_ 16. Московский университет и преподавание международного права

До второй половины XVIII в. международное право изучалось в России с чисто практической целью. Потребность в нем усиливалась по мере того, как Россия вступала в более тесное общение с Западной Европой; вызывалась же она, главным образом, дипломатическими инцидентами и войнами. Правительство нуждалось в международном праве для оправдания тех или иных своих действий в глазах западноевропейского общества и перед иностранными правительствами; оно находило в нем нужные ему правовые аргументы для подкрепления на международной арене тех или иных своих притязаний. Вошедшее в обычай издание манифестов и контрманифестов при начале войны и в течение ее тоже давало повод обращаться к доводам из арсенала международного права. Характерною в этом отношении является первая появившаяся в России оригинальная работа по международному праву, - знакомая уже нам книга известного государственного деятеля и дипломата Петровского времени П.П. Шафирова, написанная им в оправдание предпринятой Петром в 1700 г. войны против Швеции.

С учреждением в 1725 г. Академии наук и при ней академического университета в изучение международного права влилась научно-теоретическая струя, но она была еще слаба, ибо вопросам международного права в Академии наук и в университете уделялось мало внимания. Представителями этой науки в Академии в первую половину XVIII в. были Бекенштейн и Штрубе де Пирмонт. Первый не оставил работ по международному праву; работы последнего содержат уже некоторые теоретические обобщения.

Одновременно делались попытки включить вопросы международного права в курс наук, преподававшихся в школах, создаваемых для подготовки кадров военнослужащих и гражданских чинов. 29 июля 1731 г. издан был указ Сенату об учреждении корпуса кадетов для 200 "шляхетских детей"*(488). "Сухопутный шляхетский корпус" предназначался не только для дворян, ищущих военной карьеры, но и для образования служащих по гражданской части, "видя природную их склонность", "понеже, гласит указ, не каждого человека природа к одному воинскому склонна, также и в государстве не меньше нужно политическое и гражданское обучение: того ради иметь при том учителей чужестранных языков, истории, географии, юриспруденции:".

После преобразования в 1752 г. Шляхетского корпуса И.И. Шувалов, став во главе его, выступил в следующем 1753 г. с проектом устройства при нем высшей военной школы. В программе этой школы, содержащей 160 пунктов, значились, между прочим, следующие вопросы: "причины, отчего война быть может" (п.149); "надлежит всякому офицеру знать все свойства всех наций" (п.150); "все правы, которые бывают при войне" (п.160). Проект был заслушан 24 марта следующего 1754 г., но санкции, по-видимому, не получил*(489). В 1758 г. Шувалов предложил аналогичное преобразование школ артиллерийской и инженерной*(490).

В 1747 г., 24 июня, утвержден был новый устав Академии наук. Россия, сказано в уставе, не может еще тем довольствоваться, чтоб только иметь людей ученых, которые уже плоды науками своими приносят. Но чтобы всегда на их места заблаговременно наставлять в науках молодых людей, а особливо, что за первый случай, учреждение академическое не может быть сочинено инако, как из иностранных по большей части людей, а впредь должно оно состоять из природных российских, того ради к академии другая ее часть присоединяется - университет.

Президенту Академии поручено было сочинить регламент университета, который не должен был быть копией с уставов германских университетов, а имел быть составлен на основе уставов всех университетов Европы, с учетом особых обстоятельств и потребностей России: "сие писано не в таком мнении, чтоб он учредил оный по примеру лейпцигскаго, гальскаго, виттенбергскаго, иенскаго или геттингенскаго университетов, но чтоб он, выбрав самое лучшее из всех европейских университетов, имеющихся в Португалии, Гишпании, Немецких землях, Италии, Голландии, Англии, Дании, Швеции, Польше и прочих государствах, учредил здешний университет по обстоятельствам и состоянию здешней империи".

