§ 102. Указанное общее начало проводится отчасти в области уголовного права, отчасти в праве гражданском.

В области уголовного права наше Уложение о наказаниях выставляет принцип территориальности. По 170 ст. улож. "иностранцы, в России жительствующие или временно в оной пребывающие, подлежат действию законов о наказаниях уголовных и исправительных на том же основании, как и подданные российские, если о каком-либо из сего изъятии не сделано особенного постановления в договоре с тою иностранною державою, у коей они находятся в подданстве".

Русское законодательство признает обязательную силу своего уголовного кодекса для иностранцев не только в пределах России, но, как показывает 172 ст. улож. о нак., даже за границею в том случае, если иностранец посягнет на права верховной власти в России или на права одного или нескольких русских подданных и будет задержан в пределах империи или препровожден своим правительством для суда в наше государство. Эта обязательная сила русских законов для иностранцев за границей имеет свое рациональное основание, потому что многие из преступлений против России всего удобнее могут быть совершены за границей; такова, например, подделка русских кредитных билетов*(228).

По отношению собственно к русским подданным Уложение о наказаниях придерживается принципа, проповедуемого Геффтером. Оно признает уголовное право не только территориальным, но и личным. Таким образом, каждый русский подданный подчиняется действию русских законов не только в пределах России, но обязан соблюдать, по крайней мере коренные постановления Уложения о наказаниях, и за границей. Уложение предусматривает два случая совершения русским подданным преступлений вне пределов России: во-первых, русские подданные, находящиеся за границей, могут совершить преступления против прав державной власти своего отечества, или целости, безопасности и благосостояния России, или нарушить права одного или нескольких из своих соотечественников*(229); в этом случае они подлежат действию Уложения о наказаниях при том, конечно, условии, если будут выданы иностранною державою в силу конвенций, которые от времени до времени заключаются между русским и иностранными правительствами. Затем, Улож. о наказ. предусматривает и тот случай, когда русский подданный совершит преступление против другого государства или нарушит права одного из иностранных подданных*(230). В этом случае применимость Уложения условна.

При совершении русским подданным за границей преступления против России предполагается, что русское правительство будет требовать выдачи преступника или само начнет преследование обвиняемого, когда он возвратится в Россию. Напротив, во втором случае применение Улож. о наказ. имеет место при том условии, если иностранная держава по собственной инициативе передаст преступника в руки русских властей или когда русским властям будет принесена жалоба на обвиняемого в частном порядке. При этом наказание смягчается, если лицо, совершившее преступление, подлежало бы по иностранным законам менее строгому наказанию, чем по Уложению.

Для русских подданных, пребывающих в так называемых восточных государствах (Турции, Персии, Китае, Японии и др.), наше законодательство, подобно многим другим европейским государствам, признает безусловное действие своих уголовных законов*(231). Самое полное постановление об этом предмете явилось в торговом трактате, заключенном с Турцией в 1783 году*(232). Ст. 72 этого трактата говорит: "Если смертоубийство или другой беспорядок между российскими подданными случится, то посланник и консулы могут сами дело рассмотреть и решить оное по своим законам и учреждениям, в чем никто из офицеров Порты им препятствовать не должен".

В настоящее время преступления, совершенные русскими подданными в азиатских государствах Турции и Персии, входят в круг так называемой консульской юрисдикции. Ныне действующие постановления отличаются от декларации 1783 года тем, что в настоящее время консульская юрисдикция ограничена известной мерой наказания: именно окончательному суждению консулов подлежат только те проступки, совершенные русскими подданными, которые облагаются наказаниями не строже заключения в тюрьме*(233). В случае совершения ими более важного преступления, они препровождаются консулом в ближайшую пограничную губернию империи, где и передаются в руки правосудия на общем основании.

