Dura lex sed lex - (о проблемах национального законотворчества в области охраны здоровья)

Dura lex sed lex ("закон суров, но это закон", лат. яз.) - к сожалению, ко многим современным продуктам национального законотворчества применима лишь первая часть известной римской пословицы. Не стал исключением и законопроект в области охраны здоровья от 28 апреля 2011 г.

Возможно, один федеральный закон не может охватить все стороны рассматриваемого правового поля, учитывая диапазон общественных отношений в сфере здравоохранения (круг которых, кстати, очерчен в ст. 1 "Предмет регулирования настоящего закона" проекта). Такой нормативный акт обречен на правовые коллизии априори. Российское законодательство исторически формируется в рамках континентальной (романо-германской правовой семьи), дифференцирующим критерием которой является не только признание в качестве приоритетного источника нормативного акта, но и высокий уровень нормативных обобщений. Обсуждаемый проект "Основ", безусловно, претендует на высокий уровень юридической техники - кодификацию. Но кодификация предполагает единый, логически цельный акт с изменением содержания инкорпорируемых нормативных актов. Рассматриваемый проект, претендуя на экспликацию норм-дефиниций, обращается к терминологии системы здравоохранения, как социального института, предпринимая нелепые попытки дать определение сугубо специфичным медицинским понятиям, наивно полагая, связать категории разного уровня декларацией прав человека в области охраны здоровья. Кодекс, в национальной системе законодательства, действительно, предполагает общие положения (или общую часть), включающие принципы, дефиниции, раскрывающие методы правого регулирования и т.д. В проекте "Основ" такая попытка предпринимается неоднократно и непоследовательно, в результате, например, в п. 14 ст. 2 "Основные понятия" дается определение "лечащий врач - медицинский работник, на которого возложены функции по организации и непосредственному оказания медицинской помощи пациенту в период его наблюдения и лечения", а в ст. 66 "Лечащий врач" неожиданно раскрывается понятие диагноза (п. 6) и "основного заболевания" (п. 7). Положения о донорстве (ст. 44) размещены в близком соседстве с "медицинскими отходами" (ст. 46) (неужели, допускается логическая связь?).

Основательно запутана классификация медицинской помощи, претензия на которую раскрывается в используемых категориях "виды" и "формы" (ст. 30). К видам медицинской помощи в проекте относят:

1) первичную медико-санитарную помощь;

2) специализированную;

3) скорую медицинскую помощь.

При этом специализированная помощь относится одновременно и к первичной медико-санитарной, наряду с доврачебной и врачебной (п. 1 ст. 30). Хотя в п. 1 ст. 31 поясняется, что "Первичная медико-санитарная помощь, представляет собой... первый уровень контакта граждан с системой здравоохранения...", а "первично специализированная" может включать и высокотехнологичную (в п. 5 ст. 31). Непонятно, то ли это специализированная помощь в разных статьях - слова-омонимы, то ли авторы проекта просто не представляют, как осуществляется "контакт с системой". Зачем вообще введен термин первичная, если вторичной нет, а есть "первее" первичной - просто "первая помощь" (ст. 29). Кстати, этот вид помощи, вменяется в обязанность оказывать определенному кругу лиц, имеющему специальную подготовку (сотрудникам ОВД, военнослужащим, пожарникам, спасателям) (п. 1.ст. 29), и отдельно (видимо, в виде исключения) - водителям (п. 2), "при наличии соответствующей подготовки" (здесь, наверное, имеется в виду, что водители реально сдавали экзамен в ГИБДД, включающий теоретические вопросы оказания первой помощи при ДТП, а "не купили права"). Могут быть допущены к оказанию первой помощи (цит. - "вправе оказывать") и "другие лица", при наличии "соответствующей подготовки и (или) навыков" (п. 2 ст. 29). А речь идет о помощи "при несчастных случаях, отравлениях и других состояниях и заболеваниях, угрожающих жизни и здоровью" (п. 1 ст. 29)! Следовательно, без "навыков" - можно проходить мимо умирающего - "вправе".

