§ 2. Тенденции преступности в вооруженных силах ссср

Первую попытку серьезного научного анализа состояния и динамики преступлений военнослужащих за длительный период времени (1949—1969 гг.) предпринял в закрытой работе В.П. Маслов⁶²⁴, проведя фундаментальное исследование. Можно подвергнуть сомнению лишь выводы: они были оптимистичными. Основываясь на статистических данных, он писал, «что за период с 1949 г. по 1969 г. она (преступность. — В. Л.) сократилась более чем в два раза, причем воинские преступления сократились еще более значительно — в два с половиной раза. За это же время в Сухопутных войсках преступность сократилась почти в четыре раза, а в Военно-Морском Флоте — более чем в пять раз... Преступность в войсках сокращается более интенсивно, чем в стране в целом, что с 1924 г. по 1964 г. с учетом численности войск она сократилась в десять раз»⁶²⁵. Данные умозаключения действительно вытекали из количественных показателей, которыми располагал в то время В.П. Маслов. Автор этих строк какое-то время был согласен с этими выводами. Но они, к сожалению, не подтверждаются более глубоким, качественным, анализом.

Во-первых, принятие за базу данных 1949 г., первого года, когда Вооруженные Силы после Великой Отечественной войны переходили на штаты мирного времени, при изучении динамики преступности не совсем корректно. По данным, полученным автором в 90-е гг. из Генштаба Вооруженных Сил, в 1949 г. численность личного состава только в Советской Армии и Военно-Морском Флоте составляла около 4,5 млн человек. В последующие годы дважды объявлялось о сокращении Вооруженных Сил: на 2 млн 149 тыс. в 1955—1958 гг. и на 1 млн 200 тыс. в 1961 г.⁶²⁶ Есть основания полагать, что реальное сокращение было меньшим, но оно оставалось существенным. И это искажало динамику абсолютных показателей преступности, на основе которых делался вывод о ее сокращении.

Во-вторых, в трудное время войны и послевоенного периода в стране и войсках регистрировался наиболее высокий уровень преступности, который с переходом к более или менее нормальной мирной жизни снижался. Значительный вклад в это снижение внесли смягчение уголовной ответственности и декриминализация деяний, в том числе воинских, при реформировании уголовного законодательства в 1957—1962 гг.

В-третьих, в связи с отсутствием сколько-нибудь точных сведений о численности войск и преступности в них в 1924 г. и 1964 г. (было лишь открытое высказывание Н.С. Хрущева), видимо, не имелось достаточных оснований утверждать, что преступность в войсках в расчете на 100 тыс. военнослужащих сократилась за эти 40 лет в 10 раз и что она в армейских условиях сокращается быстрее, чем в гражданском обществе. Во всяком случае, этот тезис не подтверждается тенденциями преступности в стране и армии в эти годы.

При оценке тенденций преступности в 1924—1964 гг. надо было также учитывать изменения уголовного и иного законодательства. 1924 г. был годом начала военной реформы и утверждения первого общесоюзного Положения о воинских преступлениях, которое существенно расширило число составов по сравнению с действующей до этого гл. 7 УК РСФСР 1922 г. До 1964 г. военно-уголовное законодательство существенно и неоднократно менялось (в 1927,1940,1957,1958—1962 гг.). Последние изменения были связаны с ограничением ответственности и ее смягчением. В 1961 г. вступил в действие принципиально новый учет преступности.

Не углубляясь в суть многих изменений, остановимся лишь на понятии самовольной отлучки и дезертирства. До 1957 г. они различались лишь по времени отсутствия военнослужащего в части: более двух часов — самовольная отлучка, более суток — дезертирство. После 1957 г. под самовольной отлучкой стало пониматься отсутствие в части свыше суток либо хотя и менее суток, но совершенное повторно в течение трех месяцев; под дезертирством — оставление части с целью уклонения от военной службы вовсе. В 60-е гг. за совершение «самовольной отлучки, которая в 20—50-е гг. была фактическим дезертирством, привлекали к уголовной ответственности одного из 100—200 самовольщиков». Даже еще в 1958 г. удельный вес самовольных отлучек в структуре воинских преступлений составлял более 30% (около 5 тыс. деяний), в 60-е гг. он сократился на треть, а в 70—80-е гг. этот состав практически исчез из уголовного учета. В 1991 г. при повальных самовольных отлучках к уголовной ответственности было привлечено около 100 человек, или 0,5% от общего числа совершивших только воинские преступления. Фактически же намного больше самовольных отлучек совершалось в каком-нибудь одном полку или военно-строительном отряде, чем было учтено во всех Вооруженных Силах СССР.

В 1964—1965 гг., как известно, зарегистрирован самый низкий уровень преступных проявлений не только в стране, но и в войсках. Снижение было искусственным, зато отвечало программным требованиям КПСС, полагавшей, что «в обществе, строящем коммунизм, не должно быть места правонарушениям и преступности» и что необходимо заменить уголовное наказание «мерами общественного воздействия»⁶²⁷. В те годы автор этой книги находился на следственно-прокурорской работе в Приволжском военном округе. Приходилось наблюдать и даже соучаствовать в «строительстве» беспреступного коммунистического общества. Идеологическая эйфория от скорого коммунизма, декриминализация одиозных деяний, гуманистические тенденции, общее ослабление уголовной ответственности, неоправданная надежда на помощь общественности в борьбе с преступностью, практическое усиление роли командования в решении вопросов привлечения к уголовной ответственности подчиненных, открытое укрывательство преступлений — все перемешалось в те годы и предопределило самый низкий уровень учтенной преступности. Таким образом, данные и 1964 г. не были показательными при выявлении реальных тенденций преступности в войсках.

Серьезные расхождения результатов количественного и качественного анализа динамики преступности в 1924—1964 и 1949—1969 гг. не означают, что количественные тенденции этих лет следует игнорировать. Речь идет только о их более объективной и качественной оценке. И если продолжить анализ этих данных до 1991 г., то реальные тенденции преступности и на количественном уровне в той или иной мере проявятся.

В 1949 г. в гражданском обществе СССР было учтено 995 846 преступлений, а в армии и на флоте — 37 729 преступлений, в том числе 800 особо опасных (контрреволюционных), 14 113 общеуголовных и 21 975 воинских. Преступность в Вооруженных Силах, куда в те годы кроме армии и флота входили пограничные, внутренние, железнодорожные и иные войска, была, соответственно, выше. Общее число зарегистрированных преступлений в стране, армии и на флоте составило 1 033 575. Удельный вес преступлений военнослужащих армии и флота в структуре всей преступности равнялся 3 , 7 % .

В 1991 г. в СССР было учтено 3 224 273 преступления, а с деяниями военнослужащих армии и флота — 3 255 533. Учтенные в армии и на флоте преступления составили 31 260, в том числе 19 государственных, 9 424 общеуголовных и 21 807 воинских. Государственная преступность сократилась в 42 раза, общеуголовная — на 33,2%, а воинская — на 0,8%.

За 40 с лишним лет численность армии и флота сократилась с 4 , 5 — 4 , 1 млн до 3,5 млн человек, или на 15 — 20 % . В промежутке между этими годами численность войск колебалась в больших пределах. Коэффициент преступности в стране в 1949 г. составлял около 400—450 преступлений на 100 тыс. населения, в армии и на флоте — около 950, в 1991 г., соответственно, 1115 и 893. Уровень преступности в стране увеличился в 2,5 раза, а в армии и на флоте сократился на 6 % . Соотношение этих показателей внутри рассматриваемого периода было более сложным. (Табл. 1 . )

Таблица 1