А. Исторические очерки Синода

_ 111. Каноны и законы православной церкви, заимствованные Россиею от Византии, представляли чрезвычайно мало оснований для борьбы духовного авторитета со светскою властью. После того, как при Константине Великом христианская вера признана господствующею, церковь вошла в близкое соприкосновение с государством, на защиту которого она опиралась. Взаимные отношения церкви и государства определились к выгоде последнего. Светская власть принимала деятельное участие в устройстве церковного управления, в определении прав и обязанностей духовной иерархии. В течение шести веков, предшествовавших крещению Руси, Греческая церковь усваивала себе политическое миросозерцание императорского Рима. Духовенство, явившееся в Россию вместе с Владимиром Святым, ничем не напоминало просветителей, посылаемых римским первосвященником в разные страны Западной Европы. Оно не имело точки опоры вне страны; оно не заявляло претензий на господствующее положение в обществе; оно не признавало себя обществом, стоящим вне государства, в качестве особого порядка. Напротив, духовенство с самого начала явилось поборником монархических идей; московское самодержавие развивалось и крепло под его защитой. Политические идеи великих князей и царей заимствовались от церкви, внесшей к нам предания византийского императорства. Таким образом, спор двух авторитетов - светского и духовного - за внешнее преобладание не мог возникнуть на почве православного учения. Церковь наша постоянно была обществом, живущим в государстве, в тесном союзе с ним. Во времена величайшего своего могущества церковь пользовалась только значительною автономиею в делах своего управления и привилегиями в отношении государственном.

_ 112. Спор между церковью и государством мог возникнуть и возник действительно по поводу определения объема привилегий и границ автономии первой. Права церкви определялись отчасти ее задачами в новопросвещенном обществе, отчасти религиозным и благоговейным отношением светского общества к церкви. Так сложились двоякие права и привилегии церкви - юридические и экономические. С одной стороны, установилось освобождение духовенства и церковных людей от светского суда, с другой - церковь обогащается массою земельных имуществ, поставленных также в привилегированное положение. Уже устав Владимира Святого исчисляет массу лиц, "преданных митрополиту по правилам". Сюда относятся как лица, принадлежащие к духовному чину, так и взятые под покровительство церкви, в силу их общественного положения. Затем, благочестие князей и "мужей" было обильным источником материального богатства церкви. Церковные, особенно монастырские, земли росли с поразительною быстротою. Духовенство пользовалось на них также правами юрисдикции. Хотя крестьяне, поселенные на церковных землях и не входили в число "церковных людей" по уставам, но они пользовались различными льготами, в силу так называемых жалованных грамот. Жалованные грамоты, дававшиеся монастырям и иерархам, освобождали их крестьян: 1) от финансовых тягостей; 2) от подчинения суду наместников и волостелей. Конечно, освобождая духовенство и его крестьян от местного суда, князья оставляли за собою суд в последней инстанции. Но независимость церкви, опиравшаяся и на экономическое ее благосостояние, была весьма велика. На почве этих привилегий и возникли все спорные вопросы между церковною и светскою властями.

_ 113. Здесь не место следить за возникновением и развитием этого спора. Достаточно указать на важнейшие его моменты. После того как монгольское иго было свергнуто, Иван III задумал ограничить привилегию церкви в области экономической. Зашла речь о секуляризации церковных имуществ. Но великий князь должен был отступить пред энергическим отпором духовенства. Со времени Ивана III государство идет, однако, к этой цели, хотя довольно медленно. Светское законодательство кладет предел увеличению церковных владений*(1807), постепенно прекращает выдачу жалованных, тарханных и т. п. грамот*(1808), старается подчинить управление церковными имуществами своему контролю и т. д. Еще успешнее идет постепенное подчинение духовенства светскому суду. По важнейшим уголовным делам это подчинение состоялось довольно рано. Но и по делам гражданским развилась юрисдикция приказа большого дворца, который приобрел влияние и на заведование церковными имуществами. Именно в нем сосредоточивались дела о плате с оброчных статей, по сбору денег, хлеба и даточных людей для военной службы, надзор за финансовым состоянием монастырей и судебно-гражданские дела*(1809).

В самом управлении церковью государи издавна принимали участие. Духовенство не только не чуждалось, но искало его. Иначе и быть не могло при стародавнем союзе духовенства с светскою властью. Митрополиты издавна принимали участие в политических делах; с своей стороны, великие князья и цари играли деятельную роль в церковном управлении. При Иване Грозном, московские святители пережили даже ряд унижений от царя и его опричников. Но если вопрос подвигался к своему разрешению путем частных мер, то он далек был от окончательного разрешения. Обстоятельства не позволяли даже поставить его определенно и, так сказать, принципиально.