Относительно Китая и Японии следуют приблизительно такие же начала. По Тянцзинскому трактату с Китаем (2-го июля 1859 г.), разбирательство всякого дела между русскими и китайскими подданными в так называемых открытых портах, т. е. в городах, которые открыты для торговых сношений с иностранцами, производится китайскими властями сообща с русским консулом. Но если бы кто из русских подданных проник внутрь Китая и там совершил преступление, то должен быть препровожден, для суда и наказания по русским законам, на границу или в тот из портов, где имеется русский консул. Подобный же порядок суда установлен и в договоре с Японией (1860 г.).

§ 103. Таковы постановления русских законов о действии материального уголовного права. Что касается формального права, т. е. действия судопроизводственных законов и приговоров иностранных судов в России, то наше законодательство даже не затрагивает этого вопроса. Иностранцы, пребывающие в пределах России, по общему правилу безусловно подлежат действию русских законов*(234).

Ст. 228 Уст. угол. судопр. гласит: "Иностранцы, по преступлениям и проступкам, совершенным ими в России, подчиняются общим правилам о подсудности, если не постановлено изъятия из сих правил в трактате с тою иностранною державою, в подданстве коей обвиняемые состоят". Следовательно, русское законодательство в принципе признает строгую территориальность судебных приговоров и не допускает применения их в своих пределах*(235).

§ 104. Обращаясь к постановлениям русского законодательства о силе иностранных законов в области гражданского права, мы видим, что оно фактически признает различие между указанными тремя видами статутов.

Во-первых, оно безусловно признает тот принцип, что все правила принадлежности и порядка приобретения недвижимых имуществ в России определяются русскими законами. Затем, относительно движимых имуществ оно допускает до действие legis domicilii*(236).

Позднейшие узаконения проводят более определенную черту различия между движимыми и недвижимыми имуществами. Мы говорим о конвенции, заключенной 20 марта (по стар. ст.) 1874 г. с Францией.

Ст. 10 этой конвенции гласит:

"Порядок наследования в недвижимых имуществах определяется по законам страны, в которой находятся эти имущества, и все иски или споры, относящиеся к наследственным недвижимым имениям, подлежат разбирательству исключительно судебных установлений той же страны. Иски, относящиеся до раздела движимого наследственного имущества, а равно до прав наследства на движимость, оставшуюся в одном из договаривающихся государств после подданных другого, разбираются судебными установлениями или подлежащими властями того государства, к которому принадлежал умерший, и по законам этого государства, разве бы подданный той страны, в которой наследство открылось, предъявил свои права на наследство". В последнем случае рассмотрение иска предоставляется суду или подлежащей власти той страны, где наследство открылось. За выделом причитающейся истцу доли наследства, остальная часть имущества передается консульской власти, которая и поступает с ним в отношении прочих наследников согласно правилам, указанным выше*(237). Постановления русского законодательства относительно личных статутов довольно скудны. По общему правилу, иностранцы, находясь в России, вполне подлежат действию русских законов как по имуществу, так и лично*(238). Но законодательство наше принимает иногда в расчет состояние, к которому принадлежит иностранец в своем отечестве, при сообщении ему привилегий. Так, иностранные дворяне, если они докажут свое дворянство, изъемлются от телесных наказаний*(239). Точно так же иностранные ученые и художники могут быть причисляемы к званию почетных граждан по дипломам, приобретенным ими в своем отечестве*(240).

Таковы главнейшие, довольно неопределенные, постановления русского права относительно случаев применения иностранных законов в пределах России.

§ 105. Более определенны постановления о формальном праве. В данном случае мы должны различать вопрос о применения решений иностранных судов и вопрос о юридической силе обязательств, заключенных по обрядам иностранных государств. Последнего вопроса касаются два рода постановлений: а) постановления о силе документов, совершенных за границей, как письменных доказательств, и б) постановления о тех правилах, по которым суд должен действовать, принимая в соображение различные акты, заключенные за границей.

Вопрос о силе различных актов, совершенных в иностранных государствах, разрешается 464 ст. Уст. гражд. суд., которая утверждает их силу даже в том случае, когда они заключены по обрядам, несходным с формой совершения подобных актов в России, если только не опровергается их подлинность. Но такого рода акты могут быть представлены к делу не иначе, как с удостоверением русского посольства, миссии или консульства, что они действительно составлены по законам того государства*(241).

