1. Деятельность Академии наук*(305)

Учрежденная по мысли Петра I Академия наук была открыта при Екатерине I в 1725 г. 12 ноября состоялось первое заседание ("Конференция"), а 27 декабря - торжественное открытие Академии.

В отличие от других академий, Петербургская академия должна была стать одновременно ученым учреждением и учебным заведением - Академией наук и университетом. Академики должны были быть в то же время и профессорами. В самой академии было три класса: математический, естественных наук и своего рода общественный, обнимающий "гуманиоры, историю и права", а в университете - три факультета: юридический, медицинский и философский.

Первым академиком-юристом был Бекенштейн. О нем сказано, что "в лекциях начало права из установлений предает, держася во всем правил натурального права и политики, закон уставляющия"*(306). Тяготясь своим положением, он просил Сенат об увольнении: "а тот абшит между другими причинами, - писал он в 1732 г., - просил я и для того: что от меня здесь малая происходить может польза". По отзыву академика Миллера, Бекенштейн "был бы очень прилежный и полезный преподаватель, если бы только у него были слушатели"*(307). В 1735 г. он был уволен и уехал в Кенигсберг. Печатных работ после него не осталось.

Одновременно с Бекенштейном читал лекции Христиан Фридрих Гросс, брат дипломата Генриха Гросса, "профессор моральных и нравственных учений", "философии нравоучительныя профессор чрезвычайный". О нем было объявлено, что он "научать будет Эфике по книге Пуфендорфовской, еже о должности человека и гражданина". Гросс был учителем Кантемира. Арестованный по делу Остермана, Гросс покончил жизнь самоубийством*(308).

Преемником Бекенштейна был назначен в 1738 г. Фридрих Генрих Штрубе де Пирмон*(309) (Strubede Piermont). Новый академик родился в 1704 г. в Ганновере, образование получил в Галле, с 1730 г. служил секретарем в посольстве в Вене, в Англии и в Польше, а перед своим назначением был секретарем герцога Курляндского Бирона. Он был уже известен как автор работ по вопросу о гарантии Прагматической санкции императора Карла VI от 19 апреля 1713 г. и исследования о природе естественного права. Первой работой Штрубе после назначения его в Академию было новое исследование о природе естественного права, напечатанное в С.-Петербурге в 1740 г.*(310) Он возвращался к этому вопросу еще несколько раз*(311).

В 1741 г. мы видим Штрубе в Копенгагене в должности секретаря при гр. Петре Чернышеве, а в 1743 г. - при нем же в Берлине.

В 1746 г., после вступления ученика Штрубе, графа Кирилла Разумовского в исполнение обязанностей Президента Академии, с ним заключен был новый контракт, в силу которого Штрубе принимал на себя обязанности секретаря Академии. "Понеже, - говорится в контракте, - профессия его (юриспруденция) не такая, в которой частые должно делать изобретения, которые бы вносить можно было в Комментарии*(312), того ради вместо того, чтоб надлежало приносить ему в собрание академическое новоизобретенные пиесы, одолжается он содержать в помянутом собрании протокол ученых дел безпременно".

25 сентября 1747 г. утвержден был новый регламент Академии наук. Регламент (ст. 1) проводит строгую грань между академиками и профессорами. Академики "заняты беспрестанным трудом, чтобы делать свои примечания, читать книги и вновь сочинять их; чего ради им времени мало остается на то, чтоб обучать других публично. И так определяются особливые академики, которые составляют Академию и никого не обучают, кроме приданных им адъюнктов и студентов, и особливые профессоры, которые учить должны в университете".

Так создан был первый в России университет. Факультетов создано не было, но было указано, что "лекции имеют быть трех классов: математические, физические и "гуманиора" (ст.38), причем перечислены были и все науки (ст.45). В числе 12 наук на последнем месте значились "права натуральныя и философия практическая, или нравоучительная". Все 12 наук должны были преподаваться пятью профессорами. Штрубе назначен был к преподаванию последней из перечисленного цикла наук. Он преподавал "новейшую историю всех государств в Европе, и потом их внутреннее состояние и каждого с прочими союзы и политическое связание"*(313).

