Г) Посольский церемониал

С вопросом о титуле в тесной связи стоял вопрос о придворном посольском церемониале. Наш церемониал не приобрел еще прочной традиции; он менялся с царствованием Анны Ивановны, Елизаветы Петровны, Екатерины II. "Мне кажется, - сообщает английский посол Макартни, - что при этом дворе нет твердо определенного этикета. При всяком новом царствовании появляется перемена в церемониале, которая в свою очередь не долго остается без изменений"*(442). При Екатерине II придворный церемониал укрепляется. Исходя из начала равенства всех коронованных особ, Екатерина заявляла, что она, как императрица, не требует для себя каких-либо преимуществ, но не может признать ни за кем, даже за Римским Императором, какого-либо первенства перед собою.

Французский двор не признавал начала равенства, на котором настаивала Екатерина II. Министр Франции Пралэн-Шуазель, возобновив в 1765 г. спор о титуле, одновременно выразил и свое несогласие с началом равенства, притязая на первенство и на "председание". Два раза пришлось Панину отвечать Шуазелю и разбивать его доводы. Вопрос о церемониальных правах был предметом дискуссии во второй их схватке*(443).

Императрица, пишет Панин, "никогда не признает, чтоб французская корона над Российской короною имела какую-либо претензию председания, ни по делу, ни по праву"*(444). "Российский самодержец признает себя всеконечно независимою главою многочисленного народа и сильным монархом областей пространных*(445), приобык он не признавать выше себя токмо единаго Бога; и сие мнение, яко существенное с самодержавством*(446), неотделимо с ним пребывало и тогда, как он вступил в сношение с другими европейскими государями".

В заключение Панин уверяет Шуазеля, что "мнения, почти генерально в Европе принятаго в пользу титула императорскаго, не употребим к требованию председания: обязательство от России простираться далее не может, и она намерения не имеет онаго нарушить, для того, что то совершенно согласуется с ея системою о равенстве между собою глав коронованных". "Сие равенство, - утверждает Панин, - есть тот единственный этикет, который достоинство их допускать может".

В этом ответе Панина нельзя не отметить его настойчивости в проведении начала равенства государств со всеми вытекающими из него последствиями.

Требование с русской стороны равенства и настойчивое отстаивание первенства в "председании" со стороны французских дипломатов, согласно данным им инструкциям их правительства, не могло не вызвать столкновения. Оно произошло в Лондоне между нашим послом графом Чернышевым и послом Франции.

В циркулярном письме дипломатическим представителям России за границей от 30 сентября 1769 г.*(447) Панин сообщает "о скандальной сцене, разыгранной в Лондоне в день рождения короля французским послом графом Дю-Шателэ, занявшим врасплох и неслыханно дерзким образом*(448) место посла императрицы (Чернышева. - В.Г.) на публичном балу при дворе и прямо на глазах его британского величества".

Ввиду этого Панин дает Чернышеву следующее предписание: "чтобы подобно тому как французские посланники, вследствие своего притязания на первенство, захотят занять выше место добровольно или насильственно, точно также и вы, в силу нашего принципа равенства, защищали его и охраняли добровольно или насильственно". Об этом должно сообщить словесно двору.

Чернышеву сообщено*(449), что императрица "изволит аппробовать" его поведение "в наглом перехвачении: места подле цесарскаго посла занятаго". От ее имени Чернышеву поручается передать королю, что "требует и желает она, дабы сей двор в поправление французской дерзости, равно как и из побуждения собственнаго своего достоинства и принадлежащаго коронованным главам равнаго и взаимнаго высокопочитания, которыя графом Шателетом толь нагло и явно пренебрежены были, согласился немедленно сделать всем в Лондоне находящимся министрам чужестранных держав: письменную декларацию.., а именно: что желающие из послов и министров ездить на публичныя при дворе собрания не могут и не имеют, конечно, никаких мест и председательств один правд другим равнаго характера требовать", а кто сочтет это невозможным, "чтобы они не такия публичныя собрания и совсем не ездили".

Панин посылает Чернышеву еще два письма по этому делу. В первом, от 24 июля 1769 г., он признает инцидент с Дю-Шателэ уже как бы исчерпанным ввиду того, что сам Чернышев "собственными: к нему отзывами в самый момент действия благоразумно доставили уже себе все нужное и пристойное удовлетворение" и что Дю-Шателэ лично приезжал к нему с извинением.