При обсуждении регламента в конференции Академии Тредиаковский предложил внести в него указание на представление профессорам полной свободы преподавания: "Надлежит позволить вольность профессорам в избрании хороших авторов, которые бы они каждый год академической слушателям своим читали". Предложение это было "от всех аппробовано, дабы не клясться словами одного учителя". Следует отметить мнения академика Фишера. Особенный интерес для нас представляет программа, намеченная Фишером для тех, "которые со временем получить высочайшее достоинство и управлять имеют государством", а также "быть министрами при заключении с иностранными народами миру, союзов и трактатов". Он полагал, что "состояние государств, с которыми российская империя войну или мир имеет, столько же должно быть им известно, как и внутреннее. И для того, - продолжает он, - я за полезное почитаю со всяким прилежанием упражняться им в натуральных, народных и гражданских правах, в науке о договорах и союзах". Академический университет не привлекал к себе слушателей. Попытки вдохнуть в него жизнь, предпринятые Ломоносовым с 1758 по 1764 г., не имели успеха. В 1765 г. жизнь его окончательно замерла. На смену его явился университет Московский. В основу его устава лег проект Ломоносова об учреждении настоящего университета, "ибо здешний (т.е. академический) университет не токмо действия, но имени не имеет".

Проект Устава был утвержден императрицей Елизаветой 12 января 1755 г. День этот считается днем основания Московского университета. Университет, читаем мы в акте его основания, учрежден "по примеру европейских университетов, где всякаго звания люди свободно наукою пользуются"*(491). Действительно, во вновь основанный университет могли поступать наряду с дворянами и разночинцы, которым были доступны недворянские профессии: ученая и педагогическая, медицинская, отчасти юридическая.

В отличие от учебных заведений прежнего времени, которые преследовали исключительно практические цели, Московский университет должен был стать общеобразовательным учреждением, не теряя, впрочем, из виду и практических целей. Уже первые профессора его - Барсов, Поповский, Шаден - в речах своих подчеркивают общеобразовательные задачи нового университета. Но общеобразовательный характер университета в особенности выдвигается на первый план с конца 60-х годов, когда Екатерина II задумала общую реформу всего народного образования.

Московский университет имел три факультета: философский, медицинский и юридический. На последнем, по предложению Ломоносова, созданы были три кафедры; их должны были занимать: 1. "Профессор всей юриспруденции, который учить должен Натуральныя и Народныя Права и узаконения Римской Древней и Новой истории". 2. "Профессор Юриспруденции Российской" и 3. "Профессор Политики, который должен показывать взаимные поведения, союзы и поступки государств между собою, как были в прошедшие веки и как состоят в нынешнее время", иначе: 1) профессор универсального права, 2) профессор российского права и 3) профессор истории и политики. Из трех кафедр международное право было, таким образом, представлено на двух: на кафедре "всей юриспруденции" - кафедре пропедевтической - оно должно было преподаваться теоретически, как часть естественного права, одновременно с римским правом; кафедра же политики всецело отводилась международным отношениям и положительному международному праву в историческом и догматическом изложении. Надо заметить, что естественное право, под названием нравоучительной философии, преподавалось и на философском факультете.

Екатерина II в 1763 году обратила внимание на университет, поручив составление нового устава университета куратору его В.Е. Ададурову. Позднее, указом 29 ноября 1765 г., и профессорам Московского университета было велено высказать свое мнение. Оно было представлено за подписью семи профессоров, в том числе единственного в то время профессора юридического факультета Лангера и профессора нравоучительной философии Шадена*(492). О юридическом факультете мы читаем здесь следующее (_ 3): "Во втором, т.е. юридическом классе или факультете обучают правам Российским, а при том и правам чужестранным, також всеобщему праву публичному". О последнем сказано: "Всеобщее публичное право показывает связание и сношения владения и государств между собою и интересы и претензии владеющих держав, церемониальную науку и проч."*(493). Таким образом, "всеобщее публичное право занимает то положение, которое по уставу университета отведено было "политике". О естественном праве в мнении профессоров нет речи. Профессора указывают, кого готовит юридический факультет: "из сего класса или факультета происходят разумные адвокаты: искуссные советники и президенты, и напоследок такие люди, которые в кабинетских и посольских делах, тако же в коммерческих и мирных трактатах, с пользою отечества употреблены быть могут".