_ 114. За столетие перед тем, как Петр Великий начал свою преобразовательную деятельность, устройство нашей церкви получило больший блеск. Именно, в 1586 году, царь Федор Иванович говорил совету бояр и духовенства: "Восточные патриархи только имя святителей носят, власти же едва ли не всякой лишены; наша же страна благодатию Божией все больше расширяется, и потому я хочу устроить в Москве превысочайший престол патриаршеской". Через три года после того, 26 января 1589 года, был поставлен первый патриарх Русской церкви Иов. Учреждение патриаршества, конечно, не имело своею ближайшею целью усилить значение церковной власти в России. Русские митрополиты издавна сделались фактически независимыми от константинопольского патриарха. Независимость эта укреплялась все больше, и слова Федора Ивановича ясно показывают, что учреждение патриаршества имело целью узаконить фактическое положение вещей. Россия сделалась независимым патриархатом, получила свой "превысочайший престол патриаршеской". Но престол этот, в государственном отношении, не получил больших прав, чем бывшая кафедра митрополита. Но больший церковный блеск патриарха, большее уважение, которым он был окружен, яснее выдвинули вопрос, издавна назревший, вопрос о двоевластии, о взаимном отношении двух сил, действовавших совместно на поприще как церковном, так и политическом.

События Смутного времени отодвинули этот вопрос на задний план. Патриотизм Гермогена ясно показал, что в патриаршестве были живы предания русских митрополитов. Но с началом "земского строения", все внутренние вопросы выступили наружу. Первая половина царствования Михаила Федоровича (1613 - 1634) видела небывалое развитие государственного значения патриархов. Значение это было приобретено патриархом Филаретом, отцом государя (1619 - 1634). Его обширному уму и сильной воле было много дела в области государственной, после событий смутного времени. Он поддерживал своего сына в деле правления и укрепил его власть. Неудивительно, что патриарх занял место подле государя. Вместе с ним он разделял царские почести, вместе с ним назывался "Великим Государем" и указы писались от имени обоих. Сила нового патриарха отразилась и на блеске патриаршего управления. Его окружал блестящий и многолюдный двор, подобный двору царскому. Управление церковное распределяется между приказами патриаршими. Таковы были: 1) патриарший разряд или патриарший духовный приказ, где сосредоточивались дела по определению к должностям лиц духовного звания, рассмотрение жалоб на них, суд по преступлениям против веры и рассмотрение гражданских исков*(1810); 2) приказ церковных дел, учрежденный для надзора за церковным благочинием*(1811); 3) Казенный приказ, заведовавший различными сборами с вотчин, церквей и монастырей; 4) патриарший двор, управлявший недвижимыми имуществами патриарха*(1812). Затем, в 1625 году, Филарет испросил для патриаршей области новую жалованную грамоту, которою подтверждались привилегии, данные патриархам и митрополитам в прежнее время, и увеличивались новыми.

_ 115. В патриаршество Филарета привилегии церкви достигли высшего своего развития. При преемниках его*(1813) значение церкви не могло удержаться на прежней высоте, благодаря тому, что они не могли наследовать личного его положения. Правда, советы их испрашивались по важнейшим делам; духовные чины призывались на совет в думу и на земские соборы. Но в этом должно видеть знаки уважения скорее, чем признаки настоящего влияния. Между тем, потребности возрождавшегося государства и общества не могли уживаться с привилегиями духовенства. Финансовые потребности государства вынуждали его точнее определить участие духовенства в несении государственных тягостей. Страшная запутанность в гражданской подсудности духовенства вредно отражалась на интересах частных лиц*(1814). Наконец, число церковных имуществ росло, несмотря на все запреты правительства. "Рост" этот совершался всякими путями, не всегда законными. Захватывались земли, принадлежавшие городам. Через это тяглые люди теряли часть своего имущества и средства отбывать лежащие на них тягости. Поместные и вотчинные крестьяне сманивались на монастырские земли, и служилые люди жаловались, что им государевой службы служить не с чего. Напрасно сыскной приказ, учрежденный при Михаиле Федоровиче, употреблял все усилия для возвращения беглых. Все царствование Михаила наполнено частными мерами к исправлению этих недостатков.

Но решительный поворот дела в иную сторону совершен уложением Алексея Михайловича. В составителях его интересы государства и светского общества нашли себе полное выражение. Во-первых, Уложение установило ряд мер к возвращению тяглых земель, неправильно взятых монастырями и духовными властями*(1815). Затем, оно подтвердило прежние указы о не увеличении церковных имуществ. Наконец, Уложение учредило особое учреждение для гражданского суда по искам на духовенство. Учреждение это получило название Монастырского приказа*(1816).

Монастырскому приказу велено было давать "суд во всех истцовых исках на митрополитов, архиепископов, епископов, их приказных и дворовых людей, детей боярских, на монастыри, на архимандритов, игуменов, строителей, келарей, казначеев, на рядовую братью, монастырских слуг и крестьян и на попов и церковный причт*(1817)". Таким образом, хотя монастырский приказ и считался преемником приказа большого дворца, но права его значительно расширились. Далее, подобно самому приказу большого дворца, он ведал не одни судные дела, хотя уложение и создало его установлением судебным. На практике он явился установлением финансовым и административным; именно, ему подлежали распоряжения о сборах с церковных вотчин, о составлении описей церковных имуществ и полицейские распоряжения по церковному ведомству*(1818).

