1.4.5. Российский правовой реализм

Движение правового реализма стремилось, в том числе, уменьшить влияние формализма в судопроизводстве, актуализировать значение судейского субъективизма, сделать процесс принятия решений более предсказуемым. Наиболее радикально формализм в праве был преодолен в ходе октябрьской (1917 г.) революции в России. Декретом о суде № 1⁷⁰ была упразднена вся существовавшая ранее система юстиции и предусмотрено создание новых судов и революционных трибуналов. Новое право создавалось в парадигме «жесткого» правового реализма, частными принципами которого в Советской России становились диктатура пролетариата, народность судов, революционная целесообразность, военный коммунизм, произвольное и насильственное перераспределение собственности и др. Юридическое образование для занятия места судьи или следователя перестало быть обязательным. Движение социалистического правового реализма не было оформлено доктринально, но оно имплицитно содержалось и развивалось в рамках культурологической концепции социалистического реализма.

Российский правовой реализм – сложившаяся в постреволюционной России и продолжающая действовать по настоящее время законодательная и правоприменительная доктрины, согласно которым декларативные нормы справедливого порядка не обязательно совпадают с юридической практикой. К наиболее распространенным признакам доктрины российского правового реализма можно

отнести: вождизм при назначении руководителей судебных и правоприменительных подразделений, правовой нигилизм (правоприменителям дозволено почти все), культивирование преданности начальству в ущерб профессиональному долгу, трансформация понимания профессионального долга в направлении цеховой солидарности правоохранительно‑судебного блока, избирательность правосудия, существование касты неприкасаемых из числа субъектов публичной власти, зависимость законодательного и судейского корпуса от исполнительной власти (на всех уровнях), отсутствие действительной ответственности следователей, прокуроров, судей за правоприменительные нарушения, торжество обвинительного уклона, укоренившаяся практика технической фальсификации материалов уголовных дел, формирование судейского корпуса преимущественно из бывших следователей, прокуроров, судейских работников, непредсказуемость (непоследовательность) судебных решений, необоснованное затягивание расследования и судебного рассмотрения уголовных дел, доминирование меры пресечения в виде заключения под стражу, порочные юридические технологии, исключающие контроль за формированием доказательств стороной обвинения, волюнтаризм и необоснованность решений следователей, использование арестов по преступлениям экономической направленности для решения коммерческих задач, игнорирование принципа экономии правовых сил и средств.

Среди источников дальнейшего развития российского правового реализма следует отметить:

1) Преемственность абсолютизма в различных исторических формах. Известные формы абсолютизма (неограниченный, просвещенный, партийный, советский, постсоветский и т. д.) обеспечивали несменяемость типа политического режима. Смена формы правления изменила иерархию нормативных систем, но монистический дух империи и поныне можно рассматривать как онтологическую особенность российской правовой доктрины. Реформы Петра I, изменения законодательства во второй половине XIX в., Октябрьская революция 1917 г., корректировки политического курса в связи со сменами вождей и трансформацией правящей партии – суть «настройки» правящего режима государства, обеспечивающие максимальную продолжительность удержания государственной власти в руках одного клана финансово‑политических олигархов.

Под именем законного государственного принуждения легализуется насилие субъектов публичной власти по отношению к экономическим и политическим конкурентам. Российские особенности коммерческой деятельности вынуждают многих предпринимателей подчиняться комплексу коррупционных требований субъектов публичной власти. Органы законодательной и исполнительной власти состоят преимущественно из коммерсантов либо лиц, представляющих их интересы. Включенность субъектов в политический процесс позволяет использовать ресурсы власти для личного и корпоративного обогащения.

2) Единство трех ветвей власти, подчиненных руководителю исполнительного органа. Допустимо рассматривать все методы управления, практикуемые публичной властью, как единую административную деятельность. Идеи ее реформирования, активно развиваемые в XIX – начале XX вв., были пресечены Октябрьской революцией 1917 г. Диктатура пролетариата укрепила фундаментальную базу единства исполнительной, законодательной и судебной властей. Длительный период функционирования советских органов власти выработал практику подчинения правоохранительных и судебных органов партийным руководителям. Современная исполнительная власть, объединившись с правящей партией и ее сателлитами, заручившись поддержкой руководителей религиозных конфессий, обеспечивает неукоснительное подчинение своим интересам корпуса законодателей и судей.