Екатерина II стремилась придать университету общеобразовательный характер: он должен был воспитывать, как принято было говорить в то время, "человека и гражданина". В 1769 г. она писала Вольтеру, подтверждая его дурное мнение об университетах: "Все эти учреждения были основаны во времена весьма мало философския. Рутина служит там правилом". Создана была "Частная комиссия об училищах". В нее входили из юристов: первый профессор юридического факультета Дильтей и автор первого русского сочинения по естественному праву В.Т. Золотницкий. В комиссию поступил целый ряд проектов реформы университета, проектов как русских, так и иностранных. В 1775 г. выработан был официальный проект устава Московского университета.

Интересно сравнить вышеуказанные проекты, поскольку они касаются предметов, преподаваемых на юридическом факультете*(494).

Проект московских профессоров уже был нами рассмотрен выше. О проекте Золотницкого в печатных источниках сведений нет. Что касается проекта профессора Дильтея, то предложенные им три кафедры юридического факультета были следующие: 1) кафедра права естественного и народного, с присоединением к нему права римского с его историей; 2) кафедра права Российского и 3) кафедра права канонического, "права общаго всех в Европе владеющих государей: права посольств и права союзов". Две первые кафедры те же, что и в уставе Московского университета 1755 г.; иначе формулированы только предметы третьей кафедры 1755 г., кафедры "политики". Как по уставу, так и по проекту Дильтея международное право входит в число предметов двух кафедр, первой - как право теоретическое и третьей - как право позитивное.

Ни один из рассмотренных нами проектов не предусматривал особой кафедры для международного права. При наличии всего лишь трех кафедр это было и невозможно.

Создание специальной кафедры для международного права предусматривал лишь один проект. Он принадлежит перу известного энциклопедиста Дидро. Проект занимает 170 страниц, писанных рукою самого Дидро. Составление его относится к 1775 г. Автор назвал его "Планом Университета для правительства России"*(495). Мы остановимся только на организации юридического факультета. Лекции на этом факультете распределяются между восемью профессорами, по два для каждого из четырех курсов. Каждый профессор имеет свою специальность: предметы не кумулируются в его руках. Таким образом, и предметов на юридическом факультете восемь: 1) право естественное, 2) история законодательств, 3) право народное, 4) законодательство Юстинианово, 5) право гражданское национальное, 6) право церковное, 7) гражданский и уголовный процесс. Как видим, международное право отделено от естественного, и для него учреждается особая кафедра. Естественное право и история законодательства читаются на первом курсе, международное право и римское (Институции Юстиниана) - на втором*(496).

Дидро не считает желательным набирать ученых за границей; "это значит", говорит он, "пренебрегать возделыванием своей земли и покупать зерно у своих соседей; возделывайте свои поля и у вас будет зерно"*(497).

Дидро относится отрицательно к существующим во Франции юридическим факультетам: "Там юридический факультет в плачевном состоянии. Там ни слова не читают о французском праве, не более того и по международному праву, как будто его вовсе не существовало: Занимаются римским правом во всех его отраслях, правом, которое не имеет почти никакого отношения к нашему". "Не думаю, - говорит он, - чтобы университеты Германии были значительно лучше устроены, чем наши; варварский метод Вольфа уничтожил там хороший вкус". Но он признает, что "в Германии изучение права естественного и народов сильно культивируется".

Все вышеупомянутые проекты остались на бумаге: реформа университета осуществлена не была. Вопрос о ней вновь подымается лишь в 80-х годах XVIII в. в связи с общей реформой народного просвещения.

В 1785 г., задумав общую реформу народного просвещения в России, Екатерина II поручает своему послу в Вене, князю Голицыну, обратиться к австрийскому правительству с просьбой информировать ее относительно существующей в Австрии системы народного образования. Канцлер Кауниц, к которому обратился князь Голицын, велел составить соответственную записку. Составление ее было поручено известному австрийскому камералисту, ближайшему сотруднику императора Иосифа II в предпринятых им реформах, Иосифу Зонненфельсу. Записка занимает 152 листа. Получив ее и ознакомившись с нею, Екатерина распорядилась составить план университетов и гимназий (указ 29 января 1786 г.). Предполагалось открытие трех новых университетов: в Пскове, в Чернигове и в Пензе. С этой целью создана была особая комиссия под председательством П.В. Завадовского*(498), будущего первого по времени министра народного просвещения при Александре I.

