§ 1. «Профессиональная» преступность политической элиты

Между уровнем преступности и состоянием нравственно-правовых устоев политической и особенно правящей элиты общества обычно регистрируется значимая прямая корреляционная зависимость. Она отражает общую причинную базу коррелируемых явлений, связь их криминальных состояний, и главное, устойчивую взаимообусловленность. Криминологическая обстановка в стране оказывает существенное влияние на уровень криминальности элитарных кругов, а противоправное и иное отклоняющееся поведение последних является серьезным криминогенным фактором в структуре причин преступного поведения граждан. Поэтому есть основания полагать, что чем выше уровень преступности в обществе, тем выше уровень криминальности элитных групп, и наоборот: чем выше криминальность элиты, тем выше уровень преступности среди всего населения той или иной страны. С криминологической точки зрения последняя взаимосвязь является наиболее важной.

В зависимости от исторических, национальных, религиозных, политических и других социокультурных традиций и предпосылок правового и противоправного поведения в каждой стране рассматриваемая взаимообусловленность может функционировать со значительными специфическими отклонениями. Однако в любом случае она остается прямой и относительно заметной, особенно между криминальностью правящей (управляющей) элиты и криминологической обстановкой в стране в целом. Она четко выражена в русской пословице: «Рыба гниет с головы». Бывший министр юстиции США Р. Кларк сформулировал это так: многие преступления отражают разрыв, существующий между нравоучениями, исходящими от правящих кругов, и реальной практикой. Они указывают на масштабы национального лицемерия⁴⁷⁶.

«Существует ли в природе честное правительство?» — задает риторический вопрос Дж. Черч, исследуя коррупцию в правящих кругах Колумбии, Индии, Франции, Италии, Испании, Мексики, Эквадора, Кении, Республики Корея, Японии и других стран⁴⁷⁷. Вывод один: можно говорить лишь о степени криминальности правящих и политических элит.

Применительно к криминальности властей человеческое сообщество не случайно изобрело ряд терминов: клептократия, лутократия и плутократия, которые включают в себя различные формы криминализации властной элиты. Клептократия (от греч. klepto — краду и kratos — сила, власть, господство) в самом широком понимании означает использование власти для обогащения. Лутократию (от анг. loot — добыча, награбленное, грабить и греч. kratos) можно толковать как грабеж народа, осуществляемый властью. Плутократию (от греч. plutos — богатство и kratos — сила, власть, господство), видимо, следует понимать как такую форму государственного устройства, при которой власть в стране принадлежит и формально, и фактически богатой верхушке господствующего класса (клана, преступного сообщества). Последний термин в российском понимании, скорее всего, является синонимом олигархического режима.

Этими терминами современная криминальность властей далеко не исчерпывается. Есть различные формы захвата и удержания власти⁴⁷⁸. Захват власти, осуществляемый современными политиками по форме вроде бы демократическим путем, а по сути — с помощью изощренных, грязных, серых, коррупционных, обманных и даже кровавых избирательных политических технологий. Эти термины, несущие за собой определенные методы, вошли в российский обиход в начале 90-х гг.⁴⁷⁹ Президентские выборы 1996 г. показали, что с помощью современных политических технологий во власть можно протащить любого, главное, чтобы было много денег. Телевидение, радио, пресса — приводные ремни политтехнологий. Они способны зомбировать огромные массы избирателей. Заменив политкорректных «имиджмейкеров» и «политконсультантов», современные политтехнологи в России успешно осуществляют свою деятельность, протаскивая во власть настоящих преступников, используя либо методы, находящиеся на грани криминальности, либо всевозможные криминальные формы. Если власть добывается с помощью «денежных мешков» и путем изощренных политтехнологий (она им же, по сути, будет принадлежать), то демократия на этом кончается. Поэтому можно прогнозировать, что в недалеком будущем политтехнологическая деятельность должна быть поставлена в жесткие рамки закона. А пока этого нет. Разные формы и виды криминала на выборах становятся почти нормой.

