Глава вторая. Условия приобретения подданства а. Исторический очерк этих условий

_ 175. Условия принадлежности к государству и пользование в нем гражданскими и политическими правами определялись в разные эпохи истории различно, под влиянием двух противоположных принципов, из которых один может быть назван личным, второй территориальным. Первый из них выразился особенно ярко в государстве Римском; развитие второго совпадает с успехами феодализма.

_ 176. В Римском государстве*(425) право гражданства являлось привилегией только тех лиц, которые первоначально принадлежали к гражданам Рима, как муниципии (civitatis Romanae). Остальные лица подчинялись власти Рима (imperio Romano), не входя в состав его граждан. К ним относились провинциалы (peregrini), считавшиеся, по выражению Цицерона, бесправною добычею римлян*(426). Они не были подчинены действию римских законов и не пользовались вытекавшими из этого подчинения преимуществами. Права полного римского гражданства разделялись на две группы: а) права политические и б) права гражданские. К первым относились - право участия в народном собрании (jus suftпagii) и право занимать общественные должности (jus honorum). Права гражданские составляли: право заключения брака ex jure Quivitium, т. е. такого брака, из которого возникал ряд семейных отношений, установленных специально национальным римским правом (jus commbii); право приобретения собственности ex jure civile, в особенности же посредством так называемого mancipationis (jus commercii). Все эти разряды прав составляли исключительную принадлежность природных римских подданных (cives Romani). Пepeгрины не имели даже права квиритской собственности. Они могли владеть имуществом только в форме так называемого possessio in bonis, которая явилась смягчением начал строгого римского права, уступкой, вытекавшей ex jure frentium.

Между cives и peregrini стоял ряд лиц, которым предоставлялись лишь некоторые права римского гражданства, но без политических прав. Ближе всего подходили под тип полноправного римского гражданин, так называемые latini, древнейшие союзники Рима, которым были даны некоторые права только после огромных усилий и жестокой борьбы. Затем следовали latini coloniarii и др. лица, пользовавшиеся правами далеко не в одинаковой степени с римскими гражданами. В этом отношении Римское государство не было крепким национальным целым, признающим одинаковые права за всеми лицами, которые подчинены его власти. Различие в правах подданных было особенно резко во времена Республики, когда права римского гражданства ценились особенно дорого, когда даже иноземные цари считали за честь принадлежать к римским гражданам. С упадком свободы Рима утратили свое значение и права римского подданства. Они стали сообщаться без всякого затруднения всем и каждому и окончательно распространились на всех, даже провинциалов, эдиктом Каракаллы*(427). Последние различия между гражданами и подданными Рима были сглажены при императоре Юстиниане, различия, фактически потерявшие всякое значение, так как с правом гражданина не соединялось уже право участия в политических делах государства*(428).

Из приведенных фактов можно вывести то заключение, что принадлежность к римскому гражданству была, так сказать, личной привилегией, передававшейся по общему правилу рождением и, только в виде исключения, другими способами, именно - отпущением на волю при известных условиях и, в чрезвычайных случаях, пожалованием*(429).

Господство личного принципа продолжалось и после падения Римской империи. В законодательстве варварских народов он был проведен, может быть, еще строже, чем в Древнем Риме. Законодательство варваров признавало тот принцип, что каждый живет по своим законам и что принадлежность к тому или другому роду людей определяется происхождением. "Когда готы, бургунды, франки и ломбарды, - говорит Савиньи, - основывали новые государства, где римляне не могли уже владычествовать - они могли поступить с побежденными различным образом. Они могли уничтожить нацию, истребив или поработив свободных людей; они могли, ради увеличения количества собственного народа, навязать им свои нравы, государственное устройство и законы. Ни того ни другого не случилось: хотя бесчисленное количество Римлян было убито, изгнано или порабощено, но этот жребий постиг только отдельных лиц, но никак не нацию в массе, по однообразному началу. Напротив, обе национальности, смешанные по месту жительства, но различные по нравам и праву, жили вместе, и из этого возникло состояние гражданского права, которое мы называем личным правом, или законом личным, в противоположность праву территориальному. Мы, новые (народы), исходим именно из того основного начала, что род права определяется территорией; кто живет на ней, тот должен предоставить определение своей собственности и своих договоров ее праву. Различие между гражданином и иностранцем здесь незначительно, а национальное происхождение не имеет никакого значения. Не так было в средние века, когда в одной и той же стране, в одном и том же городе Лонгобард жил по закону лонгобардскому, Римлянин по закону римскому. Это же различие права имело значение и для германцев разных племен; Франк, Бургунд, Гот жили на одном месте каждый по иному праву. Этим объясняется то, что епископ Агобард говорит в одном письме к Людовику-Благочестивому: "Часто случается, что пять человек идут или сидят вместе и из них каждый живет по иному закону"*(430).