Рассмотрение уставов иностранных университетов вообще и в частности австрийского устава поручено было бывшему советнику Академии наук, с 1784 г. состоявшему в ведомстве Комиссии о народных училищах, Осипу Козодавлеву, который прекрасно справился с порученной ему задачей*(499). К работам приступили в феврале 1786 г. Ровно через год устав был уже готов. Он называется "План учреждению в России университетов"*(500).

В "Плане" читаем: "Польза российскаго государства неотменно требует, чтоб науки в российских университетах преподавались на языке народном: где науки преподаются на языке иностранном, тамо народ находится под игом языка чуждаго, и рабство сие с невежеством нераздельно". Соответственно с этим "Комиссия полагает непременным правилом, чтоб науки в российских вновь заводимых университетах преподавались на языке российском; но как при основании университетов встретится недостаток в учителях, язык российский знающих, то сие правило, имеющее впредь наблюдаться неотменным, на первый случай исключается".

Интересно отметить отразившийся в плане общий сдвиг от аристократического космополитизма 60-х и 70-х годов XVIII в. в сторону национальной культуры. В нем проводится мысль, что университеты должны быть рассадниками национального воспитания и отвратить дворянство от обычая воспитывать детей за границей, где они "испивают губительный яд, прилепляясь к обычаям народа чуждаго, и образовав мысли и склонности в отвращение от отечества".

"План" делит все предметы, преподаваемые на юридическом факультете, на две группы, или "части": на философские и исторические. "К первым принадлежат те, коих основание есть разум, и коих доказательства одним разумом постигнуть можно; сии суть: право естественное, общее государственное право и часть права народнаго. Все прочия части прав принадлежат к историческим, ибо они сказывают только, что учреждено или к чему- то, по согласию, договорам или иному чему, притяжание имеет, и доказываются единственно историческим событием"*(501).

В этой концепции юридических наук интересно отметить, что Комиссия исходила из представления о том, что не все международное право является правом естественным, а только часть его, часть теоретическая, другая же часть его представляет право положительное, создаваемое "по согласию, договорам или иному чему"; существование его доказывается только историческим фактом, "историческим событием".

"План" указывает как содержание естественного права, общего государственного и права народного, так и практическую пользу, которую они могут принести слушателям.

"Естественное право учит должностям человека.

Общее государственное право о должностях гражданина.

Знание сих прав, служащих основанием всем прочим правам, потребно как к образованию чиновника, при иностранных делах служащего, так и при внутренних.

Служащий при иностранных делах должен еще, сверх общего государственного права, знать также и право народное, по которому народы друг с другом поступают"*(502). Авторы плана рекомендуют при определении на службу давать предпочтение окончившим юридический факультет, причем добавляют: "Поелику правоведение замыкает в себе государственное и всенародное право, статистику и прочия политическия науки, то сие узаконение распространить и на чины, находящиеся при делах иностранных".

На юридическом факультете преподавание велось, как мы уже знаем, тремя профессорами, а именно: профессором "всей юриспруденции", профессором "юриспруденции российской" и профессором политики. Из трех профессоров международное право преподавали двое: профессор "всей юриспруденции" вел теоретический курс, излагая "натуральныя и народныя права", а профессор политики - курс положительного права, историю и современную практику международного права; он должен был "показывать взаимныя поведения, союзы и поступки государств между собою, как были в прошедшее время и как состоят в нынешнее время".

Преподаванию международного права, таким образом, дан был в уставе университета широкий простор. К сожалению, мы не имеем точных сведений о том, как выполнялась эта программа. Мы знаем только, благодаря сохранившимся обозрениям лекций того времени, какие курсы читались и каким руководствам следовали в своем преподавании профессора. Слушатели в воспоминаниях своих не касались лекций "естественного и народного права", что до известной степени свидетельствует о том, что преподавание этого предмета не оставило у них заметного следа. Правда, Десницкий вспоминает о прослушанных им у Дильтея лекциях по естественному праву, но относится с полным отрицанием к схоластическим выкладкам своего учителя и ко всему господствовавшему в то время направлению естественного права школы Христиана Вольфа.