При обширной и далеко не определенной компетенции приказа, при некоторой резкости его действий столкновения его с интересами духовенства сделались неизбежными. Раздались жалобы, что приказ, не довольствуясь делами гражданскими, вступается в суд по делам церковным, вмешивается в самое управление церковью, отменяет распоряжения духовных властей и т. д. Скоро эти жалобы нашли себе могущественный орган в лице патриарха Никона (1605 - 1681 г., патриархом был с 1652 по 1666 г.).

_ 116. Никон принадлежит к числу замечательнейших деятелей не только своей эпохи, но вообще - русской истории. По силе характера в числе его современников ему не было равного. Но не одна сила воли отличала святителя. В нем живо было сознание того дела, за которое он стоял. В среде тогдашнего духовенства, значительно утратившего предания старой русской церкви, трудно было найти человека, подобного Никону. Крестьянский сын, бывший поселянин Никита - Никон внес в церковное движение иной дух*(1819). В жару полемики он высказывал такие положения, которые не ладили с общими преданиями православной церкви. Казалось, что его устами заговорил Иннокентий III. В разгар своей распри с Алексеем Михайловичем, он писал, между прочим: "Не от царей начало священства приемлется, но от священства на царство помазуются. Не давал нам царь прав, но похитил наши права: церковью обладает, святыми вещами богатится; весь священнический чин ему работает, оброки дает, воюет; завладел он церковным судом и пошлинами. Господь двум светилам светить повелел - солнцу и луне, и через них показал нам власть архиерейскую и царскую: архиерейская власть сияет днем, власть эта над душами, царская - в вещах мира сего".

Но эта теория двух светил (или двух мечей), в свое время развитая в папских посланиях и буллах, конечно, не имела почвы в церкви православной. В деле Никона она и не имела существенного значения. Подчинение государства церкви, практическое применение метафоры "двух светил" было бы неслыханною новостью. В действительности Никон стоял на иной почве. В нем воплотились предания Русской церкви, с ее привилегиями, которым грозила опасность, с ее союзническим отношением к светской власти, с воспоминаниями о том времени, когда благословение митрополитов основывало силу московского княжества, а слово их решало распри между князьями.

Никон думал остановить развитие новых требований, вызванных иными условиями. Весьма естественно, что он выступил против того, в чем он видел нарушение церковной пошлины - против некоторых постановлений уложения и деятельности Монастырского приказа.

Еще до патриаршества, Никон доказывал Алексею Михайловичу, что Уложение и созданный им Монастырский приказ противны канонам. В качестве новгородского митрополита, он выпросил y царя несудимую грамоту для своей епархии. Сделавшись патриархом, он решительно выступил против новых учреждений, доказывая, что уложение написано "по страсти, ради многонародного смущения" и что составители Уложения были люди безбожные и презиравшие каноны*(1820). Главным пунктом обвинения остались учреждение и права монастырского приказа. "Никогда, никогда Никон не глаголет, ни хочет, да что будет! Но глаголет Никон: божественные законы не повелевают мирским людям возложенными Господеви обладати, движимыми и недвижимыми вещами, ниже судити".

Известен исход борьбы, предпринятой Никоном. Первоначально он, опираясь на неограниченную дружбу царя, возвел власть патриарха на ту степень, на какой она находилась при Филарете. Он стал титуловаться "великим государем", и это было тем более важно, что Никон назывался "великим государем" не в качестве отца государева, как Филарет, a в качестве патриарха. Патриарший двор получил новый блеск и мирские люди дрожали пред грозным святителем. Но постепенно добрые отношения между двумя "великими государями" расстроились. В 1658 году они сделались так дурны, что Никон добровольно оставил патриаршество и удалился в Воскресенский монастырь. С этого времени начинается, к великому соблазну церкви и к всенародному смущению, жаркая борьба между святителем и царем. Она кончилась осуждением Никона на соборе 1666 - 1667 гг. и заточением его.

Замечательно, однако, что собор, осудивший Никона, не осудил его дел. Он сделал только некоторые ограничения в пользу светской власти. Но коренное требование Никона, чтобы духовенство было свободно от светского суда, было уважено. Собор 1667 года постановил, между прочим: "Да не вовлачат отныне священников и монахов в мирские судилища, ниже да судят мирские люди освященного монашеского чина и всякого церковного причта, якоже запрещают правила св. апостол и св. отец". Эти правила подтверждены и на соборе 1675.

