1.1. Этапы развития криминалистической теории

Процесс развития любой отрасли научного знания обычно проходит несколько этапов. Вслед за кристаллизацией в недрах существующих наук элементов, зачатков новой науки и группирования их в некую совокупность принципов и положений, не вписывающихся в рамки тех наук, в которых они возникли, вслед за появлением первых представлений о рождении новой науки следуют попытки применить эту новинку в практической деятельности. Мертворожденные, искусственно сконструированные “науки” не выдерживают испытания практикой; подлинные же знания закаляются в этом горниле, приобретают право на самостоятельное существование.

По мере того как новая наука проникает в сознание все большего числа людей и принимается ими на вооружение, в ее развитии наступает следующий этап — этап накопления эмпирического материала, результатов применения в практике начальных, исходных положений этой науки. На данном этапе еще господствует метод “проб и ошибок”, эксперимент, результаты которого зачастую неясны. Наряду с положительным опытом важную роль играет отрицательный опыт, опыт неудач и разочарований, которым неизбежно сопровождается определение границ возможностей новой науки.

Постепенно в море собранных фактов возникают первые островки объясняющей их теории. Начинается систематизация и обобщение собранного материала, конструируется теория, отражающая предмет познания и открывающая дальнейшие перспективы развития науки. Степень точности отражения объекта изучения в сознании людей постоянно возрастает; по мере усложнения задач познания отражение приобретает все более опосредованный характер, возникают развитые научные теории, имеющие более общее значение, нежели те, которые послужили основой для их создания. Теория начинает играть методологическую роль, как система основных идей данной отрасли знаний, идей, обобщающих практику и максимально полно отражающих объективные закономерности действительности, изучаемые этой наукой.

Подобные же этапы развития характерны и для криминалистической теории.

Становление криминалистики, как области научного знания, неразрывно связано с развитием уголовно-процессуальной науки. Именно в рамках последней шел процесс накопления и консолидации тех средств, приемов и рекомендаций работы с доказательствами, которые на определенном этапе составили ядро новой науки — криминалистики. Следует согласиться с А. А. Эйсманом, полагающим, что “формирование самостоятельных, специфических знаний, составляющих предмет криминалистики, нетрудно проследить исторически. Первоначально эти знания, касающиеся приемов собирания, обнаружения и исследования доказательств, выходящие за пределы собственно процессуальной теории, фигурируют в трудах процессуалистов... Лишь постепенно, возрастая по объему, накапливаясь и приобретая внутреннее единство, эти сведения оформляются в самостоятельную науку — криминалистику”⁵. Такими чертами характеризуется и процесс зарождения криминалистических знаний в дореволюционной России.

Уже в одном из ранних сочинений по уголовному процессу — “Опыте краткого руководства для произведения следствий” Н. Орлова — указывается, что “производить следствие надлежит по горячим следам с особенным вниманием и крайней осмотрительностью, дабы ни малейших обстоятельств, особенно при начале, не было выпущено из виду”⁶. В “Опыте” содержались некоторые рекомендации по тактике допроса свидетелей, очной ставке между ними, предъявлению свидетелям тех лиц, “о ком они долженствуют свидетельствовать, дабы признали их лично”⁷.

В работах более позднего времени число подобных рекомендаций растет. В своих “Основаниях уголовного судопроизводства, с применением к российскому уголовному судопроизводству” Я. И. Баршев подчеркивал, что “из самого предмета уголовного судопроизводства видно, что, изучая его, должно будет иметь дело с различными формами, средствами и образом исследования и раскрытия (курсив наш — Р. Б.) преступления и суда над ним”⁸. В качестве вспомогательных средств при изучении этого предмета автор называл изучение “лучших уголовно-судебных актов и ознакомление с образом исследования и разрешения важнейших уголовных случаев”⁹, а также — судебной медицины и судебной психологии, которая “может руководить следователя в наблюдении над подсудимым, в составлении плана следствия и в измерении и определении вины подсудимого”¹⁰.

В “Основаниях” весьма детально для того времени излагались тактические приемы производства обыска, осмотра, допроса. “Относительно образа производства обыска, — писал Баршев, — необходимо соблюдать следующее основное правило: потому, что та цель, для которой производится обыск, может быть достигнута только посредством предварительной неизвестности его и особенного искусства, проворства и замечательности следователя, то домашний обыск должен быть производим неожиданно, со всею внимательностью и наблюдением над действиями лиц, живущих в обыскиваемом доме”¹¹.

Рассматривая вопросы тактики допроса обвиняемого, Баршев там же указывал, что “наилучшим должно почесть тот образ допроса, в котором делается постепенный переход от более общих вопросов к наиболее частным, чтоб таким образом дать повод обвиняемому самому высказать себя и обстоятельства преступления, также когда материал следующих вопросов заимствуется от ближайших ответов... В случае наклонности допрашиваемого к признанию, благоразумие советует выслушивать его не прерывая, и после уже искусно выспрашивать у него объяснения на то, что представляется неясным и чего недостает еще для полного признания”¹².

Автор сформулировал следующие правила “личного осмотра преступления и следов его”: 1) личный осмотр необходим во всех случаях, когда имеются “наружные признаки” и следы преступления; 2) он должен производиться “со всей скоростию, какая только нужна для того, чтоб устранить всякое возможное изменение в предмете осмотра”; 3) осмотру подлежат как “главный предмет исследования”, так и все то, что с ним связано (“инструменты, вещи и предметы, близкие к осматриваемому предмету”); 4) нужно детально исследовать и зафиксировать “произве­денные уже или происшедшие перемены с предметом осмотра”; 5) описание хода и результатов осмотра должно быть настолько подробным и точным, “чтобы те, которые должны воспользоваться этим актом, могли получить посредством него столь ясное и полное представление о предмете осмотра, как будто б они сами производили его”¹³. Столь же подробны и тактические приемы проведения очной ставки¹⁴.

Любопытно отметить, что в работе Баршева мы встречаем не только тактические, но и методические рекомендации. Глава 4 его сочинения носит название “Образ исследования и осмотра особенных родов преступлений”. Здесь идет речь о последовательности и содержании действий следователя при расследовании убийств, краж, подлогов, банкротства. Так, например, при расследовании убийства путем отравления необходимы: “1) подробное исследование болезни и тех припадков и симптомов, в которых умер вероятно отравленный...; 2) наружный осмотр тела, чтобы открыть на нем действие и следы яда; 3) осмотр и проба всех кушаний, питья, лекарств и даже посуды, найденных у умершего; 4) вскрытие тела с целью, не найдутся ли на нем следы яда”¹⁵.

Дореформенное русское уголовное судопроизводство отводило косвенным доказательствам — уликам — весьма незначительную роль, что было характерно для процесса, носившего по существу инквизиционный характер. Однако к середине XIX века несовершенство лежащей в основе судопроизводства теории формальных доказательств все чаще обращало на себя внимание процессуалистов. Известную роль в критике этой теории играла и развивающаяся практика использования вещественных доказательств, чему способствовали достижения в первую очередь судебной медицины и химии. В одной из лекций по теории судебных доказательств, прочитанной в 1860 году в Петербургском университете, В. Д. Спасович говорил: “...для преобразования нашей современной системы доказательств, очевидно не удовлетворяющей требованиям охранения общественного порядка, необходимо выдвинуть вперед доказательство посредством улик, предоставив судьям право приговаривать к наказанию по их совокупности”¹⁶. При этом он доказывал, что реформа теории доказательств возможна лишь при условии реформы судопроизводства. Как известно, последняя была осуществлена в России в 1864 году. В рассматриваемом нами аспекте она привела к тому, что в уголовно-процессуальной науке возрос интерес к проблеме собирания и исследования косвенных доказательств, а, следовательно, к средствам и методам этой деятельности. В послереформенных сочинениях процессуалистов рекомендациям, которые впоследствии будут названы криминалистическими, начинает отводиться большее место.

Так, А. А. Квачевский детально описывал способы производства полицейского дознания и признаки, характеризующие различные способы совершения преступлений и личность преступника. Эти признаки он име­новал “указаниями вещественными”, раскрывал их разнообразие и значение. “Одним из лучших указателей на известное лицо, — писал Квачевский, — служат следы его пребывания на месте преступления, они бывают весьма разнообразны: следы ног, рук, пальцев, сапог, башмаков, лошадиных копыт, разных мелких вещей, принадлежащих известному лицу; следы бывают тем лучше, чем более дают определенных указаний, чем отличительнее они, чем более в них чего-либо особенного, например, отпечатков разного сорта гвоздей на подошвах, след копыта ло­шади, кованной на одну ногу; здесь точное измерение, то есть определе­ние тождественности вещей с тождественностью лица, может повести ко многим указаниям”¹⁷. Примечательно, что у этого автора мы встречаем уже упоминание о приемах раскрытия преступления и установления виновного, причем он специально подчеркивает, “что качества их (приемов — Р. Б.) должны быть таковы, чтобы ими не нарушался закон”¹⁸.