Отсюда понятно, как должен суд истолковывать и применять эти акты в своем решении. Признавая юридическую силу актов, заключенных за границей, он должен обсуждать содержание их на основании законов того государства, в пределах которого они совершены. Они являются обязательными при постановлении судебного решения под одним только условием, чтобы заключающаяся в них сделка не противоречила общественному порядку и не была положительно воспрещена законами империи*(242).

Наше законодательство признает по отношению к этим договорам даже известные судопроизводственные условия, установленные иностранными законами. Так, если иностранное законодательство установляет срок давности более продолжительный, чем русский закон, то договор не теряет своей силы в России по истечении давности земской*(243).

Итак, по отношению к договорному праву наше законодательство уже вступило на путь международной взаимности. Довольно значительные успехи оно сделало и в определении силы решения иностранных судов*(244).

По общему правилу, решения судебных мест иностранных государств исполняются на основании начал, установленных по сему предмету взаимными трактатами и договорами. Но если последних не существует, тогда применяются следующие правила. Решение иностранного суда может быть приведено в исполнение в России не иначе, как по проверке этого решения русским судом. Просьбы об исполнении решения подаются в тот окружной суд, в ведомстве которого должно производиться исполнение. При рассмотрении дел этого рода судебные места не входят в обсуждение существа спора, разрешенного судами иностранных государств, их компетенции подлежит лишь формальная сторона дела, т. е. определение, не заключает ли в себе рассматриваемое решение таких распоряжений, которые противны общественному порядку, или не допускаются законами империи. В этом отношении наше законодательство идет гораздо дальше законодательства французского, по которому судебные места, поверяя решения иностранных судов, пересматривают дело как по форме, так и по существу. Все изложенные правила имеют обязательную силу только для исков по обязательствам и по собственности движимой. В отношении же недвижимой собственности русское законодательство строго придерживается принципа forum rei sitae*(245).

§ 106. Сделанный очерк был бы неполон, если бы мы не упомянули еще об одном вопросе, на который обращает внимание современное международное право, именно - вопрос об оказании взаимных между государствами услуг судебной помощи. Сюда относится, например, содействие иностранному правительству в вызове тяжущихся сторон, в открытии их местожительства и т. п. Образчиком обязательства по оказанию подобного рода услуг в судопроизводстве может служить министерская декларация между правительствами русским и итальянским о передаче судебных повесток и объявлений, утвержденная 21 июня (3 июля) 1874 г. На основании этой декларации оба договаривавшиеся правительства обязались производить передачу судебных объявлений или судебных повесток, и приводить в исполнение судебные поручения по делам гражданским и уголовным через свои подлежащие власти, насколько то дозволяют законы страны. Передача судебных объявлений, повесток и поручений должна производиться дипломатическим путем. Расходы по этому предмету падают на счет государства, к которому обращено ходатайство.

Примечание к стр. 128-й. См. прим. 235. До какой степени неопределенны постановления нашего законодательства по вопросу о силе приговоров иностранных судов по делам уголовным, видно из весьма любопытного случая, по поводу которого явилась статья г. Владимирова: "Значение приговоров иностранных судов по делам уголовным" ("Ж. Гр. и Уг. Пр.", 1873 г., сентябрь). "В 1865 г. поручик Александр Никитченков был осужден сенским окружным судом к пожизненной каторжной работе за совершенное им в Париже покушение на жизнь трех лиц: Балыпа, Савуа и Пикколо".