Десницкий С.Е. (ум. 1789). Семен Ефимович Десницкий был одним из немногих преподавателей юридического факультета, читавших на русском языке. Эти преподаватели были главным образом на кафедре "юриспруденции российской".

В своем "Слове о прямом и ближайшем способе к научению юриспруденции", произнесенном в Московском университете 30 июня 1768 г.*(503), Десницкий обрушился на естественное право, как его понимали в Германии и как его преподавали немецкие профессора в России. "В таком лабиринте, - восклицает он, - они ищут общаго всем натуральным правам начала"*(504). "Теряют время трудящиеся в таких от чувств человеческих удаленных изобретениях"*(505). "Какая из того польза, что иной выводит начало всех натуральных прав, поставляя оным честность с полезностию, или выводя оное и от того, что всяк чего себе не желает, того и другому делать не должен".

Особенно восстает он против Пуфендорфа. Подлинно было излишним, замечает он, "писать о вымышленных состояниях рода человеческого". Десницкий не питал никакого уважения к немецким юристам, "которые один свой геттингенский университет забралом всей премудрости показывают". Но и к естественному праву, господствовавшему в Англии, Десницкий относился скептически, особенно к Блэкстону, который "заражен казуистическим законоучением, коего в Англии родителем был Гоббс". Он рекомендует вместо естественноправового метода метод исторический: "сие историческим доказательством должно пространно изъяснить"*(506).

Дильтей Ф.Г. (ум. 1781). Теоретические курсы и иностранное право продолжали оставаться в руках иностранцев. Они вели прежде всего преподавание "естественного и народного права". В течение всего XVIII в. кафедру "естественного и народного права" занимали в университете три немца и один грек. Первым по времени "профессором всей юриспруденции" был Филипп Генрих Дильтей*(507). Тиролец по происхождению, возможно славянин*(508), Дильтей получил степень доктора "обоих прав" в Венском университете. Профессор Геттингенского университета, он был приглашен в Россию по рекомендации своего двоюродного брата, академика Миллера. Он прибыл в Москву в сентябре 1756 г. и 31 октября приступил к чтению лекций. В течение первых десяти лет существования Московского университета Дильтей был единственным профессором на всем юридическом факультете, поистине "профессором всей юриспруденции", как он официально значился.

К концу десятилетнего срока, на который с Дильтеем был заключен контракт, между ним и управлявшей университетом Канцелярией начались пререкания. Дильтей жаловался, что в последнюю треть года его посещал только один студент, и требовал, чтоб ему было обеспечено достаточное число слушателей. Канцелярия оправдывала студентов, которые не слушают профессора, так как они не понимают его; преподавание его было признано бесполезным. Дильтей подал жалобу в Сенат, который назначил следствие. Процесс длился весь 1765 год. Он был прекращен по приказу Екатерины II, повелевшей вновь принять Дильтея на службу*(509).

Согласно первому каталогу лекций Московского университета, изданному в 1757 г., Дильтей читал публично на латинском языке естественное и народное право. В каталогах лекций 1761 и 1762 гг. Дильтей значится читающим публично или приватно естественное право по Винклеру и право Рима.

В 1781 г. Дильтей был уволен из университета и в том же году скончался в Петербурге. Работ, относящихся к области международного права, Дильтей не оставил. Из оставшихся после него работ, имеющих некоторое отношение к международному праву, можно упомянуть его речи: "Панегирик со включением о единственном истинном и полном основании Естественного права" (23 сентября 1763 г.), "Панегирик со включением о различии истинной и точной юриспруденции от ложной" (28 июня 1764 г.), "Торжественное Слово на заключение мира с Оттоманскою Портою 1774 г.".