Сочинение А. А. Квачевского имело подзаголовок “Теоретическое и практическое руководство”, и это обусловило его стремление как можно подробнее изложить приемы производства отдельных следственных действий, среди которых он впервые в литературе выделил группу первоначальных следственных действий: осмотр, освидетельствование, “разыскание внешних предметов преступления посредством обыска, выемки и собрания вещественных доказательств”¹⁹. Рекомендации автора к составлению протокола осмотра очень напоминают современные: здесь и требование детального описания всего осмотренного в той последовательности, в какой производился осмотр, и пожелание составлять протокол на месте осмотра “для того, чтобы все замеченное и найденное было внесено в протокол таким, как оно есть на самом деле, чтобы можно было легко припомнить и поверить забытое при осмо­тре...”²⁰. Столь же подробно рассматриваются приемы обыска, упаковки вещественных доказательств, допроса, исследования документов и пр.

У П. В. Макалинского мы находим уже не только описание тех или иных криминалистических приемов и рекомендаций по работе с доказательствами, но и обстоятельную аргументацию в пользу их применения. Так, вот что он писал об использовании фотосъемки при осмотре места происшествия: “В особенности большую пользу могла бы приносить фотография в осмотрах по делам об убийствах, виновные в которых еще неизвестны: здесь каждая мелочь может иметь значение, а между тем часто при осмотре довольно трудно угадать, на какие именно мелочи следует обратить преимущественное внимание; фотография же передаст все без упущений. Притом, как бы ни был добросовестен и тщателен осмотр, как бы он ни был ясно, последовательно, картинно и даже художественно изложен, описание никогда не может дать того наглядного представления, как фотография”²¹. Несколькими строчками далее П. В. Макалинский подробно изложил приемы получения гипсовых копий со следов ног по методике Борхмана, затем описал возможности экспертизы документов²². Его “Руководство” содержит и другие криминалистические рекомендации, приводимые по ходу описания различных следственных действий.

С начала XX века криминалистические рекомендации начинают постепенно исчезать из работ уголовно-процессуального характера либо просто упоминаться без раскрытия их содержания. Так, в учебнике уголовного процесса С. В. Познышева лишь говорится о целесообразности производства фотосъемки места происшествия, о важности обнаружения следов рук, полезности антропометрического измерения и дактилоскопирования обвиняемого. Сами же приемы этих действий автором не раскрываются, так как он рекомендует следователю для их осуществления обращаться к помощи специалиста²³. Пожалуй, это одно из первых упоминаний в отечественной процессуальной литературе о специалисте-криминалисте, хотя так он тогда еще не именовался.

Можно полагать, что исключение из уголовно-процессуальных работ криминалистических рекомендаций, ранее там подробно рассматриваемых, связано с появлением к этому времени в России как переводной, так и отечественной специальной криминалистической литературы. Напомним, что уже в 1895-1897 гг. в Смоленске в трех выпусках вышел первый перевод (со второго немецкого издания) на русский язык “Руководства” Ганса Гросса; в 1903 году увидела свет книга Е. Ф. Буринского “Судебная экспертиза документов”, был опубликован ряд статей по различным видам исследований вещественных доказательств. Едва ли, разумеется, в глазах русских ученых-юристов того времени издание подобных работ расценивалось как возникновение самостоятельной отрасли научного знания, отличной от уголовно-процессуальной науки. Но во всяком случае с их появлением отпала необходимость подробно приводить криминалистические рекомендации в уголовно-процессуальных работах. Характерным в этом отношении является руководство С. А. Алякринского “Схема предварительного следствия по Уставу уголовного судопроизводства”, отсылающее читателя к журнальным статьям по технико-криминалистическим вопросам или циркулярам департамента полиции и министерства юстиции по применению технико-кримина­листических средств²⁴. В последующие годы эта тенденция стала доминирующей в уголовно-процессуальной литературе.

Дореволюционную русскую криминалистическую литературу по содержанию можно разделить на две части. Большую часть составляли публикации, в которых излагались работы и рекомендации зарубежных (преимущественно европейских) криминалистов, их взгляды на те или иные актуальные для того времени вопросы теории и практики борьбы с преступностью, сопровождавшиеся иногда авторскими комментариями. Меньшая часть была представлена оригинальными криминалистическими сочинениями отечественных авторов.

Начиная с 90-х годов XIX века русский читатель получил возможность знакомиться в переводах с некоторыми трудами западноевропейских криминалистов, в первую очередь с работами Ганса Гросса, чье “Руководство для судебных следователей” было издано в Смоленске тремя выпусками на русском языке в 1895, 1896, 1897 годах. В 1908 году выходит полный перевод 4-го немецкого издания этой книги²⁵. В 1899 году журнал “Право” в нескольких номерах опубликовал перевод рукописи статьи Г. Гросса “Новые данные из области криминалистики”. В 1911-1912 годах в переводе на русский язык издаются работы Р. А. Рейсса “Словесный портрет” и “Научная техника расследования преступлений” и А. Вейнгарта “Уголовная тактика”. Начиная с 1880-х годов журналы “Вестник полиции”, “Журнал министерства юстиции”, “Право”, “Журнал гражданского и уголовного права”, “Юридическая летопись”, а также “Юридическая газета” и “Судебная газета” периодически публикуют статьи иностранных криминалистов. Это, разумеется, способствовало распространению криминалистических знаний среди судебных следователей, чинов судебного ведомства, полиции и жандармерии.

Комментируя статьи, популяризирующие достижения зарубежной криминалистики, русские авторы ограничивались обычно описанием случаев из отечественной практики, где были успешно применены эти достижения. Если же затрагивались теоретические аспекты, то чаще всего комментаторы ограничивались изложением позиции авторитетов, не высказывая своего к ним отношения. Скажем, в статье “Что такое криминалистика?” автор, подписавшийся инициалами А. Л.²⁶, излагает взгляды Г. Гросса на преимущественное значение вещественных доказательств и затем указывает, что “к такой его позиции” некоторые отнеслись довольно скептически. Так например, профессор уголовного права в Венском университете Карл Штосс²⁷ предостерегает против придавания вещественным доказательствам решающего значения в уголовном деле и указывает на то, что и они не всегда дают ясные, верные и непреложные указания, благодаря которым можно было бы отыскать истину. В подтверждение своих слов Штосс ссылается на “два самых крупных уголовных дела за последнее время, вызвавших массу противоречивых толков и оставшихся неразъясненными, несмотря на то, что в этих делах наибольшее значение имели вещественные доказательства. Дела эти — дело Дрейфуса и процесс в Польне”. А. Л. отметил, что Штосс отказывается признавать криминалистику особой наукой на том основании, что “у нее нет самостоятельного содержания: изучение личности преступника, его быта и обстановки — предмет криминальной антропологии и криминальной социологии; изучение техники совершения преступлений — задача уголовной полиции, главнейшая же часть содержания криминалистики, — пишет Штосс, — относится к области науки уголовного судопроизводства”²⁸. О мнении самого А. Л. по поводу самостоятельности криминалистики как науки в статье ни слова.

Иногда в комментариях выражался призыв организовать изучение криминалистики в целом или ее отдельных рекомендаций. Так, некто Б. Р. в статье “Двадцатилетие криминалистики”²⁹, посвященной двадцатилетию со дня выхода книги Г. Гросса и содержавшей изложение одноименной статьи Густава Грегера в польском журнале “Обзор судебный и административный” (1913, № 9), писал: “С того момента, как будущее поколение юристов уже на университетской скамье начнет знакомиться с принципами криминалистики, начнется новая эра в истории расследования преступлений, новая эра уголовного процесса, опирающегося не на свидетельские показания и не на сознание обвиняемого, а на материальные следы преступления, на реалии уголовного процесса”. Этот призыв был поддержан Л. Таубером, которые в статье по поводу книги С. Н. Трегубова указывал, что необходимо организовать преподавание уголовной техники (только по книге не научишься!) путем факультативных курсов с практическими занятиями на юридических факультетах, организации специальных занятий с кандидатами на судебные должности в кабинетах научно-судебной экспертизы, а также с присяжными поверенными и преподавателями уголовного права, уголовного судопроизводства, судебной медицины и химии в вузах³⁰.

Типичной для такой популяризаторской литературы была работа В. И. Лебедева “Искусство раскрытия преступлений”, изданная в 1909 г. тремя выпусками³¹. Вот, например, каково было содержание второго выпуска.

За кратким введением следовал обзор организации полицейской антропометрии и затем детальное изложение системы Бертильона. Выпуск завершался описанием устройства антропометрических учреждений в Германии и Австро-Венгрии и примерами установления личности по антропометрическим данным и описания примет по указанной системе.

Вторая, меньшая часть дореволюционной русской криминалистической литературы носила оригинальный характер. Это были главным образом журнальные и газетные публикации об отдельных средствах и способах работы с доказательствами³². Помимо фундаментального труда Е. Ф. Буринского “Судебная экспертиза документов, производство ее и пользование ею” (СПб., 1903), детальная характеристика которого будет дана в следующем параграфе, можно назвать лишь 2-3 более или менее оригинальных крупных криминалистических сочинения.