3) Управление всеми ветвями власти осуществляется из единого центра ручным методом. Состояние правопорядка находится под прямым воздействием руководителей исполнительной власти соответствующего уровня. Высочайшая техническая оснащенность, мировой уровень профессионального мастерства и неограниченное финансирование спецслужб способствуют своевременному исключению любых возможностей смены устоявшейся практики управления государством.

4) Развитие идеи доброго царя. Право на этой территории есть воление руководителя исполнительной власти этой территории при одобрении верховного правителя. Если американский правовой реализм можно редуцировать к формуле «право есть то, что говорит о нем судья», то в российском правовом реализме толкование закона правоприменителем сводится к подтверждению позиции руководителя исполнительной власти рассматриваемой территории в контексте идей главы государства. В период формирования социалистического реализма функции доброго царя исполнял Иосиф Джугашвили, в дальнейшем ролевая функция «отца народов» трансформировалась, но по настоящее время большинство населения России верит в единственного милостивого, милосердного правителя, альтернативы которому не может быть. Так уж повелось издревле на Руси, что правитель приходит и не уходит, пока его не прогонят, – но чаще всего правит до скончания жизни, независимо от итогов своей (в западноевропейском понимании) менеджерской деятельности. А законодатели и судьи становятся всего лишь проводниками, реализаторами воли верховного правителя и его вассалов. Юридико‑техническая возможность оспорить незаконное или необоснованное действие субъекта исполнительной власти создает иллюзию возможности утверждения варианта толкования нормы, отличного от официального. Однако принципы государственного управления не меняются в случае выявления отдельных ошибок его служащих. Российскому правовому реализму при его этатистских корнях свойственна разветвленная морально‑этическая риторика об особой российской демократии, о справедливых принципах государственного распределения, о честности избирательной процедуры, об отсутствии альтернатив действующему руководителю и т. д. и т. п.

В досоветский период исполнительная власть промоутировала веру в доброго царя‑батюшку, после Октябрьской революции 1917 г. пропагандистские кампании публичной власти развивали веру в конкретных вождей, возглавлявших партийную (политическую) и исполнительную власть в государстве. Поскольку партийная власть совпадала с исполнительной и практически формировала законодательную и судебную ветви, а также воздействовала на религиозные конфессии, именно ее воля доминировала в правовом пространстве. Вера в царя, в лидера нации, отца народов и т. п. поддерживалась пропагандистскими институтами государства, навязывая населению идею безальтернативного вождя. Российская история свидетельствует о больших возможностях массовой пропаганды и легкой внушаемости российского населения в условиях информационной ограниченности.

5) Патернализм и социальное рабство. Работники, получающие деньги из государственного бюджета, составляют большую часть населения государства. Образование, медицина, культура, спорт и другие социально‑значимые институты финансируются из бюджета. Пенсионное обеспечение, оплата нетрудоспособности по болезни и инвалидности, поддержка малоимущих лиц, родителей малолетних детей также осуществляются централизованно. В некоторых регионах бюджетные деньги являются единственным способом для получения пищи и крова. Поскольку патерналист в той или иной степени исполняет свои социальные обязательства, он требует от подчиненных отдавать свои голоса за него и представленных им лиц, делегируя часть своих полномочий иерархическим структурам на местах.

Российский патернализм имеет насыщенную историю: заботливые образы царя‑батюшки, вождя пролетариата, отца народов, умудренного десятилетиями правления президента – внедряют идею зависимости всех людей от «главного начальника». Обожествление персонифицированного суверена корреспондирует с бесправием и раболепством подданных, отрицанием свободы и несменяемостью, абсолютистской парадигмой власти. У подчинённых вырабатывается комплекс неполноценности, поскольку они не имеют возможности без помощи царя, вождя, отца и т. д. изменить к лучшему свои жизни. Патерналист последовательно препятствует институализации гражданского общества, интенсивно манипулирует избирательными процедурами, замыкая все рычаги управления государством и обществом на себя. Более половины трудоспособного населения не имеет самостоятельного дохода, независимого от государственных дотаций, что упрощает манипулирование волеизъявлением кормильцев и членов их семей.