За Монастырским приказом остались только права по финансовому заведованию церковными имуществами. С этими правами он просуществовал до 1677, когда велено его закрыть*(1821). До Петра Великого мир между церковью и государством не был нарушен никакими крупными столкновениями. Они выступили в союзе против раскола и порожденных им церковных смут. Но, несмотря на все постановления собора 1667 г., светское законодательство сделало мало уступок требованиям духовенства. Даже формальные запрещения привлекать духовных к мирскому суду нарушались на практике. Правила, установленные уложением о церковных имуществах, остались в силе. Пользование этими имуществами было не только подчинено надзору светской власти, но последняя указывала и предписывала способы употребления. Так, еще до Петра Великого явилась и осуществилась мысль возлагать на монастыри обязанность прокармливать раненых и престарелых служилых людей, устраивать богадельни и т. д. Затем, духовные имущества были обложены разными сборами в пользу государства. Если светская власть предписывала церкви употреблять часть своих доходов на известные предметы; если она сама пользовалась различными сборами в свою пользу, то весьма естественно, что светский надзор за управлением церковными имуществами постоянно усиливался. Реформа Петра Великого только довершила начатое при его отце и брате.

_ 117. Реформа, задуманная Петром Великим, должна была придти в столкновение с церковью во многих отношениях. Во-первых, реформа, касавшаяся не только правительственного строя, армии, флота и т. д., но и нравов народных, условий его просвещения, не могла обойтись без помощи церкви. Реформатор, как справедливо замечает г. Знаменский, не мог довольствоваться пассивным отношением церкви к задуманным преобразованиям; он потребовал от нее деятельного участия в его делах. Между тем церковь во многих отношениях оказалась хранительницею старины. При многих политических розысках раскрывалась связь между общественным недовольством реформою и стремлениями церкви. В лучшем случае духовенство относилось к преобразованиям равнодушно, пассивно. Петр нашел себе горячих сподвижников в числе иерархов малороссийского происхождения, каковы: Стефан Яворский, св. Димитрий Ростовский и особенно Феофан Прокопович. Но одною переменою в личном составе трудно было дойти до цели, предположенной преобразователем. Ему казалось необходимым существенно изменить самые отношения церкви к государству.

Весьма естественно, что он взглянул на эти отношения с точки зрения государственных интересов. Старое начало двоевластия, сосуществования двух "чинов", светского и духовного, казалось ему помехой для государства, интересы которого он отстаивал с беспощадною энергиею. Все вопросы, оставленные ему предшественниками, были разрешены одним ударом. Именно церковное управление сделалось частью государственных учреждений. Приступая к такой перемене, Петр Великий, конечно, руководствовался примером протестантских государств, особенно образцом шведской духовной коллегии.

Секуляризация церковного управления дала новый толчок к секуляризации церковных имуществ. Если предшественники Петра обложили эти имущества разными сборами в пользу государства, то преобразователь, нуждавшийся в материальных средствах для реформы и для внешних войн, должен был воспользоваться богатством церкви для своих целей и отдать их в управление особому государственному установлению.

Эти соображения оправдываются и историею учреждения Синода.

_ 118. Мотивы церковной реформы открываются нам из двух источников: во-первых, из духовного регламента; во-вторых, из письма к Петру Великому от известного его "прибыльщика" Курбатова. Курбатов явился адвокатом финансовых интересов правительства; автор духовного регламента - адвокатом верховных прав самодержавия. Мысли, выраженные в духовном регламенте, назревали постепенно и могли быть выражены не сразу. Совершенная отмена патриаршества и принципиальное изменение церковных отношений требовали времени. Но финансовая нужда государства нашла в лице Курбатова немедленно заступника.

Патриарх Адриан скончался 15 октября 1700 года. Вскоре после его смерти Курбатов писал к Петру Великому, между прочим, следующее: "Избранием патриарха мню повременить. Определение в священный чин можно поручить хорошему архиерею с пятью учеными монахами.

Для надзора же за всем и для сбора домовой казны надобно непременно назначить человека надежного: там большие беспорядки. Необходимо распорядиться монастырскими и церковными имениями - учредить особливый расправный приказ для сбора и хранения казны, которая теперь погибает по прихоти владельцев"... В этом же письме Курбатов докладывал, что "для смотрения за казной и для сбора ее очень хорош И. А. Мусин-Пушкин и стольник Протасьев".

Таким образом, помышления Курбатова тяготеют к "сбору казны". Для этой цели ему казалось необходимым немедленно учредить особое установление. Собственно духовное управление занимало его мало. Он твердо стоял только на том, что избранием патриарха должно повременить, предоставить "определения" в священный чин "хорошему" архиерею с пятью учеными монахами.

Таким "хорошим" архиереем оказался Стефан Яворский; 16 декабря 1700 года он был назначен "блюстителем" патриаршего престола. Важнейшие вопросы разрешались им с "освященным собором". Учреждение "блюстителя" патриаршего престола разрешало уже фактически вопрос о судьбе патриаршества. Сам блюститель и освященный собор действовали под надзором светской власти, были учреждением государственным. Правда, сам Стефан Яворский считал свое положение временным, и видел в себе вероятного кандидата на патриарший престол. Но после двадцати лет фактического отсутствия патриарха, факт готов был обратиться в право, и Феофан Прокопович формулировал его в духовном регламенте.