Среди них обычно упоминают книгу С. Н. Трегубова “Основы уголовной техники. Научно-технические приемы расследования преступлений” (Петроград, 1915). Состоит она из 16 отделов (глав): следственные действия на месте преступления, следы крови, следы ног человека, следы пальцев, следы разного рода, расследование пожаров и поджогов, расследование железнодорожных крушений, подлоги документов, вскрытие писем и подделка печатей, подделка ценных бумаг и денежных знаков, восстановление сгоревших документов, производство обысков, тайные сношения преступников, применение ультрафиолетовых лучей, установление личности (идентификация) преступника, приемы хранения вещественных доказательств и доставления их для исследования.

Труд Трегубова можно причислить к оригинальным с известной натяжкой, так как в его основе лежат лекции Р. А. Рейсса, прочитанные им в 1911 году для высокопоставленных русских судебных чиновников, командированных в Лозанну. В следующем году эти лекции были подготовлены Трегубовым к печати и изданы. В предисловии к “Основам уголовной техники” автор писал: “Сделав исправление некоторых ошибок и недочетов, допущенных в изданных мною лекциях проф. Рейсса и объясняемых как новизною и обширностью материала, так и спешностью работы, я в настоящей книге внес казавшиеся мне полезными довольно значительные дополнения и новые отделы...”³³. Книга не только несет на себе явную печать влияния работ Гросса, Бертильона, Ничефоро, Рейсса и других западноевропейских криминалистов, но в ряде мест представляет собой простой пересказ их концепций и рекомендаций. Так, по Бертильону излагается метрическая съемка на месте происшествия, по Рейссу — работа со следами пальцев рук, методика расследования пожаров, приемы исследования документов, по Гроссу — приемы производства обысков и т. д. В то же время нельзя не отметить, что книга Трегубова фактически явилась первым русским практическим руководством подобного рода и знакомила читателя с широким кругом криминалистических средств, приемов и рекомендаций.

Другой заметной работой в дореволюционной русской криминалистической литературе, была книга Б. Л. Бразоля “Очерки по следственной части. История. Практика”, изданная в Петрограде в 1916 г.

Если труд Трегубова, как это видно из самого его названия, был посвящен в основном вопросам криминалистической техники, то у Бразоля речь шла о тактике, преимущественно, тактике следственного осмотра.

Книга состоит из четырех частей. Первая, так сказать, историко-догматическая (выражение самого автора) посвящена истории развития института предварительного следствия в России: от 1860 года, когда следственная служба была выделена из состава полиции и вплоть до 1914 года. Вторая часть носит название “Методология следственного осмотра” и написана явно с позиции фетишизации вещественных доказательств (“Давно уже признано, что самыми надежными, неподкупными и верными свидетелями являются вещественные доказательства” — с. 71). Здесь же автор говорит о разоблачении подлогов, акцентируя вни­мание на осмотре подложных рукописных и машинописных документов.

Третья часть содержит описание действий следователя на месте железнодорожного крушения, опять-таки с упором на тактику осмотра места происшествия. Наконец, четвертая часть — “Методология обыска” — также подчинена основной идее: обнаружению и использованию вещественных доказательств.

Несколько особняком по отношению к двум названным группам работ стоят справочные издания, которых в первое десятилетие XX века было выпущено довольно много. Это “Настольный полицейский словарь” Л. А. Добкевича (Одесса, 1904), “Участие полиции в производстве уголовных дел. Руководство для чинов полиции” В. Долопчева (Варшава, 1901), “Энциклопедия современной криминалистики” (“Вестник полиции”, 1911, №№ 27, 40, 43), “Пособие для чинов полиции по уголовным делам” (Кишинев, 1907) и др. Обычно подобные издания содержали краткие указания о тактике производства осмотра, обыска, допроса, ареста, некоторые рекомендации технико-криминалистического характера, а иногда и методические указания по отдельным категориям уголовных дел.

Даже столь краткий обзор русской дореволюционной криминалистической литературы, предпринятый нами, позволяет сделать вывод, что в России криминалистика как наука начинала формироваться лишь на рубеже ХIХ-ХХ веков.

Существенную роль в ее становлении сыграл один из основоположников российской криминалистики Евгений Федорович Буринский.

Евгений Федорович Буринский (1849-1912) родился в Рязани. В 1864 г. поступил в военно-инженерное училище в Петербурге, но через два года был отчислен из училища и стал вольнослушателем физико-математического факультета Петербургского университета. Однако систематический курс обучения ему закончить не удалось.

Трудовую жизнь Буринский начал на постройке Брестско-Граевской и Оренбургской железных дорог, затем служил в техническом отделении Совета главного общества российских железных дорог. С 1876 г., оставив службу по железнодорожному ведомству, Буринский сотрудничает с рядом периодических изданий, публикуя научные обозрения. Именно в эти годы он заинтересовался успехами молодой тогда еще фотографии, что и определило направление его последующей научной деятельности³⁴.

В 1889 г. Буринский на собственные средства открывает в Петербурге при Пе­тербургской судебной палате первую в России судебно-фотографическую лабораторию. Лаборатория просуществовала недолго в связи с невозможностью для Буринского далее финансировать ее работу, а в государственном финансировании ему было отказано. Но и после закрытия лаборатории Буринский не прекратил научной и экспертной деятельности. Он добился феноменального по тому времени успеха, эффективно применив разработанные им фотографические методы прочтения угасших текстов, за что был удостоен премии им. Ломоносова Императорской Академии наук. В 1903 г. вышел в свет фундаментальный труд Е. Ф. Буринского “Судебная экспертиза документов”³⁵, имевший решающее значение для дальнейшего развития судебной фотографии, “отцом” которой по праву стали считать его автора. Но этим не ограничился вклад Буринского в нарождающуюся российскую криминалистику. Много ценных наблюдений и рекомендаций содержится в его труде и по поводу исследования почерков, и о роли и положении судебного эксперта, и о будущем развитии исследований вещественных доказательств³⁶.

В 1912 г. министром юстиции Щегловитовым при участии старшего юрисконсульта министерства проф. Трегубова на основе предварительного изучения по­становки судебной экспертизы во Франции и Швейцарии был внесен проект создания в России первого кабинета научно-судебной экспертизы. 28 июля 1912 г. был принят закон об учреждении такого кабинета в Санкт-Петербурге. В январе 1913 г. такой же кабинет был открыт при прокуроре Московской судебной палаты, а через год — в Киеве и Одессе.

Кабинеты просуществовали недолго. С началом первой мировой войны они практически прекратили свою деятельность, а во время Февральской революции Петербургский и Московский кабинеты были уничтожены.

Современная отечественная криминалистика восприняла у русской дореволюционной криминалистики фактически только идею самостоятельного существования этой науки. Уже в первые годы своего становления криминалистика выступала как специфическая область научного знания со своим предметом и методами. Разумеется, мнение о самостоятельном существовании криминалистики как науки в те годы еще не было общепризнанным. Однако субъективные оценки места и роли криминалистики не могли оказывать решающего влияния на объективный процесс развития науки.

Становление отечественной криминалистики проходило в условиях, с одной стороны, накопления эмпирического материала, а с другой стороны — распространения накопленных знаний среди работников следствия, уголовного розыска, экспертных учреждений, большинство из которых, придя на эту работу по призыву революции, не имело необходимых знаний и практического опыта борьбы с преступностью. Но даже в эти годы в первых отечественных криминалистических работах, отмеченных еще печатью влияния западных криминалистов, уже имелся ряд оригинальных теоретических положений. Последние были еще разрозненны, не систематизированы, но, не образуя выраженных теорий, они тем не менее несли определенную методологическую нагрузку в процессе становления криминалистики.

Первой советской монографической работой в области криминалистики по праву считают книгу П. С. Семеновского “Дактилоскопия как метод регистрации” (1923). Хотя сам автор назвал ее кратким руководством для заведующих дактилоскопическими бюро, судебных деятелей и судебных врачей, по своему содержанию и теоретическому уровню она носила несомненно монографический характер.

Характеризуя книгу Семеновского, И. Ф. Крылов подчеркивает его заслуги в разработке системы уголовной регистрации, которая в модифицированном виде сохраняет свое значение и сейчас, указывает на оригинальность разработанных им типологии пальцевых узоров и методики идентификации личности по рисунку этих узоров³⁷, основанной на классификации их общих и частных признаков.

