачного сезона самец зяблика начинает угрожать другим птицам в стае. Самки, готовые образовать брачную пару, не улетают. Самец же постепенно воздерживается от проявлений агрессивности и переходит к ухаживанию. Если вна­чале он принимал позу угрозы, то теперь он стоит боком к самке. Такая перемена связана с изменением в доминировании: первоначально самец доминирует над самкой, но теперь самка постепенно берет верх и начинает отгонять его от корма. На более поздних стадиях ухаживания самец приближается к самке толь­ко после некоторых колебаний. Он подходит к ней мелкими шажками, идет не прямо, а зигзагами, многие его попытки спариваться оканчиваются безрезульта­тно из-за страха перед самкой. Таким образом, самка может вызвать у самца реакции нападения, бегства и половое поведение. Какое именно поведение возо­бладает, зависит от стимулов, исходящих от самки, и от внутреннего состояния самца. В самом начале брачного сезона самец ведет себя по отношению к сам­ке в основном агрессивно. По мере усиления полового возбуждения равновесие между тенденциями к напа­дению и бегству постепенно сдвигается в сторону по­следней, и самец начинает вести себя так, словно бо­ится самки. Когда же позднее перевешивает первая тенденция, самец делает садку, но после спаривания тут же улетает, издавая характерный крик, которые он обычно издает при виде летящего хищника.

У животных, образующих пару хоть на какой-то срок, агрессия и страх имеют тенденцию к исчезнове­нию по мере того, как партнеры узнают друг друга, однако они редко исчезают совсем. Таким образом, все разнообразие угрожающего поведения и поведения ухаживания можно понять, исходя из предположения о существовании небольшого числа амбивалентных (двойственных) поведенческих тенденций.

Наиболее известным поведенческим феноменом, возникающим в конфликтных ситуациях, является сме­щенная активность, привлекающая все большее внима­ние психиатров для объяснения целого ряда чисто

¹ См.: Хайнд Р. Поведение животных. Синтез этологии и срав­нительной психологии.— М., 1975; Макфарленд Д. Поведение животных. Психобиология, этология и эволюция.— М., 1988.

86

психопатологических явлений. Этим термином обычно обозначается поведение, которое никак не связано ни с одной из конфликтных тенденций, явно не соответст­вует обстановке, в которой реализуется, и большин­ство видов которого представляет собой наиболее лег­ко вызываемые и наиболее часто выполняемые поведе­нческие акты. Для объяснения данного типа поведения первоначально была предложена «гипотеза расторма-живания», отводившая конфликту подавляющую роль, когда из-за взаимной несовместимости не возникают те виды активности, которые должны были бы по­явиться в первую очередь, а возникают акты поведе­ния, которые иначе были бы подавлены.

В настоящее время показано, что смещенная актив­ность проявляется обычно в точке равновесия между двумя различными мотивационными тенденциями и проявляется в трех различных ситуациях: при физи­ческом сдерживании аппетитивного (подготовительно­го) поведения; при сдерживании консумматорного (за­вершающего) поведения и при одновременной актива­ции несовместимых тенденций. Тинберген подразу­мевал, что смещенная активность может при этом облегчать напряжение и действовать как отдушина для выхода нервной энергии, часто связана с инстинктом комфорта. Смещенная активность, как правило, бывает незавершенной и более короткой по сравнению с обыч­ными однородными действиями, часто наблюдается при половых или агрессивных столкновениях, когда прежде всего и возникают мотивационные конфликты. Одной из основных черт смещенной активности является ее ритуа-лизация, в основе которой, как полагают, лежит эволю­ционный процесс, благодаря чему определенные компле­ксы поведения модифицируются таким образом, чтобы осуществлять коммуникативную функцию. В процессе ритуализации формы поведения претерпевают различ­ные изменения, становятся стереотипными и неполны­ми. Движения становятся незавершенными и порой превращаются просто в символические акты.

Хотя сексуальная агрессия сравнительно редка сре­ди человекообразных обезьян, есть несколько наблю­дений подобного поведения. Так, имеются случаи, ког­да дикие шимпанзе загоняют самок на деревья, с кото­рых те не могут убежать. Исследователи также указывают, что поведенческий репертуар ухаживания у шимпанзе включает ряд элементов, свойственных

87

агрессивным проявлениям. Однако чаще всего агрес­сивное сексуальное поведение обнаруживают молодые самцы. Причем обычно это те особи, которые оказы­вались отделены от своих матерей или других членов сообщества, когда не происходит обучения менее аг­рессивным способам сексуального взаимодействия.

