1. Социально-политические предпосылки и идейные истоки церковного обновленчества начала XX века.

Обновленческое движение в Российской православной церкви имеет длительную предысторию. Его идейные истоки восходят к творчеству виднейших представителей русской литературы и религиозно-философской мысли середины XIX века - А.И. Кошелева, А.С. Хомякова, И.С. Аксакова, И.В. Киреевского, Ю.Ф. Самарина, Ф.М. Достоевского, В.С Соловьева, Л.Н. Толстого. Однако основанием для возникновения обновленческого движения, а впоследствии его организационного оформления, стал сложный комплекс социально-психологических, политических и экономических противоречий, охвативших Российскую православную церковь и общество в начале XX века.

«Вплоть до падения самодержавной власти положение церкви в России было весьма далеким от той радужной картины, которую рисуют нам некоторые позднейшие историки и публицисты»². Внешне оставаясь многочисленной, единой и сильной организацией, Российская православная церковь находилась в состоянии серьезного кризиса и остро нуждалась в скорейшем проведении глубоких внутрицерковных реформ. В начале XX века решающее влияние на рост конфликтности и напряженности в Российской православной церкви оказались следующие факторы: Во-первых, существующий кризис имел в своей основе утвердившуюся в результате реформ Петра I тесную зависимость церкви от государственной власти. Подобное положение, несмотря на искреннюю религиозность многих русских монархов, не могло не сыграть отрицательной роли для Российской православной церкви. Соборы в русской церкви за весь синодальный период так ни разу и не собирались, голос церковного народа с течением времени стал практически не слышен. Лишенная какой бы то ни было автономии, церковь использовалась абсолютистским государством как идеологический инструмент. Это положение стало особенно очевидно Российской православной церкви в эпоху царствования Николая II, взгляды которого находились под влиянием Обер-прокурора Святейшего Синода К.П. Победоносцева. Убежденный в том, что церковь и государство должны всегда находиться в неразрывной связи, К.П. Победоносцев был ревностным противником любых преобразований в системе церковного управления, а тем более проведения в жизнь принципа отделения церкви от государства.

В результате характер взаимоотношений церкви и государства в России в начале XX века представлял собой парадоксальное явление - православная церковь являлась оплотом самодержавия, и в тоже время была чужда государству.

Во-вторых, не менее важной причиной кризиса Российской православной церкви в начале XX стал комплекс социально-психологических вопросов, порожденных складывающимися в России капиталистическими отношениями и пришедшей на смену традиционному обществу эпохой Модерна. Темы Модерна - "абстракция" и "индивидуализация"^, особенно ярко проявились в жизни социальных групп столичных городов - Санкт-Петербурга и Москвы.

Опасным симптомом кризиса православной церкви в России стал эффект так называемой "внешней религиозности". Для многих русских людей, скорее на уровне подсознания, чем осознанно, происходит идентификация понятий "русский" и "православный".

Столь опасные для самодержавного государства тенденции, в котором православие и православная церковь являлись идеологическим базисом, естественно не могли быть не замеченными тогдашним российским образованным обществом, представителями церковной иерархии и государственной власти. Как следствие, всеобщая заинтересованность и увлечение русской интеллигенции в 1880-е годы марксизмом, в начале XX века сменилась интересом к религии и православной церкви. По словам Н.А. Бердяева, "это была эпоха пробуждения самостоятельной философской мысли, расцвет поэзии и обострения эстетической чувствительности, религиозного беспокойства и искания, интереса к мистике и оккультизму"³. Интеллигенция начинает искать встреч с церковью, первым опытом которых становится участие представителей образованного общества и духовенства в работе Московского "Общества любителей духовного просвещения". Однако это знакомство оказалось недолгим.

В 1900 году по распоряжению московских епархиальных властей и стоящего за ними К.П. Победоносцева, деятельность "Общества" была приостановлена. Тем не менее, эти встречи оказались не напрасными. Они стали преддверием бурных богословских дискуссий, развернувшихся в начале XX века в Петербурге на Религиозно-философских собраниях. В октябре 1901 года К.П. Победоносцевым, с обращением разрешить открыть в Петербурге религиозно-философские собрания, были приняты Д.С. Мережковский, Д.В. Философов, В. В. Розанов, ВА. Тернавцев и В. Миролюбов. Под давлением общественного мнения. Обер-прокурор Святейшего Синода не стал отклонять просьбы интеллигенции и дал положительный ответ. 29 ноября 1901 года под председательством ректора Петербургской духовной академии епископа Сергия (Страгородского) произошло открытие. Изначально замыслам собраний была присуща характерная для них двойственность. С одной стороны, большинство духовенства видело в собраниях всего лишь внезапно возникшую прекрасную возможность для проведения церковно-проповеднической и миссионерской деятельности среди интеллигенции. С другой стороны, в новых социально-политических и экономических условиях, интеллигенция ожидала от Российской православной церкви новых действий и новых откровений.

