logo search
Lekcii_po_TGP

61. Эволюция представлений о праве в отечественной юриспруденции

До Октябрьской революции 1917 г. Россия входила в романо-германскую правовую семью, и основные черты русской юриспруденции второй половины XIX в. сформировались под определяющим влиянием правового позитивизма (подхода, отождествляющего право с положительным, «писаным» правом). Причем для России был характерен этатический позитивизм (позитивизм, рассматривающий право как порождение и инструмент государства).

В начале XX в. российский этатический позитивизм вступил в кризисное состояние и распался на два направления:

а) формально-догматическое (основанное на логической интерпретации юридических понятий) — Е. В. Васьковский, Д. Д. Гримм, А. А. Рождественский и др.;

б) социологизированное (основанное на проблеме интереса в праве) — С. А. Муромцев, Н. М. Коркунов и др.

В это же время значительная часть российских теоретиков права отошла от позитивизма и образовала несколько школ. Так, серьезному натиску в конце XIX — начале XX в. российский позитивизм подвергся со стороны возрожденного естественного права. Эту идею отстаивали П. И. Новгородцев, Б. А. Кистяковский, В. М. Гессен, Е. Н. Трубецкой, Н. И. Палиенко и др.

Возникла «психологическая школа права» (Л. И. Петражицкий, П. А. Сорокин).

Накануне первой мировой войны социальные процессы в России приобрели жестокий и неуправляемый характер, что послужило почвой для возрождения этатического позитивизма. И наиболее ярким его представителем выступил Габриель Феликсович Шершеневич. Как заметил проф. Г. В. Мальцев, правовая теория Шершеневича «была ностальгически позитивистской и вызывающе этатической».

Сразу после Октябрьской революции, в первые годы советской власти отношение к праву среди ученых-правоведов и интерпретаторов марксизма было явно нигилистическим (А. Г. Гойхбарг, В. В. Адоратский, М. А. Рейснер, Е. Б. Пашуканис, П. И. Стучка и др.).

Однако потребности самой жизни и бурная нормотворческая деятельность Советской власти объективно требовали теоретических разработок права и четкого определения позиции в правопонимании. В этой связи в конце 20-х — начале 30-х годов началось довольно бурное развитие правовой теории. При этом наряду с марксистским направлением в теории права (П. И. Стучка и Е. Б. Пашуканис) появились и другие концепции. Так, имели место попытки возродить традиции психологической школы права (М. А. Рейснер и др.).

Вместе с тем постепенно начинает набирать силу этатическое правопонимание, которое получило официальную поддержку на 1-ом Всесоюзном съезде марксистов-государственников в 1931 г. Становление тоталитарного режима Сталина требовало соответствующего теоретико-правового обеспечения и в 1938 г. на Всесоюзном совещании работников науки советского права была принята дефиниция, предложенная правовым идеологом сталинского режима Вышинским: «Советское социалистическое право есть совокупность правил поведения (норм), установленных или санкционированных социалистическим государством и выражающих волю рабочего класса и всех трудящихся, правил поведения, применение которых обеспечивается принудительной силой социалистического государства». По сути, это определение составляло основу всех последующих дефиниций советского права.

Во второй половине 1950-х годов рядом российских правоведов была выдвинута идея «широкого» понимания права. Предлагалось наряду с нормами включать в право и правоотношения (С. Ф. Кечекьян, А. А. Пионтковский), правоотношения и правосознание (Я. Ф. Миколенко), субъективные права (Л. С. Явич). По существу, это была попытка социологизации правопонимания в рамках позитивистской концепции. Как заметил проф. B. C. Нерсесянц, «широкое» понимание права еще не означало различения права и закона.

С начала 1970-х годов в советском правоведении начали появляться работы, в которых такое различение как раз стало проводиться (B. C. Нерсесянц, Д. А. Керимов, Г. В. Мальцев, Р.3. Лившиц, Л. С. Мамут, В. А. Туманов и др.).

В последнее время проф. B. C. Нерсесянц предложил интересную концепцию цивилитарного права. Вместе с тем, как верно отметил проф. Г. В. Мальцев, проблема поиска новых определений права остается открытой.*