Петр Сергеевич Семеновский (1883-1959) — видный советский криминалист. Служебную деятельность начал в 1910 году после окончания медицинского факультета Юрьевского (ныне Тартуского) университета. Вплоть до 1918 года, когда он вступил добровольцем в Красную Армию, Семеновский был ассистентом и помощником прозектора по кафедре судебной медицины этого университета. В 1919 году начал работать в уголовном розыске: сначала в кабинете судебной экспертизы и регистрационном бюро Центророзыска, затем субинспектором, а с мая 1922 г. — начальником регистрационно-дактилоскопического подотдела НТО. С 1930 г. Семеновский работает в учреждениях судебно-меди­цинской экспертизы и преподает судебную медицину на различных курсах и в З-м мединституте. В 1927 г. его избрали почетным членом Международного Антропологического института в Париже, в 1930-32 гг. он — председатель Московского судебно-медицинского общества. В годы Великой Отечественной войны Петр Сергеевич работал консультантом по судебной медицине при 1072 эвакогоспитале, участвовал в работе Всероссийской чрезвычайной комиссии по расследованию фашистских злодеяний. Литературу о П. С. Семеновском см. в кн: Р. С. Белкин. Курс советской криминалистики, т. 2. М., 1978, с. 405.

После выхода в свет монографии П. С. Семеновский не прекратил исследований в области дактилоскопии. Он публикует серию статей о возможности определения всевозможных основных дробей в дактилоскопических формулах при нескольких неизвестных отпечатках в журналах “Рабоче-крестьянская милиция” (1923-24 гг.) и “Административный вестник” (1926), раздел о наследственности тактильных узоров — в книге “Судебно-медицинская экспертиза” (1926) и статью о закономерностях их распределения на пальцах рук человека — в “Русском антропометрическом журнале, т. 16, вып. 1-2 (1927).

Работы П. С. Семеновского в области дактилоскопии стимулировали развитие этого раздела советской криминалистики. В 1934 году Всеукраинский институт изучения преступности издал работу Г. Данилевского “Дактилоскопия” (Киев, 1934), позже вышло в свет практическое руководство Б. М. Комаринца (тогда старшего эксперта отдела уголовного розыска Главного управления милиции) “Дактилоскопическая идентификация на расстоянии” (М., 1937), содержавшее детальные указания по описанию папиллярных узоров с целью идентификации по ним личности посредством передачи такого описания по телефону или телеграфу.

В 1925 году Юридическое издательство НКЮ УССР выпустило в свет книгу Н. П. Макаренко “Техника расследования преступлений”. Автор знакомит читателя с функциями кабинетов научно-судебной экспертизы, с порядком осмотра места происшествия, рассматривает средства и приемы обнаружения и исследования следов крови, волос, семенных пятен, научные основы дактилоскопии и ее применение при расследовании преступлений, приводит основные сведения о работе со следами ног, зубов, с поддельными документами и деньгами. Тогда же Н. С. Бокариус издает свой капитальный труд “Первоначальный наружный осмотр трупа при милицейском и уголовно-розыскном дознании”. Эти две работы положили начало изданию целой серии криминалистических работ на Украине.³⁸

Николай Прокофьевич Макаренко (1874-1945) — видный отечественный криминалист. В 1902 г. закончил юридический факультет Московского университета и затем в течение десяти лет работал судебным следователем. В 1913 г. был прикомандирован к Петербургскому кабинету научно-судебной экспертизы, где прошел подготовку по криминалистике и судебной экспертизе. В 1914 г. направляется в Одессу для организации кабинета научно-судебной экспертизы, возглавляет этот кабинет, а с 1925 г. — Одесский институт научно-судебной экспертизы. С 1938 г. и до конца дней своих он — заместитель директора этого института по научной и научно-оперативной работе.

Подобные теоретические положения встречаются в работах Г. Ю. Маннса (1921 г.)³⁹ и П. С. Семеновского (1923 г.)⁴⁰. И. Н. Якимов в своем “Практическом руководстве к расследованию преступлений” (1924 г.) излагает некоторые теоретические основы осмотра и делает попытку конструирования общего метода расследования преступлений по косвенным уликам⁴¹. Н. П. Макаренко рассматривает теоретические основы дактилоскопии, некоторые общие вопросы тактики осмотра (1925 г.)⁴². Даже в таком, по существу, справочном пособии, как работа Л. П. Михеева и Н. Н. Семенова “Криминалистика. Уголовный и уголовно-процессу­альный кодексы в вопросах и ответах” (М., 1926), можно встретить теоре­тические положения, которые содержат характеристики предмета криминалистики, целей, задач и системы этой науки, ее основных частей.

Хронологические границы каждого из этапов развития криминалистической теории, как и в любой периодизации, весьма условны. Начало следующего этапа обычно накладывается на окончание предыдущего. Поэтому уже на этапе накопления эмпирического материала можно гово­рить о появлении работ, по своему содержанию фактически принадлежащих следующему этапу развития теории — этапу разработки частных криминалистических теорий или учений. К числу таких работ по праву можно отнести труды С. М. Потапова “Судебная фотография” (М., 1926) и В. И. Громова “Методика расследования преступлений” (М., 1929).

В работе С. М. Потапова — первом отечественном труде по судебной фотографии — не только развиваются идеи основоположника судебной фотографии Е. Ф. Буринского, но и формулируются научные основы судебной фотографии как отрасли криминалистической техники, как существенного элемента такой частной криминалистической теории, как учение о фиксации доказательственной информации. С. М. Потапов аргументированно и подробно характеризует судебную фотографию как систему научно выработанных способов фотографической съемки, применяемую в целях раскрытия преступлений и предоставления суду наглядного доказательственного материала⁴³.

Судебная фотография рассматривается автором как знание систематическое, построенное в соответствии с системой современной борьбы с преступностью “и в зависимости от этого группирующее свой материал в определенном порядке”⁴⁴. Автор конструирует систему судебной фотографии, ее разделов: судебно-розыскная фотография и судебно-фотографические экспертизы, перечисляет объекты судебно-фотографической съемки.

Работа С. М. Потапова оказала значительное влияние не только на дальнейшее развитие судебной фотографии, но и на всю криминалистическую технику прежде всего утверждением именно представления о системности этих научных знаний. В то же время всем своим содержанием судебная фотография подтверждала принцип целостности криминалистической науки, взаимосвязанность ее составных частей.

Сергей Михайлович Потапов, признанный лидер отечественных криминалистов в 20-50-х гг., родился в 1873 г. в с. Ляхове Духовщинского уезда Смоленской губернии. Окончив в 1896 г. юридический факультет Московского университета, был назначен кандидатом на судебные должности в Новгородский окружной суд. С 1900 по 1912 г. работал судебным следователем. В 1911 г. вместе с группой чинов судебного ведомства командируется Министерством юстиции в Лозанну, к профессору Р. А. Рейссу, где слушает его курс научной техники расследования преступлений, после чего едет в Париж и знакомится с работой известного Бюро идентификации А. Бертильона. В 1911-1912 гг. первым в России читает курс уголовной техники в привилегированном Училище правоведения и Военно-юридической академии.

В сентябре 1912 г. Потапов назначается помощником управляющего Петербургским кабинетом научно-судебной экспертизы, а с января 1914 г. до октября 1919 г. состоит в должности заведующего Киевским кабинетом научно-судебной экспертизы. С 1920 по 1922 гг. работает старшим техником в Одесском кабинете научно-судебной экспертизы.

В сентябре 1922 г. Сергея Михайловича пригласили на работу в органы внутренних дел в качестве начальника экспертного подотдела научно-технического отдела управления уголовного розыска республики. В следующем году он уже возглавил НТО, которым руководил более 10 лет, внеся за этот период значительный вклад в развитие криминалистической службы органов внутренних дел, в постановку в ней экспертной работы. Наряду с организационной и экспертной деятельностью Потапов не переставал заниматься наукой, о чем уже говорилось.

После ухода на пенсию в 1934 г. Потапов работает научным сотрудником в Институте по изучению преступника и преступности, принимает участие в организации там криминалистической лаборатории. В 1938 г. эта лаборатория переводи­тся в Институт права АН СССР и Потапов назначается ее заведующим. В 1938 г. ему присваивается звание профессора. Умер он в 1956 г., войдя в историю криминалистики как творец первой теоретической концепции криминалистической идентификации.

В. И. Громов в своей книге исследовал ряд теоретических вопросов, относящихся к планированию расследования и криминалистической методике. Он впервые попытался сформулировать значение разрабатываемых криминалистикой тактических и методических рекомендаций как основных положений научной организации труда следователя. Правда, желая показать важность научной организации труда следователя, В. И. Громов допустил ошибки вульгаризаторского характера, проведя полную аналогию между процессуальными действиями органов расследования и производственными процессами промышленных предприятий. Он писал: “Эта аналогия приведет нас с убедительностью к установке определенной базы для методологии расследования и к разрешению проблемы об изыскании правильных методов работы в деле предварительного расследования уголовных дел”⁴⁵. Однако, говоря об ошибках, допущенных В. И. Громовым, нельзя при этом не признать его заслуг в разработке частнотеоретических основ криминалистики, где он, бесспорно, был одним из пионеров.

Оценивая значение для криминалистической теории этапа накопления эмпирического материала и роль первых наших ученых-криминалистов в становлении этой теории, необходимо, как нам кажется, исходить из следующих положений.