Лангер К.Г. Вторым "профессором всей юриспруденции" был Карл Генрик Лангер. По окончании университетского курса на юридическом факультете в Геттингене и в Вене в 1759 г. он прожил в России пять лет, когда в 1764 г. он был, по рекомендации академика Миллера, вызван из Петербурга, где он состоял домашним учителем. В 1774 г. он покинул Московский университет и уехал за границу. Согласно каталогам лекций на 1771-1773 гг., Лангер излагал Неттелбладтову систему естественной юриспруденции и читал политику по своему руководству и народное право по Неттелбладту.

Сохранилась речь Лангера: "Слово о начале и распространении положительных законов и о неразрывном союзе философии с их учением" (Москва, 1766). Он говорит здесь только о естественном праве, не касаясь международного и его истории. "Я, - говорит он, - не почитаю за нужное говорить много о естественном и народном праве, как источнике и начале всех прочих прав: ибо: вся юриспруденция без них почти ни на чем не основана или весьма неизвестное и слабое основание имеет".

Шаден И.М. (1731-1797). После Лангера, начиная с конца 70-х годов и почти до конца века, преподавание естественного права, включая и международное право, находилось в руках Иоганна Маттиеса Шагена*(510). Преподавательская его деятельность в Московском университете продолжалась 41 год. Он начал свое преподавание на философском факультете еще в 1756 г., занимая кафедру практической (нравственной) философии. Шаден был уже знаком с философией Канта. Он читал Политику по Пуфендорфу и Билфелду, при изложении международного права заменил учебник Неттелбладта Ваттелем, последователем и популяризатором взглядов Вольфа, пользовавшимся в Европе исключительным авторитетом среди дипломатов, в то время как в университетском преподавании продолжалось господство Пуфендорфа, Вольфа и Неттелбладта. С 1778/79 уч. года Шаден перенес свое преподавание с философского факультета на юридический, продолжая свои прежние курсы по естественному праву, праву народному, всеобщему государственному (по Ахенвалю) и по Политике.

После него остались только его речи, но ни одна из семи его речей не имеет отношения к международному праву*(511).

По своим воззрениям Шаден был решительным противником Гоббса, считая, что не сила лежит в основании права, а общее благо*(512). В его частном пансионе воспитывался Карамзин*(513). Все его слушатели, в числе которых был Фонвизин, Михаил Никитич Муравьев и будущий профессор Московского университета Лев Алексеевич Цветаев с благодарностью вспоминают о его лекциях. "И Шаден истину являет без покрова", - говорит в послании к Н.И. Тургеневу в 1774 г. Муравьев*(514), студент Цветаев говорит о его обширных познаниях, которые сделают имя его в летописях Московского университета незабвенным*(515), слушатель Запольский в "Памятнике достопочтенному проф. Шадену" обращается к нему со словами: "Как ритор - ты владел учащихся сердцами, как философ - любить ты истину учил"*(516), Запольский, приравнивая Шадена к Канту, восклицает: "Будет ли время, когда я услышу где-нибудь второго Шадена?"*(517)

В 1777/78 акад. году после Шадена лекции на юридическом факультете начал читать врач по профессии, доктор Лейпцигского университета, грек Скиадан и читал их до 1802 г. Труды Канта он презрительно называл "подогретыми щами". В обозрении лекций за 1800/01 акад. год Скиадан значится читающим право естественное и народное. От Ваттеля, с которым знакомил своих слушателей Шаден, преемник его вернулся к Пуфендорфу.

Таковы наши скудные сведения о читанных в Московском университете в XVIII в. лекциях по естественному и международному праву. По каталогам лекций нам известны авторы и руководства, которых придерживались профессора. То были: Бинклер, Пуфендорф, Неттелбладт и Ваттель. На русском языке существовало оригинальное, небольшое по объему хорошее руководство по естественному и международному праву, составленное упомянутым уже нами при изложении истории Московского университета Владимиром Золотницким: "Сокращение Естественного Права", изданное еще до выхода в свет русского перевода Неттелбладта в 1764 г.*(518) Однако в каталогах лекций мы напрасно стали бы его искать: профессора-иностранцы или не знали о его существовании, или считали руководство Золотницкого недостаточно ученым и глубокомысленным, предпочитая распространенные в Германии и хорошо им знакомые руководства, в особенности Неттелбладта.