Патерналист, распоряжающийся бюджетом государства, «исключительно в силу своей доброты и мудрости» одаряет граждан вспомоществлениями. Распоряжаясь общенародными деньгами, как своими, он полагает, что граждане не в состоянии принимать политически значимые решения самостоятельно, поэтому обязаны выполнять его команды, либо указания делегированных им лиц. Отдельные «ошибки и просчеты» в действиях конкретных исполнителей демонстративно исправляются верховным правителем, что должно упрочивать веру народа в незаменимость патерналиста.

6) Доминирование двух государственных индустрий: сырьевой (включающей энергетическую субиндустрию) и тюремной. Сырьевая индустрия включает в себя разведку, добычу полезных ископаемых, их транспортировку, переработку и продажу. В нее также входит создание, транспортировка и продажа всех видов энергии, получаемой как из природных (сырьевых) запасов, так и из использования особенностей территории (гидроэлектростанции, солнечные, ветровые, прибойные электростанции). Имущественные и неимущественные права на объекты сырьевой и энергетической индустрий принадлежат узкому кругу лиц, в том числе государству. Управленческие, логистические и финансовые операции от имени государства в этих индустриях осуществляют лица, прямо либо опосредованно подконтрольные исполнительной власти.

Тюремная индустрия в широком значении включает в себя не только Федеральную службу исполнения наказаний, но и весь правоохранительный, фискальный и карательный комплекс государства: уголовную и административную юстицию, ФССП, МВД, СК, ФСКН, ФСБ, ФТС, ФНС и т. д. В тюремную индустрию частично включены законодательные органы, поскольку в их компетенцию входит криминализация деяний, ужесточение уголовных санкций. К тюремной индустрии можно отнести часть оборонного комплекса, так как в нем существуют институты дознания, ограничения свободы, спецслужбы; военные следственные органы и военные судьи не свободны в принятии решений от своего военного руководства. Военный комплекс в мирное и военное время выполняет не только функцию защиты от внешнего врага, но и обеспечивает стабильность реализации решений исполнительной власти на обширной территории государства.

За несколько последних десятилетий изменились подходы и методы работы спецслужб, диктатура перестала быть пролетарской, но историческая память народа содержит воспитательный опыт Архипелага ГУЛАГа⁷¹. Удачная стратегия управления сырьевой (включая энергетическую) и тюремной индустриями позволяет публичной власти находить достаточное количество средств для исполнения социальных обязательств перед населением, а также планомерно ликвидировать социально‑политическую и экономическую активность лиц, препятствующих реализации воли суверена.

7) Доктрина «минного поля». Законодательный орган, реализуя установку исполнительной власти, наращивает карательные нормы административного и уголовного законодательства. Катализация санкций направлена в отношении неопределенного количества лиц: задачей является сделать виновными и наказанными максимальное количество людей. Стигматизация населения имеет существенные экономические и политические эффекты: граждане платят штрафы и поражаются в правах; государство в лице уполномоченных органов лишает их возможности заниматься определенными видами предпринимательской деятельности, полноценно реализовывать политические права, управлять транспортными средствами, выезжать за границу и т. д. Запуганное политическим, экономическим и юридическим прессингом население России больше не желает критиковать публичную власть, выходить на митинги, – многие от политического и экономического бессилия снова прячутся на кухнях и шепотом рассказывают политические анекдоты. Изощренные методы стигматизации придумывают налоговые службы и государственные фонды, например, меняя формы отчетности за короткий период до окончания сроков сдачи этой отчетности, чтобы спровоцировать массовые нарушения и наложить взыскания. Службы организации дорожного движения совместно с ГИБДД непредсказуемо меняют направления движения транспорта на улицах, регулярно в незаметных местах располагают новые запрещающие знаки, целенаправленно организовывают и эксплуатируют так называемые «ловушки для водителей» и т. д.

Именно зарождение доктрины «минного поля» характеризует Н. С. Таганцев: «Реформаторская деятельность Петра Великого, охватывавшая все стороны государственной жизни, конечно, выразилась и в столь же обширной законодательной деятельности, и, в частности, в законодательстве уголовном: беспрестанно являлись указы, установлявшие наказания случайные, ad hoc, нередко противоречивые и по отношению к Уложению, и между собой; в судебную практику вносились хаос и безурядица. Как говорили сами законодатели, «после старого много раз указы изданы и в разное время выдавались, и затем одни с другими несогласны, через что случается поддержка бессовестным судьям, которые, подбирая указы, на которую сторону хотят, решают»⁷².