Вместе с учреждением блюстителя, явился и "особливый приказ" для заведования церковными имуществами. Приказ получил название Монастырского; но из этого не следует, чтобы он был прямым наследником прежнего Монастырского приказа. Последний был, главным образом, судебным установлением; администрацию церковных имуществ он ведал постольку, поскольку она касалась государственных сборов. Напротив, новый монастырский приказ главным образом ведал церковные имущества в хозяйственном и финансовом отношении. Он собирал доходы и распоряжался ими. На содержание монастырей и духовенства шла только часть этих доходов, определенная штатами. Прочие суммы шли на разнообразные потребности обновленного государства*(1822). В такой силе приказ просуществовал до 1720 года, когда он временно был закрыт.

_ 119. Мысль об учреждении духовной коллегии официально выражена Петром Великим в 1718 году. Именно в ответ на разные вопросы, представленные ему Стефаном Яворским, Петр написал, между прочим: "Для лучшего впредь управления, мнится быть удобно духовной коллегии, дабы удобнее такие великие дела исправлять было возможно". Но из регламента духовной коллегии видно, что мысль эта зрела давно и была взвешена во всех отношениях. Регламент, составление которого было поручено Феофану Прокоповичу, был готов в начале 1720 года; 23 февраля 1720 года проект, рассмотренный и исправленный Петром, был предложен сенату и архиереям, с тем чтобы они представили свои замечания. Вероятно, этих замечаний было немного, так как в тот же день проект был подписан. В 1721 году, 14 февраля, последовало открытие коллегии.

Ни одно из учреждений Петра не было снабжено таким количеством мотивов; они были настоятельно нужны, так как радикальная перемена в церковном управлении требовала значительных объяснений с тогдашним обществом, привыкшим к иной форме духовной власти. Мотивы эти могут быть разделены на две группы. Одни из них касаются преимуществ коллегиальной формы пред единоличною вообще. Несмотря на свою важность, они не имеют прямого отношения к вопросу об управлении духовном; объясняя, почему преобразователь заменял коллегиями приказы, они мало объясняют, почему Петр решился отменить патриаршество. Другие мотивы прямо направлены к этой цели; в них выражается взгляд Петра на отношение церкви к государству.

Во введении к регламенту имеется следующее определение духовной коллегии: "Коллегиум правительское не что иное есть, токмо правительское собрание, когда дела некии собственные не единому лицу, но многим к тому угодным, и от высочайшей власти учрежденным подлежат к управлению". Итак, по взгляду регламента, Синода должен быть государственным установлением, зависящим от светской власти. Эту мысль предстояло доказать и оправдать преобразователю. К такой цели направлены пп. 7 и друг. 1-й части регламента. "Велико и сие,- говорится в 7 п.,- что от соборного правления не опасатися отечеству мятежей и смущения, яковые происходят от единого собственного правителя духовного... Простой народ не ведает, яко разнствует власть духовная от самодержавной, но высочайшего пастыря честью и славою удивляемый, помышляет, что таковый правитель есть тот вторый государь, самодержцу равносильный или и больше его, и что духовный чин есть другое и лучшее государство, и ce сам собою народ тако умствовати обыкл. Что же когда еще плевельные властолюбивых духовных разговоры приложатся и сухому хврастию огнь подложат?"

Таким образом, на опасность двоевластия и вытекающую отсюда опасность раздора между светскою и духовною властью - вот на что указывает регламент и подробно развивает эту тему. Говорится о том, что в случае раздора, "все духовному паче, нежели мирскому правительству слепо поборствуют, и бунтуя, мнят, что по самом Боге поборствуют"; указывается и на пример раздоров пап с императорами. "Да не воспомянутся,- сказано в заключение,- подобные и y нас бывшие замахи". Указанные выше мнения патриарха Никона объясняют, что разумел духовный регламент под этими замахами

_ 120. Государственный характер духовной коллегии выразился в ее организации и круге ведомства.

Духовная коллегия, получившая вскоре название святейшего правительствующего синода, должна была, подобно другим коллегиям, состоять из президента, вице-президентов, советников и ассесоров. Число членов присутствия не было строго определено. Во введении к регламенту высказано предположение составить Синод из 11 лиц: одного президента, двух вице-президентов, четырех советников и четырех асессоров. Но в третьей части регламента говорится, что "число особ правительствующих довольное есть 12". На самом деле, в 1721 году, находим в синоде 11 лиц, из коих один асессор исправлял обязанности обер-секретаря*(1823).