_ 177. Конец господству личного принципа был положен феодальной системой, которая перешла к прямо противоположному началу*(431).

В основании всей феодальной системы легло начало территориального верховенства. Господство над известною совокупностью лиц, принадлежавших феодальному владельцу, основывалось на праве владения землею, где жили эти лица. Всякий, вступивший на территорию феодала, считался принадлежностью ленного владельца, его подданным (droit du couchant et du levant). Таким образом, обязанность подданства выводилась из местожительства лица. Принадлежность подданного тому или другому владению рассматривалась по тому, на каком месте человек родился, где он живет.

Последствия этого принципа до известной степени были благотворны. Правда, в самых своих основаниях начало территориального верховенства заключало в себе много унизительного для человеческой личности, но из этого принципа выросло современное государство. Оно было унизительно для достоинства человека в том смысле, что лицо рассматривалось как принадлежность земли, как одно из ее произведений, составляющих собственность феодального владельца. Но, с другой стороны, в силу этого принципа выработалось понятие равенства всех тех лиц, которые несут государственные повинности и которые поэтому должны пользоваться одинаковыми правами, как гражданскими, так и политическими. Старое римское начало, проводившее резкие различия в правах подданных, уступило место принципу равенства всех граждан, подчиненных одной и той же государственной власти*(432).

Но если римский принцип представлял большие неудобства во внутренних государственных отношениях, то принцип феодальный заключал в себе довольно суровые условия с точки зрения международного права. "Оба принципа, личный и территориальный, - говорит знаменитый историк и публицист Ф. Лоран, - были ложны, хотя каждый из них содержал в себе долю истины. Они были ложны, потому что личные законы варваров не принимали в расчет государства и его прав - они знали только личность. Реальные законы феодализма делали из человека принадлежность почвы и подчиняли его территориальному суверенитету". Прирожденность прав гражданства вела к тому, что все народонаселение одного и того же государства дробилось на несколько разрядов неравноправных лиц, не было внутреннего народного единства в политическом смысле. - Устраняя этот недостаток, территориальное верховенство вместе с тем условливало важные неудобства в международных отношениях. Если бы каждое законодательство проводило логически принцип феодального порядка, то между государствами возникли бы и возникали действительно важные недоразумения. В крайних своих последствиях феодальный принцип требовал, чтобы каждое лицо, родившееся в пределах известной территории или даже в месте, которое фиктивно относилось к этой территории в силу начала внеземельности (напр., в доме дипломатического агента, на военном или купеческом корабле и т. д.), считалось природным подданным того государства, которому принадлежит данная местность. Таким образом, француз, родившийся на английском корабле или в пределах одной из областей Соединенного королевства Англии, признавался природным английским подданным, причем никакая натурализация не могла уничтожить прав государства на данную личность; верность своему сюзерену была обязанностью бесконечной, не покрываемой никакой давностью, по известной английской поговорке: "Оnce а subject, always а subject" (раз подданный - навсегда подданный). Наоборот, англичанин, родившийся на французской территории, не считался английским подданным*(433). Эти суровые последствия территориального принципа мало мирились с требованиями международного общения. Проведенные до конца, они вызывали серьезные столкновения между государствами*(434). Отсюда сама собою явилась необходимость смягчить строгие требования феодального права.