Отзвуки конфликтной природы сексуального вза­имодействия и его связи с агрессией можно увидеть в немудреных сексуальных легендах австралийских аборигенов. Например, у мифического предка Ньира-ны при случае детородный член—Юлана^::—отделялся и начинал преследовать женщин. При этом Юлана ухитрялся ползать, зарываясь в песок, вращать гудел-ку, удлиняться до невероятных размеров, пробивать трещины в скалах, стремясь добраться до женщин. В мифах этот ор^ан порой олицетворяется в образе питона, как бы вовсе отделяясь от человека и обретая полную свободу.

Таким образом, элементы агрессивности в сексуаль­ном взаимодействии присутствуют изначально. Одна­ко это не означает, что она неизбежна и закономерна, поскольку ее проявления регулируются многими со­циальными и индивидуальными факторами. Вместе с тем, если в мире животных агрессия так или иначе носит признаки целесообразности, у человека данные потенции преобразуются в совершенно иные формы. Богатство человеческих эмоций, соединенное с изощ­ренностью сознания, привело к утере инструменталь­ного характера агрессии и насилия, ставших самоцен­ными, значимыми сами по себе. Поэтому когда сади­ста называют зверем, а его деяния — нечеловеческими, это не более чем неудачная метафора, совершенно не отражающая действительности, поскольку именно это поведение — одно из характернейших признаков чело­века, отличающего его от животных. Вряд ли возмож­но, к примеру, представить в мире животных развитые некрофильные тенденции, примером которых служит приводимое ниже наблюдение.

С, 1967 г. р., обвиняемый в совершении развратных действий и актов мужеложства в отношении малолет­них мальчиков. В Центр поступил 13.04.90 г.

Два дяди по линии матери неоднократно лечились в психиатрических больницах, один из них покончил жизнь самоубийством. Мать по характеру активная, властная, конфликтная. Отец длительное время зло-

88

употреблял алкоголем, в состоянии опьянения бывал вспыльчив, жесток, агрессивен, избивал испытуемого, нападал на него с ножом. Испытуемый родился пер­вым из трех детей от беременности, протекавшей с токсикозом, резуС-конфликтом. Мать дважды лежала на сохранении. Родился переношенным с явлениями гемолитической желтухи. В детском возрасте перенес корь, ветряную оспу, эпидемический паротит, ослож­нившийся менингитом, дизентерию, неоднократно — ушибы головы с потерей и без потери сознания. До подросткового возраста страдал ночным и дневным недержанием мочи, энкопрезом. Посещал дошкольные детские учреждения, в садике был спокойным, но лени­вым. Дома капризничал, часто плакал, не слушался, : отличался упрямством. В дошкольном возрасте близ­ких друзей не имел, играл в одиночестве, большую часть времени проводил с бабушкой, часто ходил с ней в церковь. В школе начал обучаться своевременно. В первом классе успевал плохо, на уроках быстро утомлялся, вставал с места, ходил по классу. Во вто­ром классе поведение и успеваемость его резко ухуд­шились, он не мог сосредоточиться на уроках, громко разговаривал, смеялся, пел, залезал под парту, ходил на руках. Каких-либо интересов не имел, с товарища­ми по классу не дружил, часто дрался, избивал детей, был агрессивен. В связи с таким поведением с 4-й четверти находился на домашнем обучении, однако успеваемость и поведение его не улучшились, и он был переведен во вспомогательную школу. С этого же вре­мени состоит на учете в ПНД с диагнозом «Олигофре­ния», тогда же был проконсультирован в диспансер­ном отделении детской психиатрической больницы, где ему был установлен диагноз: «Задержка психического развития, синдром двигательной расторможенности В результате раннего органического поражения цент­ральной нервной системы». В дальнейшем обучался во вспомогательной школе. Учеба по-прежнему давалась с трудом, оставался трудным в поведении, после кон­фликтов с родными убегал из дома. После смерти бабушки, к которой был очень привязан, поведение его изменилось. Стал ежедневно ходить на кладбище и в церковь, плохо спал по ночам, часто плакал. Через несколько дней после похорон «услышал» стук в окно, сказал родным, что стучит бабушка, затем почувст­вовал, что кто-то сел к нему на кровать, отчетливо