Члены синода, как и сената, назначались Государем. При вступлении в должность, они обязаны были приносить особую присягу, где, кроме общего всем служащим обещания сохранять верность монарху и исполнять свои обязанности, заключалось (и заключается) еще следующее заявление: "Исповедаю с клятвою крайнего судию духовные сея коллегии быти самого всероссийского Монарха, Государя нашего". Члены Синода могли быть и были избраны из лиц как черного, так и белого духовенства. Так, президентом синода был Стефан Яворский*(1824), вице-президентами архиепископы Феодосий новгородский*(1825) и Феофан псковский*(1826), советниками четыре архимандрита*(1827), асессорами три протопопа и один иеромонах*(1828). Регламент, предоставляя государю полную свободу назначения, узаконял только, чтобы в числе членов были непременно три архиерея, остальные могли принадлежать к священству черному и белому, с тем только, чтобы никто из них не принадлежал к епархии, подчиненной архиерею, заседающему в синоде, потому что "из сих двух персон составится одна персона".

C введением церковной администрации в круг государственных установлений, естественно было подчинить ее правилам надзора, распространенного уже на прочие коллегии. Система прокуратуры, возникшая с учреждением, в 1722 году, генерал-прокурора, была применена и к Синоду. Именно, в 1722 году, Петр Великий указал "в Синод выбрать из офицеров человека доброго, кто бы имел смелость и мог управление синодского дела знать и быть ему обер-прокурором". Вскоре после того в Синод был назначен обер-прокурор и ему дана инструкция, сходная с инструкциею генерал-прокурора*(1829). Под главным начальством его действовали прокуроры духовных приказов и целое фискальное управление, учрежденное собственно для надзора синодского за всем подчиненным ему управлением. Эго фискальное управление получило название инквизиторского. Во главе его находился протоинквизитор (обер-фискал), как начальник провинциал-инквизиторов. Это инквизиторское управление имело одинаковую судьбу со светским фискальством - оно исчезло, не оставив по себе доброй памяти.

Канцелярия Синода была устроена по образцу сенатской*(1830).

_ 121. Компетенция Синода могла быть определена довольно точно. Co введением духовной администрации в круг управления государственного, значение многих пререканий между духовным и светским ведомством умалялось. Если прежде речь шла о том, чтобы по возможности ограничить права духовной администрации, как чего-то стоящего вне государства, то теперь можно было безопасно соединить в руках Синода всю власть духовного управления.

По смыслу регламента, Синод заменял патриарха; в таком смысле он был признан прочими вселенскими патриархами. Регламент пошел даже дальше: он признал за Синодом силу и власть патриаршескую или едва ли не большую, "понеже собор". Всем подданным "всякого чина, духовным и мирским", велено было: "имети сие за важное и сильное правительство и у него крайния дел духовным управы, решения и вершения просить, и судом его определенным довольствоваться, и указов его слушать во всем".

Дела, подведомственные Синоду, регламент разделяет на два разряда: 1) "род дел обще всея церкви, как духовному, так и мирскому чину, и всем великим и малым чиновным степеням, також и рядовым особам нужных". Сюда отнесены дела, касающиеся истолкования догматов веры, наблюдение за чистотою обрядов и т.п.*(1831); 2) дела второго рода названы делами "собственным чином потребный". Сюда отнесены: поставления пастырей церкви, попечение о размножении духовных школ и т. д. Но эта классификация не может быть названа удачною и исчерпывающею, тем более, что к делам второго рода отнесены некоторые, касающиеся и мирян. В 3-й части регламента находится подробное исчисление дел духовных, предоставленных синоду. Ему поручены: 1) наблюдение за чистотою веры; 2) искоренение ересей; 3) наблюдение за церковным управлением; 4) попечение о религиозном просвещении народа; 5) поставление пастырей церкви; 6) суд по делам духовным; 7) дела брачные; 8) попечение о материальном благосостоянии церкви.

Конечно, самым щекотливым вопросом в данную минуту являлся вопрос о церковных имуществах. Мы видели, что в 1701 году заведование этими имуществами было поручено монастырскому приказу. Должен ли был сохраниться этот порядок и по учреждении Синода? Сам Синод поднял этот вопрос тотчас после своего учреждения. Он представил государю вопрос: не лучше ли ведать церковные имущества в одной духовной коллегии, "того ради, что оные (имущества) от гражданских управителей пришли в скудость и пустоту, а духовная коллегия присягою обязалась в искании интереса царского величества против прочих коллегий не меньше". Государь изъявил свое согласие, и церковные имущества были переданы в ведение синода. Прежний, и грозный для духовенства, мусин-пушкинский приказ был закрыт, но вместо него, по инициативе самого синода, был учрежден новый монастырский приказ, в качестве установления, подведомственного синоду. Нельзя сказать, чтобы эта мера устранила все недоразумения. Напротив, путаница духовно-гражданских отношений усиливается. Синод никак не мог дойти до точного определения прав и обязанностей приказа; множество имуществ, принадлежавших членам синода, были изъяты из ведения приказа. Затем пререкания синода с сенатом, камер-коллегии с монастырским приказом не прекращались. Кроме того, передача имуществ в ведение синода не означала, чтобы церковь вступила в обладание ими на прежних правах, давно минувших. Светская власть, делая Синод главным администратором церковных имуществ, нисколько не отказалась от целей, ради которых был учрежден монастырский приказ, по мысли Курбатова. Собирая доходы с имений, Синод мог обращать на содержание духовенства и монастырей только определенную сумму, а остальное шло на предметы, указанные законом, на нужды государства. Поэтому для духовенства было безразлично, кто будет ведать церковными имуществами. На Синод обратилось то неудовольствие, которое прежде было обращено на приказ. "Стали толковать, что поляки и черкесы (малороссияне), сделавшись членами синода, теснят великорусов, себя богатят, а на других алтыны и копейки взыскивают" Самая "администрация" шла дурно. За два года, 1721 и 1722, недоимок накопилось свыше 1.200,000 рублей. Правительство, наконец, решилось возвратиться к прежней системе.