Ужесточение уголовного законодательства о защите чувств верующих⁷³, легитимирующего уголовное наказание в виде лишения свободы за «оскорбление религиозных убеждений и чувств граждан» делает уязвимыми любые рассуждения на религиозные темы. После введения этой нормы вся территория Российской Федерации становится большим «минным полем», где каждое неудобное публичной власти высказывание о религиозных убеждениях и чувствах (например, заявление агностического, атеистического либо иного аксиологического характера) может повлечь оскорбление экзальтированных чувств отдельных верующих граждан, за что автор высказывания может быть осужден к лишению свободы на срок до трех лет с дополнительным ограничением свободы до одного года.

Введенная летом 2014 г. статья 212.1. УК РФ «Неоднократное нарушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования» предусматривает уголовную ответственность вплоть до лишения свободы на срок до пяти лет за… «нарушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования, если это деяние совершено неоднократно». Законодатель непосредственно в уголовном законе аутентично разъясняет, что «нарушением установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования, совершенным лицом неоднократно, признается нарушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования, если это лицо ранее привлекалось к административной ответственности за совершение административных правонарушений, предусмотренных статьей 20.2 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях, более двух раз в течение ста восьмидесяти дней».

Статья 20.2 КоАП РФ, запрещающая нарушать установленный порядок организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования, практически запрещает вообще какие‑либо собрания, митинги, демонстрации, шествия, не одобренные субъектами публичной власти. Из сопоставления ст. 20.2 КоАП РФ, ст. 212.1. УК РФ и ст. 140 УПК РФ прямо следует, что возбудить уголовное дело за такое преступление и осудить на пять лет лишения свободы в современной России можно любого человека при наличии желания публичной власти и рапортов нескольких полицейских.

Критики действующего политического режима, к коим я не отношусь, приводят большой перечень категорий “минного поля”, в том числе законодательство об «иностранных агентах», приговоры по политически мотивированным уголовным делам и т. п., но методы минирования и типы закладываемых мин для теории права имеют второстепенное значение. В теоретическом плане следует учитывать воздействие доктрины «минного поля» на реальную правоприменительную практику.

8) Формирование судейского корпуса из людей, поддерживающих интересы «вертикали » исполнительной власти, готовых к реализации обвинительного уклона в административном и уголовном судопроизводстве. В целях обеспечения реализации воли исполнительной власти с 1917 г. по настоящее время на судейские должности назначаются лица, подтвердившие свою лояльность к правящей политической партии. В современной России уголовные дела рассматривают судьи, более 90 % которых в прошлом являлись сотрудниками правоохранительных органов или работниками судов. В российских судах первой инстанции подавляющее большинство судей уголовной юрисдикции имеют опыт следственной или прокурорской деятельности. Почти все они рассматривают в качестве своей должностной обязанности всяческое содействие стороне обвинения в исправлении недостатков предварительного расследования. Так называемый «обвинительный уклон» судей уголовной юрисдикции можно рассматривать в качестве сформировавшейся «презумпции вины». Упомянутая в ст. 14 УПК РФ презумпция невиновности почти не применяется на практике.

В законодательно закрепленной Концепции судебной реформы отмечается: «Гласность, приоткрыв завесу «служебных тайн», выставила напоказ язвы судопроизводства: коррупцию, сокрытие преступлений от учета, дутые показатели раскрываемости, почти полное отсутствие оправданий, отработанную технологию добывания лжепризнаний и осуждения невиновных. Пресловутый обвинительный уклон был наглядно зафиксирован в результате изучения 343 уголовных дел, осужденные по которым были в конечном итоге реабилитированы вышестоящими судебными инстанциями: хотя адвокаты в 98 % случаев просили оправдать подзащитных, суды вопреки материалам дел постановляли обвинительные приговоры»⁷⁴.

Если в Великобритании на оплачиваемые должности судей могут претендовать только юристы с длительным адвокатским стажем (требования к стажу адвокатской деятельности возрастают в зависимости от статуса суда), то в России опыт адвокатской деятельности имеет менее 1 % судей уголовной юрисдикции. Этот фактор оказывает существенное влияние на характер толкования норм административного, уголовного и уголовно‑процессуального права. По причине неразвитости административной ветви судов общей юрисдикции большую часть административных дел рассматривают судьи уголовной юрисдикции, экстраполируя «презумпцию вины» на толкование закона применительно и к административно‑правовым отношениям.