89

увидел бабушку, которая гладила его по голове. Силь­но испугался, долго не мог уснуть. С этого времени* у испытуемого появились периоды сниженного на­строения, которые продолжались 1—2 дня, в эти дни ничем не занимался, не выходил из дома, залеживался в постели. С И —12 лет увлекся ботаникой и зоологи­ей, собирал гербарии, коллекции бабочек. Много вре­мени проводил на кладбище, приносил домой кости, подолгу рассматривал их, искал их описание в учеб­никах и атласах по анатомии. Принес домой медицин­ские инструменты, ходил в морг, наблюдал вскрытие трупов, рассказывал родным, что знакомый врач раз­решил ему вскрыть труп самостоятельно. Дома вскры­вал и препарировал мертвых птиц и животных, из^:. готавливал чучела. Некоторых животных хоронил, де­лал для них маленькие гробы. Любил рассматривать покойников на кладбище, собирал фотографии мерт­вых людей. Был лишен чувства брезгливости — мог сесть за стол с испачканными кровью руками, отличал­ся неряшливостью, не заботился о своем внешнем виде. Любил бродить по помойкам, приносил домой всякий хлам. Школьные занятия прогуливал, успева­емость оставалась низкой, поведение несколько улуч­шилось, хотя периодически отмечались аффективные вспышки. Близких друзей не имел, общался с детьми на несколько лет младше себя, любил детские игры. В 9-м классе перестал посещать школу, в течение года нигде не учился и не работал. Постоянно конфликто­вал с родными, дрался с отцом. При посещении его на дому в 1982 г. работником ПНД высказывал желание работать на кладбище, жаловался, что его туда не берут. Говорил, что не отказался бы также работать с животными или по озеленению городов. Внешне был неряшлив, грязен. Охотно показывал свою коллек­цию— в темной комнате хранил свечи, иконы, различ­ные предметы с кладбища, человеческие кости, скелет собаки и медицинские инструменты. В феврале 1983 г. устроился работать учеником токаря. В марте этого же года был привлечен к уголовной ответственности за кражу государственного имущества. В период следст­вия подвергался амбулаторной судебно-психиатриче-ской экспертизе в Институте им. В. П. Сербского. Дер­жался свободно, был манерен, временами дурашливо улыбался. Самодовольно рассказывал о своих увлече­ниях, говорил, что его с детства интересовало строение

90

живых организмов, читал учебники по анатомии, зоо­логии, ботанике. Интересовался тем, как проводят вскрытие. С гордостью рассказывал, как вскрывал умершую собаку и установил ей диагноз и причину смерти. Заявлял, что самая интересная работа—мо­гильщик на кладбище, так как ему нравится смотреть на покойников. Высказывал также желание стать вра­чом-патологоанатомом, с переоценкой говорил о сво­их возможностях. Было отмечено, что у испытуемого поверхностные, часто противоречивые суждения, не­адекватные эмоциональные проявления. С диагнозом «Патологическое развитие личности на фоне раннего органического поражения головного мозга» С. был признан невменяемым, не исключалась возможность шизофренического процесса. С 5.08.1983 г. находился на принудительном лечении в ПБ № 5 г. Москвы. В отделении держался свободно, группировал вокруг себя психопатизированных больных. У него был изъят план побега, а также «секретный план» по сбору и под­готовке обреза с целью проведения «политической ра­боты против КПСС». В октябре 1983 г. был переведен в отделение с усиленным режимом. 26.06.1984 г. совер­шил побег из больницы, в течение месяца бродяжни­чал, разъезжал по Подмосковью, затем явился домой, где был задержан и направлен в психиатрическую больницу. В отделении у него отмечались аффективные колебания от угрюмости, мрачности, злобы до благо­душия и беспечности. В процессе терапии состояние испытуемого значительно улучшилось, он стал спокой­ным, упорядоченным в поведении, включился в трудо­вые процессы. Был выписан 26.09.1986 г. в связи с от­меной принудительного лечения. С февраля 1987 г. работал грузчиком, систематически посещал врача ПНД, был спокоен, временами жаловался на плохой сон. Дома продолжал конфликтовать с отцом, дрался, к ним часто приезжали сотрудники милиции. В марте 1988 г. перестал ходить на работу, пьянствовал, сам обратился в ПНД с просьбой о госпитализации. С 18.05 по 14.06.1988 г. находился на стационарном лечении в ПБ № 15 г. Москвы. При поступлении был депрессивен, говорил, что все плохо к нему относятся, жаловался на головные боли. Лечение принимал охот­но, был выписан с диагнозом: «Органическое пораже­ние головного мозга с психопатизацией личности». В дальнейшем устроился работать препаратором