Возникновение развитой криминалистической теории стало возможным только в силу того, что в распоряжении науки оказался необходимый для теоретических обобщений огромный эмпирический материал, как положительный, так и отрицательный опыт применения в борьбе с преступностью криминалистических средств и методов. Именно таким путем возникли эмпирические предпосылки криминалистической теории как в виде отдельных данных опыта, так и в виде некоторых эмпирических закономерностей. Ученые-криминалисты этого периода были основоположниками криминалистики, самоотверженными пропагандистами криминалистических знаний.

Задача объективного историка заключается не столько в том, чтобы выискивать допущенные ими ошибки (которые, разумеется, не следует замалчивать), сколько в том, чтобы показать то новое, что они внесли своими трудами в науку, ту положительную роль, которую они объективно сыграли в ее развитии. “Их произведения имели важное значение для научной организации борьбы с преступностью, они прививали вкус к научным методам расследования, вырабатывали практические навыки”⁴⁶.

Особую роль в развитии отечественной криминалистики на этом этапе играли такие выдающиеся ученые-криминалисты того времени, как И. Н. Якимов и В. И. Громов.

Иван Николаевич Якимов, с чьим именем неразрывно связано становление отечественной криминалистики, родился в 1884 г. в Новгороде в семье отставного офицера. После окончания юридического факультета Петербургского университета в 1911 г. был зачислен кандидатом на судебные должности в окружном суде, а затем стал помощником присяжного поверенного в Варшаве.

В 1914 г. как офицер запаса Якимов был призван в армию, однако через два года демобилизован по болезни. Он возвращается в адвокатуру в качестве присяжного поверенного при Московской судебной палате.

С 1917 г. Иван Николаевич работает в органах Наркомпрода. В 1919 г. его при­зывают в армию как военного специалиста, в течение пяти лет он ведет преподавательскую работу в высших военных учебных заведениях: в Высшей школе связи, в Высшей химической школе, в Академии воздушного флота им. Жуковского.

В 1924-37 гг. Якимов работает в Московском уголовном розыске и Центральном управлении уголовного розыска НКВД. Практическую работу сочетает с преподаванием криминалистики: в Высшей милицейской школе, на правовом факультете МГУ, а после его закрытия — в Правовой академии. В 1935-1941 гг. он — доцент, а затем профессор Московского юридического института. В 1947 г. защищает докторскую диссертацию и вскоре утверждается в должности заведующего вновь созданной кафедры криминалистики юридического факультета МГУ. В этой должности он работал де своей кончины в 1954 г.

Творческий путь И. Н. Якимова как ученого отмечен созданием ряда капитальных трудов по широкому кругу проблем криминалистики. В 1923-1924 гг. он публикует ряд журнальных статей, а в 1924 г. выходит его первое практическое руководство. В 1925 г. эта работа, дополненная и несколько структурно измененная, выходит под названием “Криминалистика. Руководство по уголовной технике и тактике”. В аспекте развития теории криминалистики эти книги представляли интерес в двояком плане: как первая попытка представить трехчленную систему науки (третий раздел он именовал “Применение научных методов уголовной техники и тактики к расследованию преступлений”) и как взгляд на оперативно-розыскную деятельность, как негласную сферу применения положений криминалистики. Еще в середине 20-х гг. Якимов задумал создать научный труд, охватывающий всю систему криминалистики, но свет увидел лишь один том, который был издан в 1929 г. под названием “Криминалистика. Уголовная тактика. ” Якимов первым обратился к проблеме предупреждения и пресечения преступлений и постарался рассмотреть ее в оперативно-розыскном и криминалистическом аспектах, проанализировал психологические основы допроса, сформулировал основы криминалистического учения о розыске, предложил свою схему расследования преступлений, весьма напоминающую конструкции А. Вейнгарта, А. Ничефоро и Э. Аннушата, которые он несколькими страницами ранее подверг уничтожающей критике.

Имя другого пионера отечественной криминалистики — Владимира Иустиновича Громова — в течение ряда лет было незаслуженно забыто, тогда как его с полным основанием можно поставить в один ряд с именами Якимова и Потапова.

Он родился в 1869 г. в г. Семенове Нижегородской губернии. В 1894 г. окончил юридический факультет Московского университета и был назначен кандидатом на судебные должности с исполнением обязанностей секретаря Нижегородского окружного суда.

С 1900 по 1917 гг. он — уездный судебный следователь, а затем судебный следователь Ярославского, Смоленского и Московского окружных судов. После революции Громов работает инспектором-ревизором Военно-хозяйственного совета Наркомвоена и Наркомпрода, главным юрисконсультом и управляющим юридическим отделом Госконтроля и Рабкрина (1917-1924). В последующие несколько лет он — следователь по важнейшим делам Прокуратуры РСФСР, ст. инспектор и консультант Главного Экономического управления ВСНХ.

В 1926-1935 гг. Громов целиком посвящает себя научно-исследовательской деятельности в области криминалистики и уголовного процесса в Институте советского права, Институте по изучению преступника и преступности, Институте уголовной политики. В 1935 г. он возвращается на короткое время на практическую работу сначала в Прокуратуру РСФСР, а затем в Прокуратуру СССР.

С 1938 г. Громов — на преподавательской работе, сначала в Московском юридическом институте, где в 1940 г. ему было присвоено звание доцента, а затем в МГУ (кафедры уголовного процесса, классической филологии, древних языков). В сентябре 1950 г., будучи уже в преклонном возрасте, Владимир Иустинович уходит на пенсию. Скончался он 11 марта 1952 г.

Первые его труды вышли еще до революции, однако по-настоящему талант ученого проявился в советское время. Первой крупной работой, принесшей ему широкую известность в юридических кругах, была книга “Дознание и предварите­льное следствие (теория и техника расследования преступлений)”, которая вышла в 1925 г. и выдержала 6 изданий. Вслед за Якимовым Громов обращается к понятию розыска, первым начинает разрабатывать учение о криминалистической версии и планировании расследования, разрабатывает методики расследования ря­да видов преступлений, издает несколько работ по теории доказывания. Наконец, в 1937 г. выходит в свет его книга совершенно необычного характера — “След­ственная практика в примерах” о которой ее редактор писал: “Черпая материал из повседневной практики следственной работы, автор стремится на примере самых обычных следственных дел дать не только анализ следственных действий по каждому излагаемому им делу, но и сделать соответствующие выводы и обобщения методического характера, которые приложимы вообще к расследованию тех или иных категорий уголовных дел... Сообщаемые автором сведения из области криминалистики уже звучат по-иному: это уже не параграфы из учебника, а неопровержимо доказанная на конкретном приеме техническая целесообразность”.

В 1935-1936 годах вышел в свет первый советский учебник криминалистики в двух книгах для слушателей правовых вузов⁴⁷. В аннотации к нему говорилось: “Учебник по криминалистике, подготовленный Научно-исследовательским институтом уголовной политики, является основным учебным пособием по курсу криминалистики для слушателей правовых вузов и школ и практическим пособием для органов расследования и судебно-прокурорских работников”.

Структурно учебник выглядел следующим образом.

Книга 1: часть 1 — Основные принципы криминалистики (введение; история развития криминалистики), часть 2 — Уголовная техника (реги­страция и опознание преступников; исследование вещественных доказательств и следов; исследование документов); часть 3 — Уголовная тактика (типовая схема расследования; обыск и выемка; осмотр места преступления; допрос; производство экспертизы; опознание личности и очная ставка; окончание расследования и внешнее оформление дела).

Книга 2: часть 1 — Методика расследования убийств и отдельных общеуголовных преступлений (расследование бытовых убийств и террористических актов, грабежей и разбоев, половых преступлений, дел о поджогах); часть 2 — Методика расследования хищений социалистической собственности и должностных и хозяйственных преступлений (расследование дел о хищениях социалистической собственности, о должностных растратах, о выпуске недоброкачественной продукции).

Автор введения Е. У. Зицер, формулируя понятие советской криминалистики, отмечал, что она призвана “помочь делу социалистического строительства, делу очищения нашего общества от гниющих остатков капитализма, призвана укреплять советский строй и правопорядок” (с. 6). Ее задачами являются вооружение практических работников всеми необходимыми для борьбы с преступностью техническими сведениями и разработка таких методов, которые обеспечили бы максимальную быстроту и меткость расследования и в то же время “такую его организацию, которая имела бы наибольший массово-политический эффект в смысле воздействия на широчайшие массы трудящихся, вовлекаемые в активную борьбу с преступностью. Только в условиях диктатуры пролетариата, когда интересы, защищаемые государственной властью, полностью совпадают с интересами самых широких масс трудящихся, стала возможной такая постановка вопроса, какая дается в советской криминалистике” (с. 6). Легко видеть, что это определение носило ярко выраженный классовый характер.