Является вопрос, сохраняет ли лицо, приговоренное к пожизненной каторжной работе за границей, свои права состояния в России? Вопрос этот, специально по отношению к Никитченкову, возник из того обстоятельства, что в 1865 г., в Харьковской губернии производилось дело о взыскании денег с землевладельца Курносова в пользу Никитченкова. Местная полиция, по безуспешности взыскания, положила описать имение должника, но так как при описи должен присутствовать кредитор, то она просила губернское правление о вызове Никитченкова. Получив представление харьковского губернатора, министр внутренних дел возбудил следующий вопрос: "Следует ли считать Никитченкова, за состоявшимся о нем в Париже судебным приговором, лишенный прав состояния, а принадлежавшие ему имущественные права перешедшими, согласно 25 и 28 ст. Улож. о наказ. 1866 г., к его наследникам?" Этот вопрос при рапорте был представлен в сенат. Сенат по одному и тому же делу постановил два совершенно различных приговора. В первом приговоре, состоявшемся 18 мая 1868 г., он рассуждал таким образом. То преступление, за которое Никитченков присужден к пожизненной каторжной работе за границей, предусмотрено и нашим уложением о наказаниях; в силу последнего Никитченков подлежал бы ссылке в каторжные работы с лишением всех прав состояния. Вследствие этого, продолжал Сенат, хотя в наших уголовных законах и не содержится указания на то, чтобы приговор иностранного государства над русским подданным, совершившим преступление за границею, имел бы силу и в пределах империи, но нельзя не придавать этому приговору значения по нашим законам, так как это было бы несогласно с строгою справедливостью и противоречило бы основному правилу, изображенному в 22 ст. Уст. уг. суд., потому что могло бы иметь последствием вторичное наказание преступника. Основываясь на этой статье, Сенат рассуждал следующим образом: если не признать силы решения сенского окружного суда, то следует вызвать Никитченкова в Россию, судить его вновь и приговорить к наказанию. Но в силу принципа "ne bis in idem" необходимо признать юридические последствия того приговора, который был постановлен в Париже, т. е., за осуждением Никитченкова к каторжным работам применить к нему последствия 25 и 28 ст. Улож. о наказ. Изюмский окружной суд независимо от этого признал законную силу приговора сенского суда, а имущественные права Никитченкова, перешедшими по праву наследования к его брату. Это решение вошло в законную силу. Но в 1871 г. дело возбудилось вновь, и Сенат начал рассуждать уже совершенно иначе. В резолюции от 14 июня 1871 г. он исходит из того положения, что в России вся сумма законодательной власти сосредоточена в руках императора, что законы, исходящие от самодержавной власти, должны быть исполняемы всеми и каждым, как подданными, так и иностранцами, в России пребывающими. На этом основании сенат пришел к несомненному убеждению, что в пределах России могут действовать только законы отечественные и только такие судебные приговоры, которые постановлены на основании этих законов, т. е. приговоры судов русских. Законы и судебные решения иностранные не имеют в России никакой обязательной силы. Исключения из этого правила допущены только в области гражданского права. В делах же уголовных решение иностранного суда не может иметь законной силы, потому что на основании 14 ст. Уст. уг. суд. "никто не может быть наказан за преступление или проступок, подлежащие судебному ведомству, иначе как по приговору подлежащего суда, вошедшему в законную силу". Отсюда сенат и вывел заключение, что Никитченкова не следует считать осужденным по нашему законодательству, а потому "в пределах отечественной территории он должен быть признан пользующимся присвоенными ему по состоянию правами и преимуществами, которых он мог бы быть лишен единственно по приговору подлежащего русского суда, предписанным порядком над ним произнесенном".

Ср. названную статью г. Владимирова, ст. 52 - 57. Эти два совершенно противоречивые решения Сената по одному и тому же делу прямо объясняются молчанием закона по вопросу о действии в России приговоров иностранных судов. Г. Владимиров, со своей стороны, восстает против строгости территориального принципа в области уголовного права, доказывая, что защитники его совершенно "игнорируют требования международной жизни, начала солидарности государств в стремлении преследовать нарушения права". Чтобы согласить полное верховенство государства в отношении к уголовному праву с требованиями права международного, г. Владимиров предлагает довольно спорное практическое средство. Он различает произнесение приговора от констатирования факта преступления. Последнее может принадлежать суду только той местности, где совершено преступление. Определение же меры наказания может принадлежать и суду того государства, в подданстве которого состоит подсудимый. Но в настоящее время все европейские законодательства, в том числе и новое германское, держатся пока строгого территорриального принципа в области уголовного права.