В последние годы появились относительно эффективные агрессивные политические технологии захвата власти с помощью давления «уличной демократии» путем покупки и обмана экстравертированных масс народа, особенно молодежи, в том числе обездоленной и криминальной, путем организации их бунта против действующих властей, претензии к которым всегда имеются (Сербия, Грузия, Абхазия, Украина, Киргизия, Узбекистан). Подобные «розовые», «оранжевые» и под иной броской символикой революции становятся закономерностью. И все это делается под лозунгом борьбы с коррумпированными властями (а они таковыми нередко и являются), за свободу, демократию и справедливость, но часто почему-то с большой финансовой и информационной поддержкой из-за рубежа вполне определенных и заранее подготовленных сил и лидеров, а следовательно, и по заранее разработанному и обусловленному сценарию. Все эти формы имеют лишь отдаленное отношение к демократическим формам смены власти, но они таковыми провозглашаются и поддерживаются сильными мира сего.

При любом уровне критичности населения к правящим кругам последние, как правило, служат неким образцом (положительным или отрицательным) для прямого и косвенного подражания, а при высокой криминальности элиты — серьезным аргументом для прямого и косвенного оправдания своего противоправного поведения. Преступность правящей элиты формирует кроме всего прочего еще и недоверие, а то и отвращение к власти, что тоже криминологически значимо.

Криминальность элиты не совсем укладывается в известное понятие «преступность белых воротничков». Американский криминолог Эдвин Сатерленд, придумавший его, понимал под ним преступления управляющих бизнесом. За последние 50 лет оно расширялось и углублялось⁴⁸⁰. Управляющие властью стоят в социальном плане на порядок выше управляющих бизнесом. Используя подход Сатерленда, преступность в сфере власти можно условно назвать преступностью респектабельных белых воротничков, или просто респектабельной преступностью, как ее назвал другой американский криминолог — Эдвин Шур⁴⁸¹.

Н.Ф. Кузнецова называет эту преступность элитно-властной⁴⁸², а американец Нил Шовер — «привилегированной» преступностью⁴⁸³. Последний термин неоднозначен, но в любом значении адекватен. Первое значение — преступность, совершаемая правящей элитой, т.е. людьми из высших, властных слоев общества. Второе значение, по крайней мере для нашей страны, преступность, совершаемая людьми из коридоров законодательной, исполнительной и судебной власти, защищенных от уголовной ответственности той или иной формой неприкосновенности: иммунитет президентский, парламентский, депутатский, судейский, прокурорский, следственный, адвокатский, дипломатический. И если в большинстве стран эти иммунитеты как-то ограничены, то в России они толкуются расширительно. Например, депутат Государственной Думы не может быть привлечен к уголовной, административной ответственности, задержан, арестован, подвергнут обыску или допросу без согласия палаты. Неприкосновенность распространяется на его жилое, служебное помещение, багаж, личное и служебное транспортное средство, переписку, средства связи и на принадлежащие ему документы. Мы уже не говорим об их материальном обеспечении⁴⁸⁴. Аналогично, но, может быть, с некоторыми исключениями, определяется иммунитет других должностных лиц. На федеральном, региональном и муниципальном уровнях таких привилегированных лиц — десятки тысяч. Кроме этого существуют иные нелегальные формы «должностной» и «денежной» неприкосновенности. Позднее мы убедимся, что лица из федеральной правящей, политической и экономической элиты России, как правило, не несут уголовной ответственности за совершение преступлений. Исключение составляют единицы.

Политической и правящей элите «доступны» все существующие преступления. Но когда говорят, что политика — дело грязное, имеют в виду функциональную криминальность элиты. Наиболее опасными функциональными, или «профессиональными», формами ее криминального поведения являются политический терроризм (насилие власти) и политическая коррупция (продажность власти)⁴⁸⁵. Они стали мировыми проблемами. Международное сообщество в лице ООН давно озабочено криминальностью правящих кругов, особенно их коррумпированностью (продажностью). Восьмой конгресс ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями (Гавана, 1990 г.) в своей резолюции «Коррупция в сфере государственного управления» одобрил руководство «Практические меры борьбы с коррупцией»⁴⁸⁶ и отметил, что проблемы коррупции в государственной администрации носят всеобщий характер и их пагубное влияние ощущается во всем мире⁴⁸⁷.