9) Избирательность и релятивизм правоприменителей. Избыточная аксиологичность и вариабельность российской нормативной системы позволяет правоприменителям быть избирательными как в выборе субъектов ответственности, так и в виде и размере наказания. Действующее материальное и процессуальное законодательство в сфере уголовных и административных правоотношений содержит большое количество оценочных категорий, позволяющих, в зависимости от их толкования исполнительной и судебной властью, возбуждать или не возбуждать уголовное / административное производство, арестовывать или не арестовывать человека, прекращать или не прекращать производство по делу. Эти свойства используются правоприменителями в корпоративных целях: в правовой действительности возможно возбуждение уголовного и административного преследования в отношении лиц, оспаривающих точку зрения субъектов исполнительной власти (так называемых оппозиционеров), в отношении лиц, не желающих по требованию руководства добровольно освободить должность, в отношении политических и экономических конкурентов.

Избыточная вариативность санкций уголовного законодательства и обширные уголовно‑процессуальные возможности правоприменителей сформировали релятивистский подход к принятию решений. Отсутствие стандартных требований к достаточному обоснованию выносимых решений, необходимому описанию аргументативных последовательностей – позволяет правоприменителям сокращать мотивировочную часть актов применения до полного отсутствия обоснований выносимого решения. В схожих обстоятельствах правоприменители могут принять диаметрально противоположные решения: мотивировка, характерная для резолютивной части одного вида решения, необоснованно может закончиться контрастирующим итогом. Непредсказуемость интерпретативной аргументации толкователя, необъясняемая разница в решениях по аналогичным делам демонстрируют обществу экстралегальные, в том числе социально‑психологические, политические и экономические зависимости правоприменителя.

Действующая в современном судопроизводстве доктрина толкования закона позволяет наполнять абстрактные аксиологические категории материальных и процессуальных кодексов любым содержанием. Активно пропагандируется судейское мнение о том, что любое решение суда, вступившее в законную силу, является справедливым. Исследования, приводимые в Концепции судебной реформы, выявили, что «более четырех пятых опрошенных судей связывают резкое изменение судебной практики с изменением политической ситуации и установок, исходящих от вышестоящих инстанций. Сохраняется опасность, что вместо «телефонного права» заступит «право мегафонное» или любое другое беззастенчивое «право», что колеблющаяся юстиция, не осознавшая своего истинного предназначения, станет, как то и было, рупором завоевавшей господство политической силы. Ни судьи, ни работники правоохранительных органов не воспринимают себя как часть корпорации, призванной, несмотря ни на что, утверждать право и закон, что делает подобные опасения обоснованными»⁷⁵.

Современный правовой релятивизм, по мнению И.Л. Честнова, – это отсутствие универсальных объективных критериев оценки социальных явлений и процессов, включая правовые. Оценка зависит от позиции наблюдателя (принцип дополнительности) и ограниченной возможности предвидеть отдаленные последствия (которые зачастую являются латентными) более или менее сложного социального действия⁷⁶.

Двойная мораль российского общества стала общепринятой нормой. Способность читать между строк в начале XXI в. вновь актуализируется как важное качество для россиянина. Запрет на критику религиозных деятелей, использующих государственное финансирование, демонстративные уголовные преследования лиц, критикующих публичную власть, стигматизация правозащитной деятельности, маркирование независимых от патерналиста некоммерческих организаций как «иностранных агентов» – эти и многие другие тенденции способствуют утверждению двойных стандартов интерпретации правовой реальности. Проблематичность законодательного закрепления расслоения общества и неравенства прав компенсируется практически неограниченными возможностями толкования закона. «В российском обществе аксиологический статус права отличается двойственностью. С одной стороны, официальная правовая идеология, выраженная в различных источниках, начиная с Конституции РФ и заканчивая авторитетными доктринальными текстами, исходит из высокой социальной ценности права, которое не сводится к воле государства, а представляет собой самостоятельное, необходимое и незаменимое начало общественной жизни. С другой стороны, сама общественная жизнь полна примеров, свидетельствующих о том, что ценность права для многих оказывается по меньшей мере неочевидной – когда правовые императивы игнорируются, отодвигаются в сторону для решения тех или иных текущих задач различной степени важности. Складывается впечатление, что расхождение между декларируемой ценностью права и фактическим отношением к нему в обществе стало вполне привычным и чуть ли не естественным явлением»⁷⁷.