Перед началом своих лекций в 1748 г. Штрубе издал, по примеру германских университетов, печатную "Программу", знакомившую будущих слушателей с предположенными курсами лекций*(314). В ней он заявляет, что будет "обучать и изъяснять первые основания натурального и народного права, ибо сие должно почитать за источник всех прав".

Разъяснив читателю, что не следует военные науки предпочитать правоведению, Штрубе останавливается на кафедре правоведения. "И понеже должность сия на меня положена, то о точнейшем исполнении оныя крайнее буду иметь рачение. Я пока еще не могу пользоваться таким щастием, чтобы правы и законы Российския империи, которым в разсуждении их справедливости никаких других предпочесть нельзя, иметь в одной книге собранные и надлежащим порядком расположенные (чего желать бы весьма надлежало), то между тем, в публичной авдитории, в определенные часы со всяким прилежанием буду обучать и изъяснять первыя основания натурального и народного права, ибо сие должно почитать за источник всех прав и законов гражданских, потому что без онаго сих сочинить, разуметь и надлежащим образом употреблять никак невозможно".

Сообщив, таким образом, о своих официальных ("публичных") лекциях, Штрубе далее извещает читателя, что он намерен сверх того в свободное время вести для желающих частные занятия у себя на дому. "А как я то время, которое мне от академических трудов оставаться будет, назначил к наставлению благородного юношества, то я в пользу тех, которые желание имеют учиться тому, что принадлежит до отправления при чужих дворах публичных дел, дома учить и изъяснять намерен"*(315).

Штрубе задумал, таким образом, устроить у себя на дому дипломатическую школу для молодых людей благородного звания. Этой частной инициативы в деле подготовки будущих дипломатов нельзя не отметить, тем более, что она на год опередила аналогичную инициативу известного международника-позитивиста Иоганна Якова Мозера, основавшего в 1749 г. в г. Ганау (Hanau) свою Академию "для подготовки: принцев, графов, кавалеров и других лиц к европейской, особенно к германской государственной мудрости, к обычному ныне европейскому международному праву в мирное и военное время"*(316).

Образцом для Штрубе и Мозера, возможно, послужила основанная в Париже в 1712 г. племянником Кольбера, министром иностранных дел маркизом де Торси (de Torcy) политическая Академия, находившаяся в самом Лувре, где помещался и государственный архив.

Удалось ли Штрубе осуществить свою мысль, мы не знаем. Впоследствии, в 1765 г., была сделана еще одна попытка, на этот раз даже официального характера, по инициативе Екатерины*(317).

Интересен план преподавания в домашней дипломатической школе Штрубе. В изданной им "Программе" перечислены были предметы, которые профессор "дома учить и изъяснять намерен был". Предметы эти следующие: "1) знатнейших европейских государств и республик состояние, внутреннее их расположение и политическое между ими соответствие; 2) должность и привилегии тех, которые для отправления публичных дел отсылаются в чужие земли, с так называемым церемониальным правом, поколику оно касается до таких дел; 3) сочинение писем и речей, особливо в означенных делах случающихся, на французском языке, который ныне при оных больше употребляется"*(318).

Итак, будущие дипломаты должны были обучаться, во-первых, "статистике" в ее старом, первоначальном значении совокупности сведений о государствах, включая сюда и сведения о взаимных отношениях государств; во-вторых, международному праву, поскольку оно касается прав и обязанностей дипломатических агентов, включая и посольский церемониал. К этим чисто теоретическим сведениям должны были присоединиться еще практические упражнения в составлении необходимых дипломатических бумаг на французском языке как языке тогдашней дипломатии.

Относительно дальнейшей деятельности Штрубе в Академии наук мы ограничимся указанием на ту роль, которую он сыграл в истории развития правоведения в России. В представлении, поданном в канцелярию Академии 10 декабря 1748 г., Штрубе предложил восполнить существующий в русской ученой литературе пробел и сочинить "краткое руководство к российским правам, которое бы как учащие, так и учащиеся во основание их упражнения полагать могли"*(319). Ему дают поручение составить "Compendium juris ruthenici". В 1756 г. он произнес на торжественном собрании Академии наук речь на французском языке "Sur l'origine et les changements des lois russiennes" (в переводе Семена Нарышкина "Слово о начале и переменах российских законов"). Речь эта - первое печатное исследование, касающееся истории русского права*(320).