Многие из развернувшихся дискуссий заходили в тупик, причиной которого нередко становилось непонимание, возникавшее из-за профессионального языка богословов и философов. З.Н. Гиппиус в своих воспоминаниях отмечала: «Это было воистину два разных мира. Знакомясь ближе с "новыми" людьми - мы переходили от удивления к удивлению. Даже не о внутренней разности я говорю, а просто о навыках, обычаях, о самом языке, все было другое, точно совсем другая культура»⁴. Манифест от 23 февраля 1903 года "О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка" свидетельствовал, что положение ее главной конфессии заботит власти. Манифест подчеркивал первенствующее значение православной церкви в стране, говорил о желательности большего участия священнослужителей в общественной жизни, однако, прежде всего, указывал на необходимость соблюдения в обществе принципов веротерпимости. Данный акцент на проблему свободы совести был сделан не случайно. Религиозная политика российского государства уже на протяжении достаточно длительного времени находилась под влиянием так называемого "старообрядческого фактора", который оказывал огромное влияние на все стороны жизни российского общества. К началу XX века решение вопроса о двойственном положении старообрядцев, согласно которому, с одной стороны, они не признавали себя сынами официальной церкви, но, с другой, являлись таковыми, приобрело безотлагательный характер. Поэтому князь П.Д. Святополк Мирский, сразу же по вступлению в должность Министра внутренних дел, заговорил о веротерпимости. В итоге, 12 декабря 1904 года правительство издало указ "О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка", пункт № 6 которого требовал «подвергнуть пересмотру узаконения о правах раскольников, а равно лиц, принадлежащих инословным и иноверным исповеданиям и независимо от сего принять ныне же в административном порядке меры к устранению в религиозном быте их всякого, прямо в законе не установленного стеснения»⁵.

Данный указ имел огромное значение для Российской православной церкви. С этого момента стало окончательно ясно, что обсуждение вопроса о веротерпимости невозможно без решения вопросов, связанных с реформой Русской православной церкви, поскольку она, будучи зависимой от государства, оказалась в менее благоприятном положении, чем иные вероисповедания. 25 января 1905 года, с началом первой российской революции, организованное при Комитете Министров Особое Совещание приступило к обсуждению мер по введению начал веротерпимости, а также того положения, в котором оказывалась Российская православная церковь в случае принятия этого закона. Для участия в работе Совещания, по предложению председателя Комитета министров С.Ю. Витте был приглашен митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний (Вадковский), который, со слов Статс-секретаря, "отнесся к обсуждению сказанного дела в

Совещании с особым сочувствием, вероятно усматривая в таком направлении дела начало оживления церкви, знак долга, ожидаемого всеми верующими правослшвными людьми». Владыка не стал выступать против провозглашения принципа свободы совести, однако затронул вопрос о положении православной церкви и ее желательных реформах. В своей записке "Вопросы о желательных преобразованиях в постановке у нас православной церкви" представленной на Совещании, он отметил, что «суждения по вопросу веротерпимости откроют отделившимся от православной церкви (старообрядцам, раскольникам и пр.) известное государственное положение, с определенными правами и льготами, и в тоже время не касающихся их внутренней, в собственном смысле церковной жизни... Такая автономия в своих церковных делах ставит помянутые общества в некоторых отношениях в более благоприятное положение, чем-то, в каком находится ныне признаваемая господствующая в государстве церковь православная. Ввиду того, что православная церковь составляет одну из главных основ русского государственного порядка и один из его исторических устоев, не является ли с точки зрения государства существенно необходимым пересмотреть нынешнее государственное положение православной церкви в России. Освобожденная от прямой государственной и политической миссии, она могла бы своим возрожденным, нравственным авторитетом быть неизменной опорой православного государства»⁶.

Несмотря на эту смелую попытку, записка митрополита Антония все же носила робкий и противоречивый характер. Из текста документа видно, что, вопреки желанию ослабить государственное вмешательство во внутренние дела церкви, в ней подчеркивалось важное значение православной церкви для русского самодержавия. Более радикальной в этом отношении оказалась еще ранее представленная записка председателя Комитета министров С.Ю. Витте, "О современном положении православной церкви". В ней говорилось о "вялости внутренней церковной жизни", упадке прихода, отчуждении прихожан от священников, "узкобюрократическом характере деятельности" всего церковного управления и необходимости немедленного созыва Поместного собора с участием рядового духовенства и мирян.