10) Независимость публичной власти от населения, их взаимная неприязнь и недоверие друг к другу. Благополучие и процветание правоприменителей и официальных интерпретаторов не зависит от их позитивного вклада в улучшение жизни населения. В постсоветский период наблюдается устойчивая закономерность, – чем больше средств субъект публичной власти смог извлечь из преимуществ своего положения, тем качественнее можно оценить условия его жизни. Отдельные показательные демонстрации наказаний конкретных должностных лиц могут быть основаны на личных противоречиях с ними и необходимости освобождения искомой должности для нового лица. Высокомерие части правоприменителей корреспондирует с подобострастием граждан, не имеющих возможности повлиять на судьбу оценки и толкования своего правоотношения иным способом. Большая часть гражданского общества рассматривает публичную власть как узкую группу лиц, занятую своим экономическим обогащением через политические институты. В таком дискурсе затрудняется процесс признания населением законов и вариантов официального толкования этих законов, принятых конкретными лицами в своих экономических и политических интересах. В каждом новом официальном толковании гражданин ожидает очередное ограничение его прав, расширение полномочий субъектов публичной власти, усиление «минного поля».

Утраченное доверие большой части населения не беспокоит публичную власть, поскольку прямо не отражается на благосостоянии ее субъектов. Лукавость и двойные стандарты правителей способствуют формированию институтов гражданского одобрения обмана публичной власти и игнорирования ее декретов. Уклонения от уплаты налогов и хищения у государства многими гражданами не осуждаются (поскольку государство – это «они», а «они» и так «берут сколько хотят»), возникает тенденция рассматривать хищение у государства как восстановление социальной справедливости, растет солидарность водителей в выявлении сотрудников ГИБДД с радарами, критикуются действия полиции по разгону митингов и решения судей по массовых арестам и т. п.

Противостояние населения и публичной власти подтверждают и ее руководители, – по мнению Председателя Правительства Российской Федерации Д. А. Медведева «в самой сути государственной службы заведомо заложено неприятие со стороны граждан». «Вариант того, что на госслужбе можно быть аполитичным», премьер‑министр даже не рассматривает. “Кто так говорит, лукавит, – отметил он. – Если ты пришел служить определенному государству, которое управляется определенным набором политических сил, ты все равно так или иначе будешь иметь собственную позицию”»⁷⁸.

11) Неспособность гражданского общества к реальной политической конкуренции. С 1917 г. правящая в государстве партия объединяет почти всю публичную власть, практическая несменяемость руководителей государства делает невозможным системный контроль гражданского общества за группой лиц, управляющих государством. Правовой нигилизм официальных интерпретаторов закона превратился из отклонения от нормы правосознания в вариант его нормы. В среде субъектов публичной власти сформировалась особая корпоративная солидарность, способствующая сокрытию нарушений от внешней среды (населения). Цеховая взаимовыручка сплачивает исполнительную, законодательную и судебную власти на горизонтальном и вертикальном уровнях, способствуя отстаиванию групповых интересов. Сосредоточение в руках одной группы лиц всех инструментов контроля корректности избирательных процедур делают практически невозможным для обычного гражданина доказательно убедиться в достоверности результатов голосования.

* * *

Обобщая краткое исследование американского, скандинавского и российского дискурсов правового реализма следует отметить потенциальную возможность рассматривать эту концепцию в качестве альтернативы вековым спорам между теорией естественного права и правовым позитивизмом. Правовые реалисты стремились создать обновленную, практически реализуемую правовую теорию для объяснения существующего правопорядка. Именно правовой реализм позволяет трезво оценить не только ваш действительный правовой статус, но и реально предположить пути его изменения. Ни юснатурализм, схоластирующий по поводу ваших естественных прав, ни позитивизм, перечисляющий нормы бумажных законов, не в состоянии объяснить, почему при всех законных и справедливых аргументах решение суда не удовлетворило ваши притязания и как следует действовать, чтобы добиться искомого результата.