В учебнике 1935 года дана трехчленная система криминалистики. Определения ее составных частей — уголовной техники, уголовной тактики (названия сохранялись старые) и частной методики — носили описательный характер: указывалось, что изучают эти разделы науки. Например, об уголовной технике говорилось, что она изучает способы применения естественных наук (физики, химии, биологии и т. д.) к расследованию преступлений.

На этом фактически и заканчивалось рассмотрение в учебнике теоретических вопросов, имеющих общенаучное значение В книге ничего не говорилось о природе криминалистической науки и ее месте в системе научного знания, о принципах криминалистики (хотя именно так именовалась первая часть книги), о методах криминалистической науки. Все эти вопросы еще ждали своего решения.

С классовых позиций предпринял Е. У. Зицер и попытку изложить вкратце историю развития криминалистики. Он показывает развитие научных методов расследования на примере уголовной регистрации, исследования документов, учения о следах, допроса. Анализируя криминалистическую практику современных империалистических государства автор стремится показать, как различные криминалистические институты используются буржуазией в своих классовых интересах, прежде всего, в борьбе с революционным движением. Правда, здесь он нередко смешивает положения науки с полицейской практикой их применения, однако эта ошибка характерна и для более поздних работ других ученых.

В 1 книге авторы раздела “Регистрация и опознание преступников” — И. Н. Якимов и Н. А. Бобров — указывали, что основой классификации регистрационных систем являются элементы состава преступления: субъект, объект и преступное действие. Поэтому они подразделили эти системы на три основные группы. К первой (системы, относящиеся к личности преступника) отнесли дактилоскопию, словесный портрет и сигналетическую фотографию, а также “мало практикуемые виды регистрации”: особых примет, отпечатков ладоней, пофамильный учет судимых, вновь привлекаемых к уголовной ответственности, разыскиваемых, отбывающих наказание и подвергаемых приводу, регистрацию кличек и прозвищ. Ко второй группе (по признакам объекта преступления) были отнесены “парные” системы — предметов, добытых преступным путем, и алфавитного учета потерпевших, неопознанных трупов и лиц, пропавших без вести. В число систем третьей группы (по признакам преступного действия) вошли регистрации преступлений по их роду, по способам и приемам совершения, по почерку (сс. 29-30).

Хотя эту классификацию вряд ли можно считать безупречной, она, несомненно, способствовала упорядоченности системы регистрации. Следует заметить, что ее придерживались и авторы учебника 1938 года.

В рассматриваемом учебнике впервые в криминалистической литературе был употреблен термин “учение о следах” (с. 23). Автор раздела “Исследование вещественных доказательств и следов” И. Н. Якимов разделил следы на пять групп: следы человека (ног, пальцев рук, зубов, пятна крови, спермы, волосы); следы действия огнестрельного оружия; следы орудий взлома; следы транспортных средств; другие (следы одежды, пыль и грязь, табачный пепел и окурки, пятна от различных веществ). Таким образом, он произвел дальнейшую детализацию своей классификации, приведенной в работах 1924-29 годов и книге “Осмотр”. В этом разделе учебника даются не только характеристики различных видов следов, но и рекомендации по их изъятию и последующему экспертному исследованию. Гораздо подробнее, чем в более позднем учебнике (1938 года), описываются следы транспортных средств и излагаются возможности их экспертного и следственного исследования.

Раздел III части 2-ой “Исследование документов” был написан С. М. Потаповым. Еще в своей “Судебной фотографии” он определил почерк как “систему привычных движений, выраженную в письменных знаках”⁴⁸ и из этого исходил при изложении материала учебника.

Подвергнув критическому рассмотрению методы исследования почерка в западной криминалистике (каллиграфический, приметоописательный, графометрический и графологический), автор аргументировал необходимость осуществлять исследование почерка “в порядке изучения общих признаков и особенностей, притом не изолированно, а в их взаимной связи и взаимоотношении со всей системой движений в данном почерке” (с. 119). Затем он дал подробную характеристику общих признаков почерка и его особенностей. Фактически эти положения легли в основу советской графической экспертизы. Оценивая вклад С. М. Потапова в криминалистику, Н. В. Терзиев впоследствии писал: “Он предложил оригинальную методику криминалистической экспертизы письма, оказавшуюся на практике весьма эффективной и ныне принятую во всех криминалистических лабораториях СССР. Он разработал систему регистрации по почерку”. ⁴⁹

Принципиальная критика взглядов западных криминалистов содержалась и в разделе “Типовая схема расследования” (автор — С. А. Голунский). Убедительно доказывалось, почему неприменимы в жизни схемы расследования Аннушата, Ничефоро, Вейнгарта (как, впрочем, Якимова и Громова), и делался вывод, что “говорить о схеме расследования можно лишь условно: во-первых, как о некоторой обычной, применимой в большинстве случаев, последовательности следственных действий, во-вторых, как о перечне тех вопросов, которые должны быть выяснены при расследовании. В последнем смысле схема расследования может быть дана лишь применительно к отдельным видам преступлений, что и делают частные методики расследования. В типовой схеме можно дать только перечень общих приемов расследования” (с. 135).

В целом, это был правильный для того времени вывод, особенно если учесть, что еще не были разработаны общие положения криминалистической методики.

Все преступления Голунский разделил на три группы: оставляющие материальные следы (расследование начинается с исследования этих следов), непосредственно материальных следов не оставляющие (расследование ведется на основе анализа действий лиц, исходя из письменных документов, показаний свидетелей и пр.) и промежуточные виды преступлений, при расследовании которых одинаково важную роль играют как осмотр места или объекта преступления и т. п., так и письменные документы (расследование нарушений правил техники безопасности и др.). Такая классификация страдала известными погрешностями, ибо основывалась на предпочтительном отношении к тому или иному виду доказательств или следственных действий. Но все-таки это был уже некоторый ориентир на то, с каких следственных действий в каждом случае предпочтительнее начинать расследование.

Последующее содержание раздела составляли типовые схемы расследования по каждой из указанных трех групп преступлений.

Насколько нам удалось установить, термин “версия” в нашей литературе был впервые употреблен в этом разделе учебника. С. А. Голунский не рассматривал логическую природу версий и ограничился указанием на то, что они лежат в основе плана расследования и выдвигаются на втором этапе работы по делу — после проведения первоначальных следственных действий, если с их помощью следователь “все же не получает определенных указаний о личности и местонахождении преступника” (с. 141).

Последовательность работы следователя при составлении плана расследования Голунский определил таким образом:

“а) оценка собранного материала с обязательным выяснением и учетом социально-политической обстановки, в которой совершилось преступление;

б) определение возможных версий расследования;

в) наметка вопросов, которые надо выяснить, чтобы проверить каждую из этих версий;

г) наметка следственных действий, которые надо произвести, чтобы выяснить эти вопросы,

д) определение сроков совершения следственных действий, необходимых для проверки версий” (с. 143).

Разумеется, все эти положения еще не составляли частной криминалистической теории. Но это уже была сумма практических рекомендаций, основывающихся на известном обобщении накопленного к тому времени опыта следственной работы.

Разделы, посвященные обыску и выемке, осмотру и допросу, написал И. Н. Якимов. Они представляют собой существенно дополненные и переработанные главы его ранних работ.

В разделе о производстве экспертизы (автор — С. А. Голунский) весьма важной была постановка вопроса об оценке следователем заключения эксперта. Здесь были сформулированы критерии такой оценки и возможные решения следователя в случае его несогласия с выводами эксперта (с. 223-224).

Раздел “Опознание личности и очная ставка” был написан В. И. Громовым. Он, как отмечал И. Ф. Крылов, отказался здесь “от данной ранее отрицательной оценки способа предъявления опознаваемого в группе с другими, непричастными к делу лицами. Отметив, что этот способ иногда осложняет следствие, автор признал, что он является серьезной гарантией правильности опознания”⁵⁰.

Данный раздел интересен еще и тем, что здесь Громов развил свои взгляды на нежелательность повторного опознания тем же опознающим (с. 230), на целесообразность создания условий, аналогичных тем, в которых воспринимался объект опознания опознающим (с. 232), и наконец, на необходимость при организации процедуры опознания проведения следственного эксперимента.

Последний раздел книги — “Окончание расследования и внешнее оформление дела” — носит процессуально-технический характер и, в общем-то, выпадает из структуры учебника.

Книга 2-я учебника начинается с изложения конкретных частных методик. Ее авторы — В. И. Громов, С. А. Голунский и П. И. Тарасов-Родионов — очевидно, не ставили перед собой цель описать их единообразно. Поэтому излагаемые в первой части книги методики расследования убийств, грабежей и разбоев, половых преступлений и поджогов объединяет структурно, пожалуй, только то, что в них идет речь фактически лишь о первоначальных следственных действиях, причем в большинстве случаев четко просматривается рекомендация С. А. Голунского из первой книги учебника: составлять план расследования лишь после проведения первоначальных следственных действий. Мы читаем: “Пер­вым, основным и важнейшим условием методически правильной устано­вки процесса расследования по делам об убийствах является составление ориентировочного плана расследования. Однако здесь следует оговориться относительно момента времени, когда возможно бывает составить план расследования... Чтобы наметить план расследования, надо сначала осмотреть место нахождения трупа, самый труп, обстановку, среди которой он найден, и опросить некоторых лиц, и только после этого можно определить существо и признаки подлежащего расследованию преступления, разрешить вопрос о дальнейшем направлении розысков и расследования и наметить общий план следственных действий” (с. 6).