91

в морг кафедры анатомии медицинского института. Первое время к работе относился добросовестно, с ин­тересом, много времени уделял реставрации костных препаратов. Затем его отношение к работе изменилось, стал нарушать трудовую дисциплину, опаздывал, са­мовольно уходил с рабочего места, а с 5.12.1989 г. на работу выходить перестал. Дома вел себя буйно, угро­жал убийством матери и другим родственникам, про­должал приносить домой кости. Знакомой девушки у него не было, в ответ на расспросы матери заявлял, что девушка ему не нужна и он будет монахом.

Как следует из материалов уголовного дела, С. обвиняется в том, что 31.10 и 23.12.1989 г. он совершил развратные действия и акты мужеложства с малолет­ними мальчиками 12 и 9 лет, при этом называл себя «Фишером» и угрожал им ножом. После задержания сначала отрицал свою вину и говорил, что водил одно­го из потерпевших на могилу своего кота, а затем признался в содеянном и заявил, что совершал раз­вратные действия, только когда видел мальчиков в ук­ромных местах, специально их якобы не искал. Во время проведения амбулаторной судебно-психиатриче-ской экспертизы держался горделиво, с чувством соб­ственного достоинства. Считал себя психически здоро­вым, о правонарушении рассказывал неохотно.

При обследовании установлено следующее.

Соматическое состояние. Правильного телосложе­ния, удовлетворительного питания. Анализы мочи и крови без патологических изменений. Заключение терапевта: «Хронический бронхит вне обострения».

Неврологическое состояние. Горизонтальный ни­стагм при крайних отведениях глазных яблок, более выраженный в положении лежа. Ослаблена конверген­ция. Сглажена правая носогубная складка. Сухожиль­ные рефлексы оживлены. В позе Ромберга устойчив. При осмотре глазного дна выявлено сужение мелких артерий. При электроэнцефалографическом исследова­нии патологии не выявлено.

Психическое состояние. Контакт с испытуемым ма­лопродуктивен. Настроение снижено. Во время беседы держится горделиво, с чувством собственного досто­инства. Манерен, жесты подчеркнуто плавные, замед­ленные. Мимика бедная, на лице однообразное вы­ражение скуки, взгляд устремлен поверх собеседника. Однако порой внезапно, не к месту улыбается. На

92

вопросы отвечает односложно, часто после длитель­ных пауз. Подозрителен, с недоверием относится к рас­спросам врачей. Иногда становится высокомерен, на лице появляется выражение снисходительности и пре­восходства, слегка теряет дистанцию. Считает себя психически здоровым, жалоб не предъявляет. Сведения о себе сообщает неохотно, лаконично. Своих пере­живаний в прошлом не раскрывает. Не видит в своих увлечениях и склонностях ничего необычного, стре­мится представить их как простое коллекционирова­ние. Настаивает на том, что кладбище в прошлом посещал очень редко, только когда ходил в церковь. Свои занятия препарированием объясняет тем, что мечтал стать врачом-патологоанатомом. Тут же с улыбкой заявляет, что мечты его никогда не сбу­дутся, так как «жизнь не удалась и не имеет смысла». Настаивает на том, что родители рассказывают о нем много «лишнего», чего якобы не было на самом деле. При этом о родных отзывается холодно, с не­приязнью. Тяготится обстановкой, сложившейся дома, говорит, что иногда опасается убить своего отца. Со смехом заявляет, что совершал правонарушения, чтобы сесть в тюрьму и дать родителям возможность от него отдохнуть. Настаивает на том, что у него никогда не было сексуального влечения к малолетним. Поясняет, что будто бы выбрал данное правонару­шение, т.к. за него в уголовном кодексе положен очень небольшой срок наказания и нет иска о воз­мещении материального ущерба. Не может объяснить, почему в качестве объекта своих действий выбрал несколько мальчиков, нелепо улыбается, заявляет, что если бы потерпевшими были девочки, ему могли бы предъявить более тяжелую статью. Не видит нело­гичности и противоречивости своих высказываний, настаивает на том, что развратные действия в от­ношении мальчиков—это гораздо менее тяжкое пре­ступление, чем какое-либо другое. Вместе с тем при целенаправленном расспросе начинает утверждать, что у него в возрасте 12—13 лет возникло влечение к пред­ставителям своего пола. К женщинам влечения ни­когда не испытывал. Нередко представлял себе эро­тические действия гомосексуального характера во вре­мя фантазий при мастурбации. Рассказывает об этом крайне неохотно, стремится перевести разговор на другую тему или прекратить его совсем. В отделении