Как и митрополит Антоний, Витте подчеркивал, что "церкви необходим союз с государством... Религия составляет главную основу народного духа, ею до сих пор стояла и была крепка русская земля, только при помощи этой силы может выйти русский народ и из настоящей годины испытаний"''^ Фактически это означает, что диалог между С.Ю. Витте и митрополитом Антонием о веротерпимости, отделении церкви от государства и церковных преобразованиях изначально имел двойственную природу и внутренний конфликт. Разница в данном случае заключалась лишь в том, что эти два великих государственных деятеля по-разному видели решение одной и той же проблемы – С.Ю. Витте через отделение церкви от государства и реформу церковного управления, К.П. Победоносцев через "замораживание" существующей системы государственно-церковных отношений.

Справедливо и то, о чем говорит в своей работе П.Н. Зырянов, подчеркивая, что С.Ю. Витте "скорее всего, подталкивал процесс, существо и перспективы которого не представлял"⁷. С одной стороны, отделение господствующей церкви от государства грозило бы разрушением религиозного фундамента самодержавия, поскольку "ликвидация "симфонии властей" означала бы подрыв "идеологического" баланса на, котором была основана империя"⁸. С другой стороны, провозглашение принципа свободы совести при сохранении прежнего положения Российской православной церкви в государстве, ставило ее в крайне неблагоприятные условия по отношению к другим вероисповеданиям.

Желая предотвратить этот процесс, по настоянию К.П. Победоносцева вопрос о церковных преобразованиях был передан на рассмотрение Святейшего Синода, где для многих, в том числе и для обер-прокурора, он получил совершенно неожиданное разрешение. После недельного бсуждения Синод представил в конце марта 1905 года "Всеподданнейшийдоклад", в котором говорилось о необходимости обращения к "церковными канонами и истории церковного управления". В соответствии с этим Синод испрашивал «"высочайшего соизволения" на созыв в Москве "в благопотребное время" Поместного собора епархиальных епископов для избрания патриарха»⁹. Принятое Святейшим Синодом решение означало одно – кризис синодальной системы. Как следствие, события вокруг вопроса о церковной реформе весной 1905 года - в начале 1906 года, развивались по следующему сценарию - 25 марта 1905 года Святейший Синод предоставляет "Всеподданнейший доклад Святейшего Синода о преобразовании управления Российской церковью на соборном начале", 30 апреля 1905 года последовало Временное постановление о введении веротерпимости, 14 января 1906 года было принято решение о создании Предсоборного Присутствия, 30 октября 1906 года принят окончательный Указ о веротерпимости. Однако вопрос о церковных преобразованиях в России был слишком тесно связан с политическими событиями в стране. Созыв церковного Собора и выборы на нем патриарха могли повлечь за собой требования реформ и в других областях государственной жизни. Поэтому, несмотря на то, что Предсоборное Присутствие в январе 1906 года все же соберется, надежд на Собор в дальнейшем оставалось все меньше и меньше, а государство все больше и больше приходило к выводу о нежелательности церковных преобразований. С исчезновением у государства интереса к религиозной реформе прекращаются разговоры о ней и со стороны представителей либеральной иерархии. И действительно, внимание на проблемы православной церкви было обращено лишь только тогда, когда встал вопрос о провозглашение в России принципов свободы совести, вызванный в свою очередь нарастающим в стране революционным движением. Как только необходимость в этом решении отпала, интересы православной церкви переместились опять на задний план. Данный факт стал еще одной важной причиной, оказавшей влияние на развитие обновленческого движения. Для большей части прогрессивного духовенства стало ясно, что полагаться в решении внутрицерковных проблем на правительство и официальные церковные институты бессмысленно. Они оказались настолько тесно связанными друг с другом, что даже самые необходимые реформы в области государственно-церковных отношений и управления Российской православной церкви могли вызвать перестройку всего государственного организма.

Таким образом, мы видим, что в начале XX века, вследствие глубокого кризиса существующей системы государственно-церковных отношений и внутреннего устройства Российской православной церкви, сформировался комплекс причин, вызвавших позыв к обновленческому движению. Первыми кто заговорил об этом, были представители внецерковной ветви религиозного реформаторства, заложившие в формирующемся обновленческом движении социального служения церкви. Вслед за интеллигенцией, в связи с поднятым вопросом об укреплении в российском обществе принципов веротерпимости, проблема отделения церкви от государства и реформ внутрицерковного управления становится предметом дискуссий между государственными чиновниками и либеральной иерархией. Однако практическая реализация высказанных в ходе этого диалога идей оказалась невозможной. Реформа внутрицерковного строя подразумевала отделение церкви от государства, что автоматически вело к разрушению религиозной опоры власти. Государство, в лице его светских представителей, а вслед за ним не имеющее другого выбора, церковное руководство, были вынуждены прекратить разговоры о необходимости церковных преобразований.