В методике расследования убийств особенно подробно излагались вопросы осмотра места происшествия, причем после общих положений авторы останавливались на особенностях осмотров в зависимости от способов совершения преступления.

Весьма примитивно даже для того времени описаны методики расследования грабежей, разбоев и половых преступлений. Приводя некоторые рекомендации по допросу потерпевших и подозреваемых, авторы лишь вскользь упоминают об освидетельствовании потерпевших и осмо­тре одежды потерпевших и подозреваемых. О расследовании поджогов говорится, в целом, по той же схеме, что и по расследованию убийств.

В ином ключе даются методики расследования хищений государственного и общественного имущества, должностных и хозяйственных преступлений. Здесь внимание читателя акцентируется на установлении способов их совершения, возможностях некоторых видов экспертиз, необходимости принимать меры к устранению причин и условий, способствующих совершению преступлений. В разделе III, где излагается методика расследования дел о выпуске недоброкачественной продукции, имеется даже специальный параграф, посвященный профилактической работе следователя.

К оценке второй книги учебника, как нам кажется, необходимо подходить двояко. Сам факт ее издания бесспорно положителен, ибо благодаря этому учебник охватил все разделы криминалистической науки. Однако научный и методический уровень изложенного материала (особенно первой части) был невысок даже для того времени. Между тем, уже был издан ряд работ И. Н. Якимова, В. И. Громова, Н. Лаговиера, о которых мы упоминали, где вопросы методики излагались и более квалифицированно, и более детально. Но сказанное вовсе не снижает оценки работы в целом: это был первый учебник по отечественной криминалистике, ознаменовавший завершение первого периода ее развития — периода возникновения и становления.

Следующий этап развития криминалистики можно охарактеризовать как этап разработки частных криминалистических теорий, отражающих отдельные стороны, элементы предмета науки. Этот этап по времени захватывает приблизительно период с середины 30-х до начала 60-х годов, когда закладываются методологические основы криминалистики, разрабатываются научные основы всех разделов криминалистики и их подразделов (отраслей).

В области криминалистической техники развиваются основы судебной фотографии, приемы и способы использования средств и методов фотографии при производстве отдельных следственных действий и оперативно-розыскных мероприятий, в экспертной практике и в целях предотвращения преступлений.

Развитию судебной фотографии способствовали труды С. М. Потапова “Судебная фотография” (1948), Н. А. Селиванова “Судебно-опера­тивная фотография” (1955), Н. С. Полевого и А. И. Устинова “Судебная фотография и ее применение в криминалистической экспертизе” (1960), коллективная монография “Фотографические и физические методы исследования вещественных доказательств” (1962), ряд диссертационных работ, статей и методических указаний.

В области трасологии исследования осуществлялись как в направлении разработки ее научных основ, теоретических принципов, так и в направлении изучения отдельных видов материально фиксированных следов-отображений. Начало научной классификации следов положила работа Б. И. Шевченко “Научные основы современной трасеологии” (1947), оказавшая заметное влияние на развитие теоретических основ этой отрасли криминалистической техники. Впоследствии вопросы трасологической классификации получили свое развитие в работах П. В. Данисявичуса, Г. Л. Грановского, А. Н. Василевского и других. Изучаются механизм следообразования, условия сохранения и обнаружения различных видов следов, их доказательственное значение, разрабатываются методики экспертного исследования этих объектов.

Значительное внимание уделяется проблемам криминалистического исследования документов. Базируясь на данных психологии и физиологии, советские почерковеды создали научные основы графической идентификации, разработали систему признаков письма и почерка, методику почерковедческой экспертизы. Начало этому было положено монографией А. И. Винберга “Криминалистическая экспертиза письма” (1940).

Ведущие советские почерковеды А. И. Винберг, С. И. Тихенко, Л. Е. Ароцкер, В. Ф. Орлова, Р. М. Ланцман, А. И. Манцветова своими работами открыли перспективы для практического совершенствования отдельных направлений судебного почерковедения. Детально изучались вопросы технико-криминалистического исследования документов. В трудах А. А. Гусева, Д. Я. Мирского, В. М. Николайчика, Э. Б. Мельниковой и других было обосновано применение физических, химических, фотографических и иных методов при исследовании документов.

В области судебной баллистики наиболее важными были исследования Б. М. Комаринца, посвященные криминалистической идентификации огнестрельного оружия по стреляным гильзам и пулям. В работах Н. М. Зюскина, А. Н. Самончика, Б. Н. Ермоленко и других разрабатывались и неидентификационные вопросы судебной баллистики, экспертизы холодного оружия и пр. Многие пограничные медико-криминалистические проблемы успешно исследовались судебными медиками, например, В. Ф. Черваковым, Ю. М. Кубицким, С. Д. Кустановичем.

Параллельно с развитием криминалистической техники разрабатывались и проблемы криминалистической тактики. Начиная с 30-х годов И. Н. Якимов плодотворно работал над вопросами тактики отдельных следственных действий, в особенности следственного осмотра. Его докторская диссертация “Следственный осмотр” (1947) была первым послевоенным монографическим исследованием в этой области.

Активизации научно-исследовательской деятельности по разработке проблем тактики содействовали дискуссии о предмете криминалистиче­ской тактики и ее месте в системе криминалистики, проведенные в 1955 г. ВНИИ криминалистики Прокуратуры СССР. Интенсивно исследуются тактические начала розыска (В. И. Попов), следственного эксперимента (Л. Е. Ароцкер, Н. И. Гуковская), обыска (А. Р. Ратинов), предъявления для опознания (Г. И. Кочаров), допроса (Л. М. Карнеева, С. Я. Розенблит, А. Н. Васильев), вопросы планирования расследования (С. А. Голунский, А. Р. Шляхов, И. М. Лузгин, Н. А. Якубович, Г. Н. Мудьюгин и другие).

В этот период активно разрабатываются и отдельные проблемы криминалистической методики. Прежде всего следует упомянуть докторские диссертации С. И. Тихенко по вопросам борьбы с хищениями государственного и общественного имущества (1958) и В. П. Колмакова по методике предотвращения и расследования убийств (1962), в которых освещались проблемы борьбы с наиболее опасными преступлениями. Были исследованы вопросы установления в процессе расследования причин и условий, способствующих совершению преступлений (Г. Г. Зуйков), использования помощи общественности в расследовании и предотвращении преступлений (С. П. Митричев, В. К. Звирбуль и др.).

Большое внимание уделялось разработке конкретных криминалистических методик⁵¹.

Именно на этом этапе развития криминалистики закладываются теоретические предпосылки возникновения общей теории советской криминалистики, которые впоследствии сыграли решающую роль в ее формировании. Рассматривая проблему предпосылок научной теории, М. В. Мостепаненко отмечает, что с помощью теоретических предпосылок определяются исходные понятия и формулируются принципы и гипотезы, на основе которых возникает возможность установить связи и отношения между исходными понятиями. “Определение исходных понятий, а также принципы и гипотезы, необходимые для построения теории, называются основанием теории. Как видим, теоретические предпосылки теории дают возможность построить ее фундамент”⁵². В то же время В. С. Готт, Э. П. Семенюк и А. Д. Урсул, рассматривая проблемы общенаучного подхода к познанию эмпирических фактов и явлений, считают, что “использование специальными дисциплинами эмпирического логико-методологического обоснования новых категорий кардинально трансформирует сам характер такого обоснования, делая его теоретическим для сферы специально-научного знания”⁵³.

Общетеоретические положения содержались уже в статье Б. М. Шавера о предмете и методе советской криминалистики (1938), в работе С. М. Потапова "Введение в криминалистику" (1946), монографиях А. И. Винберга “Основные принципы советской криминалистической экспертизы” (1949) и “Криминалистическая экспертиза в советском уголовном процессе” (1956). В этих трудах А. И. Винберг не только глубоко исследовал и развил дальше теорию криминалистической идентификации, но и разработал общие теоретические основы советской криминалистической экспертизы, обосновал практическое значение логики и ее законов в криминалистической экспертизе. В указанных работах А. И. Винберг сформулировал также научные основы отдельных видов криминалистической экспертизы, в том числе таких, как графическая и трасологическая.

Один из выдающихся советских криминалистов Абрам Ильич Винберг (1908-1989) родился в Петербурге. После окончания в 1930 г. юридического факультета Ленинградского университета он в течение семи лет находился на прокурорско-следственной работе, а затем переходит на преподавательскую работу в Военно-юридическую академию Красной Армии. В годы Великой Отечественной войны А. И. Винберг вновь на практической работе в органах военной прокуратуры (1942-1945).