Кстати о "правах", к которым так часто апеллирует проект. Права пациента не нашли своего расширенного содержания, несмотря на широко обсуждаемые предложения о введении Кодекса прав пациента, поскольку объем прав пациента в существующих "Основах" (1993 г.) уже не отвечает современным "принципам и нормам международного права", на которые ориентируется проект (п. 1 ст. 5). Мало того, некоторые неудачные формулировки, явно противоречат элементарным нормам. Так, в п. 6 ст. 44 ("Донорство..") говорится, что "в случает отсутствия волеизъявления совершеннолетнего недееспособного умершего право заявить о своём несогласии на изъятие органов из тело умершего имеет супруг...". (и др. законные родственники). По такой логике следует, что согласие давать не надо - "молчаливый акцепт"?! Хотя пунктом выше, когда речь идет о дееспособных гражданах, в проекте четко прописано "волеизъявление о согласии или несогласии на изъятие органов после смерти" (п. 5 ст. 44). Но и для дееспособных граждан с рассматриваемым волеизъявлением не все ясно - предлагается широкий диапазон законных видов выражения такой воли - "в устной форме в присутствии свидетелей", либо "письменной форме, заверенной главным врачом", либо "нотариально удостоверенном порядке" (п. 5 ст. 5). А в ст. 64 - "тело и органы умершего человека" могут использоваться в медицинских, научных, учебных целях (за исключением случаев ст. 44) только "при наличии письменного волеизъявления лица, сделанного им при жизни и нотариально удостоверенном порядке". Значит, "цель оправдывает средства" - Если для научных целей - нужна нотариально удостоверенная письменная форма, а если для донорских - достаточно, устно заявить при свидетелях о своем согласии на изъятие после смерти органов или тканей? Тогда п. 13 ст. 44 "Не допускается принуждение к изъятию органов или тканей человека для трансплантации" звучит как "руководство к действию" - скрытая криминальная схема.

Вообще тема смерти в рассматриваемом проекте - одна из самых не удачных, на наш взгляд. Сама попытка дать определение момента смерти (зачем?) выглядит нелепо. Согласно п. 1.ст. 62 - "моментом смерти человека является момент смерти его мозга или его биологической смерти (необратимой гибели человека)". Неужели допускается "обратимая гибель человека" - жизнь после смерти, воскрешение и т.п. - На наш взгляд, некорректно, неэтично, и вообще бесчеловечно, в законе, предназначенном для широкого круга лиц, прописывать "нормативы" по оказанию реанимационных мероприятий, которые проводятся "тридцать минут" (а для новорожденных - "десять минут").

Заявление п. 1 ст. 7 о том, что реанимационные мероприятия не проводятся в случае "клинической смерти (остановке жизненно важных функций организма человека - кровообращения и дыхания - потенциально обратимого характера на фоне отсутствия признаков смерти мозга) на фоне прогрессирования достоверно установленных неизлечимых заболеваний..." - явно противоречит ст. 11 ("Запрет эвтаназии"), согласно которой "Медицинским работникам запрещается осуществление эвтаназии - ускорение его смерти какими-либо медицинским действиями или бездействием, включая прекращение искусственных мероприятий по поддержанию жизни пациента, по его просьбе)".

К сожалению, в рассматриваемом законопроекте немало подобных правовых коллизий. Неслучайно он вызвал во многом негативную оценку врачебной общественности, отраженную, например, в решении VII (XXIII) Всероссийского Пироговского съезда врачей (Москва, 26-27 ноября 2010), проведенного в рамках Пироговского движения врачей.

Безусловно, ныне действующие "Основы законодательства РФ об охране здоровья граждан", закон принятый в 1993 г (в прошлом веке!), несмотря на вносимые изменения, не отвечает современным экономическим, социальным и правовым реалиям российского социума. Но предлагаемый законопроект вряд ли способен достойно урегулировать отношения, "возникающие в сфере охраны здоровья граждан в Российской Федерации", которые заявлены в ст. 1 законопроекта.

Авторам законопроекта явно импонирует стиль изложения Деклараций и Конвенций, касающихся прав человека - "каждый имеет право на охрану здоровья" (п. 1 ст. 17), "каждый имеет право на медицинскую помощь" (п. 1 ст. 18); "каждый... имеет право в доступной для него форме получить имеющуюся информацию..." (п. 1 ст. 20) и т.д. К сожалению, в данном случае форма не отражает содержание. Низкий уровень юридической техники не позволяет законопроекту не только гарантировать (это отдельная тема обсуждения), но даже формально прописать права граждан в области охраны здоровья в соответствии с международными стандартами.

Во Всеобщей декларации прав человека (1948 г.) этот минимум давно определен: "Каждый человек имеет право на такой жизненный уровень, включая пищу, одежду, жилище, медицинский уход и необходимое социальное обслуживание, который необходим для поддержания здоровья и благосостояния его самого и его семьи, и право на обеспечение на случай безработицы, болезни, инвалидности, вдовства, наступления старости или иного случая утраты средств к существованию по не зависящим от него обстоятельствам (ст. 25, ч. 1).

Это нашло отражение и в Конституции РФ 1993 г, а задача законопроекта не декларировать, а раскрыть содержание ее ст. 7 (ч. 1) - "Российская Федерация - социальное государство, политика которого направлена на создание условий, обеспечивающую достойную жизнь и свободное развитие человека". В противном случае, зачем вообще нужен новый закон? Неужели за 18 лет национальное законодательство в области охраны здоровья граждан так и не стало "совершеннолетним и полностью дееспособным"!

А.Д. Доника,

к. м. н., доктор социологических наук,

ответственный секретарь журнала "Биоэтика",

Волгоградский государственный медицинский университет,

г. Волгоград