93

держался в основном обособленно, к контакту не стре­мился, изредка играл в настольные игры. Периодически становился напряженным, злобным, однажды у него была отобрана веревочная петля. Неоднократно выска­зывал суицидальные мысли, при этом с улыбкой гово­рил, что не видит в дальнейшей жизни никакого смыс­ла. Эмоциональные реакции недифференцированны, однообразны, порой нелепы, парадоксальны. Мыш­ление аморфное, непоследовательное, паралогичное. Суждения по-детски наивны и незрелы. Критика к сво­ему состоянию и сложившейся ситуации нарушена.

При экспериментально-психологическом обследова­нии выявлены неравномерность уровня обобщения, раз­ноплановость мышления, трудности дифференциации буквального и переносного смыслов. Личность характе­ризуется подозрительностью, внутренней напряженно­стью, переоценкой собственной значимости, нетерпимо­стью по отношению к окружающим. Сфера влечений отличается выраженной напряженностью сексуальной потребности, целевой инверсией, инфантильностью. В поведении на первый план выступает отгороженность, формальность контакта, элементы манерности.

Несмотря на существование конфликта между уха­живанием и угрозой, ассоциация маскулинной роли с доминантным, а фемининной—с подчиненным поло­жением остается наиболее филогенетически устойчивой. Это проявляется как в своеобразии копулятивных поз, так и в самом сексуальном поведении. Причем именно это базовое различие остается главной характеристикой полового диморфизма, особенно отличий сексуального поведения, несмотря на некоторое видоизменение систе­мы половых ролей в процессе социализации человека и происходящее сглаживание полярности стереотипов маскулинности и фемининностш/Йри всех индивидуаль­ных и культурно-исторических вариациях для мужчин свойственна более явная агрессивность, тогда как враж­дебность женщин носит скрытый характер. Мужская сексуальность в любой культурной среде более агрессив­на, напориста, экстенсивна, возбудима и несдержанна.

Данное различие проявляется, например, в эротиче­ских фантазиях при мастурбации и половом акте. В описаниях сексуальных фантазий у мужчин преоб­ладают грубые эротические сцены с чрезвычайно сек­суальными, но не эмоциональными персонажами, в от­личие от женщин, чье фантазирование более разнооб-

94

разно и эмоционально окрашено. При мастурбации мужчины чаще воображают половое сношение с посто­ронними лицами, групповой секс или принуждение кого-то к половой связи. Женщины чаще представля­ют сексуальные поступки, которых они никогда не осуществили бы в действительности и ситуации, где они являются жертвами насилия. По данным Миллера и Саймона, опросивших студентов, мотив сексуаль­ного насилия имелся у 24% мужчин и только у 6% женщин. Наоборот, мазохистские фантазии чаще встречаются у женщин (21% против 11% мужчин).

На различие в ролях мужчины и женщины указыва­лось уже в индийской книге искусства любви «Камасу-тра», где говорится, что в половом акте мужчина является агрессивной силой, а женщина—рецептив­ной. Причина этого усматривалась в общем положе­нии мужского и женского начала в природе. Различие этих начал определяет собственно половой димор­физм, возникновение которого связано с происхожде­нием полового размножения.

Приведенные аналогии сексуального поведения жи­вотных и человека должны восприниматься с осторож­ностью. Однако без их изучения и учета невозможно понять в полной мере все те механизмы, которые лежат в основе человеческой сексуальности, в том чис­ле ее аномальных форм. Такое сопоставление позволя­ет понять весь ход развития сексуального поведения человека и отграничить его биологически заданные характеристики от привнесенных культурой и обще­ством особенностей. Тем более это правомерно, что и половые реакции животных не сводимы только к ре­продуктивному поведению, а наряду с инстинктивным началом также подвержены индивидуальному науче­нию, неразрывно связанному с процессом социализа­ции. Только знание этих общих эволюционных механи­змов может объяснить причины индивидуальных пове­денческих различий и особенностей нарушений индивидуального развития.