Возвратившись после войны к педагогической деятельности, А. И. Винберг руководил преподаванием криминалистики в Военно-юридической академии, а затем перешел на работу в Высшую школу МВД СССР (1965), где возглавил кафедру криминалистики.

В 1960 г. А. И. Винберг назначается директором Всесоюзного научно-исследо­вательского института криминалистики Прокуратуры СССР, а в 1963 г. вновь возвращается на педагогическую работу. С 1968 г. А. И. Винберг полностью посвящает себя научно-исследовательской деятельности сначала в Институте государ­ства и права Академии наук СССР, а затем (с 1972 г.) во Всесоюзном научно-исследовательском институте судебных экспертиз Министерства юстиции СССР.

А. И. Винберг — автор многочисленных монографий, учебников и учебных пособий по криминалистике. Широкую известность приобрели его статьи и выступления о сущности криминалистической техники и криминалистической экспертизы, по вопросам криминалистической одорологии, экспертологии, о научных основах криминалистической техники и тактики, о перспективах развития криминалистической теории, о применении в криминалистике и криминалистической экспертизе логики, семиотики, системно-структурного анализа и др.

Предмету и методу криминалистики, обоснованию ее юридического характера, раскрытию ключевой роли криминалистики в улучшении качества расследования преступлений посвятил свою докторскую диссертацию “Основные теоретические вопросы советской криминалистики” (1955) С. П. Митричев.

Степан Петрович Митричев родился в 1904 г. в крестьянской семье. Свою трудовую деятельность он начал в 1923 г. сельским культработником.

После окончания в 1928 г. юридического факультета Московского университета С. П. Митричев длительное время работал в органах прокуратуры, а затем на ответственной работе в Управлении делами Совета Министров СССР. С 1950 по 1954 гг. С. П. Митричев — директор Всесоюзного научно-исследовательского института криминалистики Прокуратуры СССР; одновременно он ведет педагогич­ескую работу во Всесоюзном юридическом заочном институте, а с 1951 по 1972 г. — заведует кафедрой криминалистики этого института. С 1972 г. до дня своей смерти в 1977 г. С. П. Митричев был профессором-консультантом этой же кафедры.

Основные работы Степана Петровича Митричева были посвящены общетеоретическим проблемам советской криминалистики, ее задачам и методам, участию общественности в расследовании преступлений и методикам расследования отдельных видов преступлений.

Монографические исследования 50-х — начала 60-х годов Б. М. Комаринца, С. И. Тихенко, А. Н. Васильева, Л. Е. Ароцкера, А. Н. Колесниченко, В. Я. Колдина, М. Я. Сегая, И. М. Лузгина, В. К. Лисиченко, В. А. Снеткова, А. В. Дулова, И. Ф. Крылова, Н. А. Селиванова, А. А. Эйсмана, В. Е. Коноваловой и других не только явились теоретическими предпосылками возникновения общей теории советской криминалистики, в них фактически уже содержались структурные элементы этой теории.

Мысль о необходимости разработки теории криминалистики была высказана Б. М. Шавером еще в 1938 г.⁵⁴

В годы Великой Отечественной войны С. М. Потапов продолжил свои исследования в области теории криминалистики. В 1943 г. он завершил работу “Роль методов криминалистики в доказательственном праве”⁵⁵, развивающую идеи, высказанные им ранее.

Основные положения этой работы заключаются в следующем:

1. Общим методом криминалистики является метод идентификации, “роль которого во всех его видоизменениях в зависимости от свойств исследуемых объектов состоит в судебном доказательстве тождества” (с. 36). Открытие и некоторое теоретическое обоснование этого метода принадлежит Бертильону, и именно его “следует признать первым осново­положником науки о раскрытии преступлений, которой десять лет спустя после первого приложения этой науки к потребностям расследования и суда было присвоено Гроссом название криминалистики. Ганс Гросс не был самостоятельным исследователем научно-техничес­ких приемов получения судебных доказательств для раскрытия преступлений”⁵⁶.

2. “Всякое правонарушение имеет место в том случае, когда возникает отношение, противоположное обеспеченному государственной властью, и такого рода отношения, влекущие за собой наказание в качестве реализации обеспечения, именуются преступлениями. Таким образом, криминалистика, будучи наукой о раскрытии преступлений, имеет своим предметом исследование этого рода отношений между людьми, устанавливая судебные доказательства тождества таких отношений с преступлениями”⁵⁷.

3. Понятие преступления как отношения между людьми является основой методологии установления судебных доказательств в процессе раскрытия преступлений. Это отношение “должно быть понимаемо в реа­льном его значении, как взаимно обусловленное проявление свойств ве­щей, обусловливающее в их взаимодействии определенное явление”⁵⁸.

4. Причинная связь, подлежащая исследованию при раскрытии преступления, устанавливается “не из последующих за преступлением фактов в цепи бесконечной причинности, а из совокупности предшествующих, за которыми преступление неизменно и безусловно следует и которыми являются взаимодействующие свойства субъекта и объекта в данном отношении конечной причинности”⁵⁹.

5. “Основой построения процесса раскрытия преступления при краткости первоначальных сведений о расследуемом событии служит внутренняя связь и взаимная обусловленность отдельных составных частей преступления как целостного взаимодействия свойств субъекта и объекта в конечной причинности. Последовательно открываемые признаки отдельных частей служат основанием применения логического метода открытий, рассматриваемого с точки зрения криминалистической (судеб­ной) идентификации как процесс установления тождества или отсутствия тождества последовательно возникающих представлений о неизвестных фактах, предшествовавших достоверно известным”⁶⁰.

Таким образом, но мнению С. М. Потапова, основу теории криминалистики составляет криминалистическая идентификация, и ее разработка обеспечивает криминалистике необходимую методологическую базу.

Позднее, в 1946 г., основные положения данной работы С. М. Потапов изложил во “Введении в криминалистику”.

В 1949 г. С. М. Потапов завершил работу еще над одной книгой, которую он назвал “Теория советской криминалистики”. В предисловии он писал: “Настоящая работа представляет собой первый опыт теории советской криминалистики. Она изложена по иной системе сравнительно с принятыми в руководствах разных авторов... Она захватывает, во-пер­вых, основные положения, относящиеся к правовой природе и истории советской криминалистики; во-вторых, основные положения, относящиеся к ее методологии: в-третьих, основные положения, определяющие содержание науки о следствии и материальную обстановку для его производства как научного исследования; в-четвертых, основные положения, определяющие общую методику следствия в соответствии с учением об отношении, и, в-пятых, применение основных положений теории к отдельным следственным действиям, показанное на примере осмотра места преступления”⁶¹.

В “Теории советской криминалистики” получили свое развитие те же идеи, что и в упомянутой выше работе С. М. Потапова (1943 г.). Автор добавил к ним аргументацию в пользу признания процесса расследования научным криминалистическим исследованием, а также изложение основных положений тактики осмотра места преступления. Он предупреждал, что “основные положения, касающиеся методологии криминалистического исследования, представлены лишь с незначительными дополнениями по сравнению с опубликованным в небольшом тираже издании под именем “Введение в криминалистику”, имевшего в виду положить начало построению теории советской криминалистики”⁶².

К сожалению, и эта работа С. М. Потапова не увидела свет и не могла способствовать процессу формирования общей теории советской криминалистики.

В 1947 г., выступая с докладом на VII совещании по криминалистике, созванном Всесоюзным институтом юридических наук, А. И. Винберг впервые поставил вопрос о необходимости создания общей теории криминалистики. Он говорил: “Следует, однако, констатировать, что в результате как молодости советской криминалистики, так и известного увлечения экспериментально-исследовательскими работами ряд актуальных проблем, составляющих основы теории криминалистики, остались еще не разработанными. Криминалистика, накопив, несомненно, ценный опыт и значительный материал по частным вопросам научной техники и методики расследования, в то же время еще не создала общей теории криминалистики (выделено нами — Р. Б.), в том числе такого важнейшего раздела, как методология криминалистической экспертизы. Таким образом, накопленные за прошедшие годы опыт и достижения криминалистов по частным проблемам не поднялись еще до такого теоретического обобщения, которое должно вывести криминалистику из ее нынешнего эмпирического состояния”⁶³.

В 1951 г. А. И. Винберг вновь писал, что “глубокое развитие советской теории криминалистики на основе марксистской методологии и вооружение ею следственных, судебных и экспертных работников составляют важнейшую и ближайшую задачу ученых-криминалистов”⁶⁴.

В 1955 г., выступая на дискуссии о предмете криминалистической тактики, А. А. Пионтковский также употребил термин “общая теория криминалистики”, обозначив им, правда, лишь общие положения тактики⁶⁵. Но в те годы еще не было условий, необходимых для создания общей теории криминалистики. Эти условия возникли после разработки философских проблем криминалистической науки в середине 60-х годов, когда укрепилась ее собственная методологическая база.