В том же 1756 г. на Штрубе возложена была обязанность издавать при Академии наук газету на французском языке; он отказывался, но был принужден взяться за издание, а когда он в следующем году вновь отказался от этого дела, академическая канцелярия уволила его со службы*(321).

Уволенный из Академии, Штрубе поступил в Коллегию иностранных дел в звании советника и около 1775 г. вышел в отставку с пенсией. На покое он прожил еще лет 15 и умер в глубокой старости около 1790 г.*(322)

Наряду с Бекенштейном и Штрубе вопросами международного права занимался еще один член вновь учрежденной Академии наук, Герард Фридрих (Федор Иванович) Миллер, будущий историограф и непременный секретарь Академии. К вопросам международного права Миллер подошел вплотную только в 60-х и 70-х годах XVIII в., т.е. в следующем периоде истории нашей науки; мы, однако, не можем обойти молчанием его деятельности и в рассматриваемое нами время, ибо и тогда она имела известное отношение к изучаемым нами вопросам.

Миллер был приглашен в Академию наук из Германии для "humaniora" в качестве студента и прибыл в Петербург 5 ноября 1725 г., незадолго до торжественного открытия Академии*(323). Ему только что исполнилось 20 лет. В 1731 г. Миллер получил звание профессора и вскоре уехал в экспедицию в Сибирь, где провел десять плодотворных лет (1733-1743) и откуда возвратился с огромной коллекцией исторических документов.

Миллером составлена была торжественная актовая речь "Происхождение народа и имени российскаго". Гр. Разумовский предложил Академии до публичного ее прочтения "освидетельствовать, - как сказано в предложении, - не отыщется ли в оной чего для России предосудительнаго?". Академия признала речь предосудительной; экземпляры ее велено было отобрать. И в дальнейшем в каждом его произведении усматривали "множество пустоши и нередко досадительной и для России предосудительной". Между тем Миллер являл собою образец научного исследователя. В истории он видел "зерцало человеческих действий, по которому о всех приключениях нынешних и будущих времен, смотря на прошедщия, разсуждать можно". Чтобы осветить исторический ход событий беспристрастно, историк, по мнению Миллера, должен подавлять в себе все те чувства, которые могут мешать его беспристрастию*(324).

Насколько Миллер понимал и ценил значение русского языка, видно из его отношения к языку русских летописей. Оправдываясь в том, что он делает длинные выписки из летописей, Миллер указывает на значение их для читателя: "сие приведет его в удивление, что он природного своего языка совершенно но знает. Он начнет размышлять, справедливо ли то, чтоб вводить чужестранные слова и склады, когда в природном языке недостатку не находится?"*(325) "Он будет сравнивать склады иностранные с подлинными российскими и узнает, что каждый язык имеет свое свойство, и что из одного языка в другой без крайней нужды ничего занимать не должно".

Больше всего невзгод Миллер претерпел за время с 1746 г. по 1754 г. В 1750 г. он был разжалован из академиков в адъюнкты*(326). Вскоре он был прощен, признав свои "вины". Известный историк Шлецер, приглашенный по рекомендации Миллера из-за границы, справедливо сказал про него: "Он не мог ползать, а кто мог идти тогда в гору без ползания"*(327).

В царствование Екатерины II обстановка изменилась. В 1765 г. Миллер был назначен главным надзирателем Московского воспитательного дома с оставлением при Академии наук в звании историографа, а в следующем году (27 марта 1766 г.) сделан начальником Московского архива иностранной коллегии*(328). В этом звании Миллер создает то архивное дело, которое обеспечило ему одно из почетных мест не только в исторической науке, но и в науке международного права в России. Разбитый параличом (1772 г.), он без устали продолжал работать до самой своей смерти, последовавшей 11 октября 1783 г.*(329)

Эта последняя фаза литературной деятельности Миллера относится уже к третьему периоду истории науки международного права в России, и мы касаться ее здесь не будем. В рассматриваемый нами период Миллер может интересовать нас только как редактор первых русских журналов, в которых он выступал и в качестве автора.