В 1724 году состоялся Сенатский указ (вследствие двух именных), об учреждении при святейшем синоде камер-конторы для управления сборами с монастырских вотчин и расходами провианта и денег*(1832). Камер-контора заменила бывшие монастырский и патриарший приказы. В нее были определены президент и члены из светских лиц Голиков, Доп. к деяниям Петра Великого, т. ХVIII, стр. 7. Татищев объясняет учреждение этой конторы следующими мотивами: "Петр Великий, видя, что великие духовные доходы не на определенные, но более к обогащению родни духовных властей и на неприличные сану их расходы употребляются, оные у них в 1724 году убавя, на полезнейшее в службу Богу и государству употребил".

Эта мысль Петра Великого получила дальнейшее развитие в царствование Екатерины I. Именно в 1726 году повелено было разделить Синод на два "апартамента" - одного для духовных, другого - для экономических дел. Реформа эта оправдывалась следующими мотивами. Петр Великий, говорил указ, уставил духовную коллегию для управления духовных дел всероссийской церкви*(1833); но, когда "в том собрании по докладным их пунктам последовали другие дела, а именно: 1) во управлении вотчин; 2) в сборах с них доходов; 3) всякие по делам расправы", то это имело своим последствием значительное обременение членов синода. Уже Петр Великий, продолжает указ, хотел оставить Синод при одних духовных делах, но не успел. "И для того мы, подражая трудам его, повелели разделить синодское управление на два апартамента; первый имеет состоять во 6 персонах архиереев, и должны они управлять всякие духовные дела всероссийской церкви... В другом апартаменте быть суду и расправе, також смотрению сборов и экономии и прочее тому подобное... и к тем расправным делам определить повелели из светских 6 персон"*(1834).

Таким образом, вместо учреждения, состоявшего при синоде, явилось установление на правах самого синода, в качестве его департамента. Через несколько времени, департамент этот переименован в "коллегию экономии синодального управления". С этих пор начинаются беспрерывные колебания в системе "экономического" управления, кончившиеся конфискациею церковных имуществ.

_ 122. Важнейшие перемены в области синодального управления касались главным образом вопроса о церковных имуществах. Хотя последние и были уже под контролем и главным ведением государства, но слово "конфискация" не было еще произнесено. Коллегия экономии, учрежденная в 1726 году, конечно, ограничила власть синода. Еще более упало значение последнего при господстве верховного тайного совета. Вместе с Сенатом, он лишился названия правительствующего; ему велено было называться святейшим, как сенату "высоким". С воцарением Анны Ивановны, положение синода несколько поправилось; до 1738 года он успел даже подчинить себе коллегию экономии*(1835). Но в 1738 году совершился крутой поворот к прежней системе, поворот, вызванный многими соображениями. Не последнее место между ними занимала и беспорядочность управления духовными мнениями, отразившаяся на волнениях монастырских крестьян. Указом 15 апреля 1738 г.*(1836) велено было коллегии экономии быть под ведением сената, а синоду "от сего времени той коллегии не ведать, понеже в оной коллегии состоят сборы и другие экономические дела, которые подлежат ведению Сената, и духовных дел, какие могли б касаться до синода, не бывает". Затем, 30 октября того же года в ведение коллегии экономии отданы и синодальные вотчины, причем к ней были присоединены приказы Синодальный и Дворцовый.