Статистические и социологические подтверждения существующих взаимосвязей между криминальностью правящих элит и общей преступностью затруднены из-за особо высокой латентности криминального поведения правящих кругов и их корпоративной закрытости. Латентность преступлений должностных лиц в целом многократно выше латентности преступного поведения остального населения, а скрываемость преступлений, совершаемых правящей элитой, является наиболее изощренной. И это, несмотря на огромное внимание к ней средств массовой информации, политических противников и общественных организаций. Даже тогда, когда значительная часть населения на себе ощущает криминальное давление правящих кругов, когда вопрос о их продажности, как говорится, у всех на слуху, когда систематически публикуются те или иные сведения об этом, когда возбуждаются конкретные уголовные дела, большинство рассматриваемых преступлений остается юридически невыявленными или недоказанными. Уголовная юстиция занимается расследованием не более чем тысячной доли преступлений, реально совершаемых правящей элитой.

Это обусловлено рядом обстоятельств: 1) правонарушения правящих кругов обычно связаны с управленческой деятельностью ее субъектов, которая и при провозглашении открытости остается в значительной мере конфиденциальной; 2) в совершаемых элитой должностных преступлениях, как правило, нет прямых и непосредственных жертв, а также свидетелей, заинтересованных в обнародовании таких фактов; 3) «профессиональные» преступления в среде правящих элит различных стран совершаются с использованием изощренных высокоинтеллектуальных способов достижения противоправных целей и современных методов защиты от разоблачения; 4) лицам из правящих кругов, нарушавшим законы, даже в развитых демократических странах, в силу корпоративной солидарности всего истеблишмента, намного чаще удается избежать реальной уголовной ответственности, чем остальным гражданам.

Громкие периодические разоблачения высокопоставленных должностных лиц в совершении противозаконных действий являются, скорее, исключением, чем правилом, одной из крайних форм межпартийной и предвыборной борьбы, публичной и лукавой демонстрацией народу декларированного правового порядка, а также испытанным способом освобождения элитарных кругов от одиозных фигур. Но и в этих случаях судебные процессы чаще всего завершаются назначением виновным щадящих наказаний, не связанных с лишением свободы. В авторитарных же и иных недемократических и переходных режимах, как в России, правящая элита обычно наделяет себя еще и практически полной неприкосновенностью. Более того, она фактически управляет деятельностью правоохранительных органов и судов, которые в связи с этим не имеют реальной возможности руководствоваться только законом.

Правящая элита во многих странах может купить себе свободу. Заместитель министра внешнеэкономических связей РФ Догаев, например, арестованный в 90-е гг. за совершение преступления, был выпущен судом под залог в 1,5 млрд руб. Генеральный прокурор РФ Ю. Скуратов, рассказывая в интервью об этом факте, риторически сетовал: «Скажите, у вас есть полтора миллиарда? Они (преступники от власти. — ВЛ.) нашли буквально через четыре часа»⁴⁸⁸. В итоге правящая элита, как и элита преступного мира, оказывается вне закона, что было образно подмечено в поэме Максимилиана Волошина «Путями Каина»: «В нормальном государстве вне закона находятся два класса: уголовный и правящий. Во время революции они меняются местами...»

В связи со сказанным официальные статистические данные о криминальности политической и особенно правящей элиты неимоверно далеки от объективности. И такое положение существует не только в России. Иные сведения (результаты прокурорских проверок, сведения различных контролирующих органов, письма и жалобы граждан, сообщения средств массовой информации, материалы расследования, не дошедшие до суда, и др.) не имеют системности и не являются бесспорными. По ним трудно выявить реальные тенденции элитарной криминальности. Тем не менее они могут быть использованы в криминологических, социологических, политологических исследованиях. Как показывает мировой опыт, четвертая власть — средства массовой информации — в открытом демократическом обществе может эффективно «контролировать» три первые, законодательную, исполнительную и судебную, если, конечно, она является независимой, объективной и непродажной.

Исходя из этих общих положений, автор и попытается проанализировать криминальность советской и российской политической и правящей элиты с учетом национальных исторических предпосылок и тенденций современной преступности. Эта проблема для российской криминологической науки является абсолютно новой. В США, Англии и других странах есть много работ о преступности и политике, о политической коррупции и политическом терроризме. Особенно интересны исследования Оксфордского университета⁴⁸⁹. В России эта проблема криминологической наукой только начинает осозна-ваться⁴⁹⁰. Чаще всего и очень активно она исследуется на журналистском уровне. И хотя практическая эффективность таких публикаций пока невелика, данное направление борьбы с преступностью — наиважнейшее. И то, что в России об этом стало возможным открыто говорить, является подтверждением шага, сделанного в правильном направлении.