Елисавета Петровна, низвергнувшая владычество немецкой партии, возбудила надежды духовенства. В первые годы ее царствования синоду удалось добиться уничтожения коллегии экономии. Управление церковными имуществами вверено главному попечению Синода, а коллегия экономии переименована в канцелярию синодального экономического правления. Но вернуть дело к старому порядку было уже невозможно. Духовные имущества издавна принадлежали церкви только в принципе; подчинение "экономического правления" Синоду было только слабым утешением для духовенства и вело к большим практическим неудобствам. Сама Елизавета Петровна, в конце своего царствования, задумала обратиться к временам коллегии экономии. Именно в 1757 году в одном докладе, утвержденном императрицею, говорилось между прочим: "монастыри, не имея власти употреблять доходы свои инако, как только на положенные штатом расходы, имеют только напрасное в том отягощение, что должны стараться о собирании оных и о хранении остальных, рассылая для того монашествующих часто и по таким местам, где, за неимением церквей, и служба Божия отправляема быть не может". Поэтому предполагалось "монашествующих, яко сего временного жития отрекшихся, освободить от житейских и мирских попеченей". Но мысль эта осталась в области предположений. Ею воспользовался Петр III. Сославшись на намерения Елисаветы Петровны, новый император восстановил коллегию экономии, под ведением сената.

Эта мера Петра III, в числе многих других, возбудила всеобщее неудовольствие. Переворот, доставивший престол Екатерине II, должен был отразиться и на судьбе духовных имений. Духовенство оказало императрице значительную поддержку; императрица заявляла, что она решилась занять престол между прочим на защиту церкви, терпевшей многие невзгоды в прежнее правление. В числе "непорядков" прежнего царствования, императрица указывала и на "отнятие из ведомства духовного чина деревень и прочих имений". Коллегия экономии была уничтожена и управление имуществами духовными вверено синоду, при котором восстановлена канцелярия синод. эком. правления. В указе этом есть однако оговорка, смысл которой раскрылся впоследствии. Именно здесь сказано: "не имеем намерения присвоить себе церковные имения; но только имеем данную нам от Бога власть предписывать законы о лучшем оных употреблении на славу Божию и пользу отечества". Уступка, сделанная духовенству в 1762 году, тотчас после переворота, где оно играло такую роль, не могла быть прочною. Положение монастырских крестьян требовало внимательного рассмотрения и улучшения; беспрерывные их волнения доказывали, что средства управления ими крайне несовершенны; притом ни Синоду, ни его канцелярии не было известно действительное состояние этих имуществ. Возвращая их "духовному чину", императрица, однако, учредила комиссию из духовных и светских особ*(1837), которой предписано было: "все духовные имения описать, штаты епархиям и монастырям учредить и все расходы на содержание от тех имений приличных мест расписать"*(1838). Государство, следовательно, не отнимало руки своей от духовных имений. Беспокойство духовенства не прекращалось, хотя ропот был тайный. Только один ростовский владыка, Арсений Мациевич, возвысил свой голос прямо и резко, за что и понес тяжелое наказание*(1839).

В 1763 году коллегия экономии восстановлена с еще большими правами, чем прежние. Ей даны права всех других коллегий; формально она поставлена "под указы" Сената и, по делам духовным, синода. Но затем учредительный указ исчисляет большое количество дел, по коим коллегия, "по доверенности нашей к ней, сама своею властью поступать имеет". Во всех этих делах коллегия отдает отчеты только императрице. Отчеты по управлению духовными имениями коллегия представляет в форме генеральной ведомости императрице и затем, для ведома, сообщает ее Сенату*(1840).

Наконец, после стольких колебаний об администрации церковных имуществ, 24 февраля 1764 года, был разрешен вопрос и об их принадлежности. В этот день вековой вопрос, поднятый еще в XV веке, был разрешен тем, о чем думал еще Иван III, т. е. секуляризациею церковных имуществ. Этим путем в ведение государства перешло 910,866 д. крестьян.

_ 123. С конфискациею церковных имуществ, положение синода, как духовного правительства, определилось окончательно. Учреждение его не испытывало уже существенных перемен, за исключением одной, временной. Именно в царствование императора Александра I, в 1817 г., явилась мысль о соединении министерства народного просвещения с управлением духовными делами всех вероисповеданий.

Новый закон учреждал "министерство духовных дел и народного просвещения". К нему присоединены и дела синода, с тем, чтобы министр находился в таком отношении к синоду, в каком состоит министр юстиции к сенату, "кроме, однако же, дел судных". Мотивом этого учреждения выставлено желание, "дабы христианское благочестие было всегда основанием истинного просвещения". Из мотива видно, что учреждение это находилось в тесной связи с общим направлением политики Александра I после 1815 года. Новое министерство явилось как бы для того, чтобы подчинить направление народного просвещения началам религиозным. На практике деятельность министерства не удовлетворила прежде всего духовенство. Подчинение православного синода министерству, наравне с управлениями прочих вероисповеданий, казалось несогласным с прежними его привилегиями. Затем, характер религиозного направления, господствовавшего в министерстве, совершенно не сходился с направлением духовных лиц, считавших себя поборниками православия. Это и повело к значительным неудовольствиям и столкновениям (кн. A. H. Голицын, Фотий). С другой стороны, "христианское благочестие" таких лиц, как Магницкий, дало горькие плоды для народного просвещения, как это доказывает история С.-Петербургского университета в 1821 году. Министерство удержалось недолго. В 1824 году оно было закрыто, и Синод стал действовать по прежнему учреждению.