В другом письме, от 21 сентября 1769 г.*(450), Панин поручает Чернышеву повторить формально свое заявление, что "как вы не будете стараться о первенстве перед французским послом, точно так же вы и не уступите его ни добровольно, ни насильно". Он поручает ему сообщить министерству, что инструкции, данные русским дипломатам, "предписывают им равенство с посланниками других коронованных глав равного ранга. Сообразуясь им, они не будут занимать ничье место, но они будут защищать свое место. Таков этикет, требуемый Российским двором от других дворов, и единственно его он будет соблюдать у себя".

Столкновения с представителями Бурбонов (Франции и Испании) имели место и в Вене. "Скажите Кауницу (канцлеру Австрии. - В.Г.), - писала Екатерина Голицыну, - что как исповедуемое нами правило о равенстве корон есть непременное, так Вы и не оставите по воле нашей оному всегда и при всяком случае непременно сообразоваться, не аффектуя брать первенство над бурбонскими послами, но взаимно не допуская и их присваивать себе с видимою аффектациею при всяком случае". В апреле 1764 г. Голицын прислал Екатерине подробное донесение об историях с этикетом. Споры кончились тем, что "Кауниц объявил всем послам и министрам: во всех будущих при дворах собраниях занимать место без разбора, какое ему угодно"*(451).

Длительный спор относительно церемониальных прав возник в связи с признанием за Россией императорского титула также и между русским и римско-императорским (австрийским) правительством. Подробности спора изложены в переписке австрийского посла графа Мерси д'Аржанто с канцлером Австрии графом Кауницем и с вице-канцлером Коллоредо*(452).

Правительство Марии Терезии, находясь в затруднительном положении ввиду войны с Пруссией, вынуждено было отмалчиваться. Споры о церемониальных правах между Россией и Австрией начались позднее и, по странной случайности, в период наибольшего их сближения, в конце 1780 г., во время пребывания императора Иосифа II в Петербурге. Речь зашла о союзе между Россией и Австрией против Турции. Камнем преткновения при его заключении оказались церемониальные права, а именно требование с нашей стороны равенства и вытекающей из него очередности, альтерната, между тем как Иосиф II настаивал на признании за ним всеми европейскими державами права первенства и "председания".

Дискуссия об альтернате по поводу заключения союза велась в Петербурге между австрийским послом Кобенцлем и назначенной Екатериной министерской конференцией из Панина, Остермана, Безбородко и Бакунина*(453).

Получив русский контрпроект союза с Австрией, в котором Екатерина II в силу альтерната всегда называется первою, раньше Иосифа II, Кобенцл стал доказывать, что император не может уступить первенство, "альтернировать". В рескрипте Голицыну от 11 февр. 1781 г. Екатерина опровергает доводы Кобенцла: "Пускай то правда", сказано там, "что из самой древности Римские императоры не альтернировали в трактатах с другими державами, но и то правда, что время не может узаконить злоупотребления". Рескрипт кончается словами: "Мы необыкли подражать примеру других, но шествуем тою дорогою, которою ведет нас истинная слава, достоинство и могущество вверенной Нам от Бога Империи, руководимыя естественной справедливостию. На сих началах основывая все наши деяния, не согласимся мы, конечно, никогда и ни для чего на шаг унизительной и низводящий Нас с степени величия Нашего: Не нужны там примеры, где вопрос идет о наблюдении равенства с одною из первейших Монархий".

Иосиф II в письме к Екатерине II от 6 марта 1781 г. признает заключение союза невозможным: "я неволен в моем титуле и в единственной прерогативе, еще за ним остающиеся. То и другое вверено мне курфюрстами империи, перед которыми я за них ответственен: нахожусь в невозможности заключить союзный договор".

Екатерина II придумывала и предлагала разные способы обойти затруднения, но они отвергались. Наконец, она нашла удачный выход из затруднения. Она предложила обмен "грамотами" или письмами. Находчивость Екатерины дала возможность заключить союзный договор между Россией и Австрией. "Неистощимый гений В. И. В-ва", - пишет Иосиф Екатерине 20 мая 1781 г., открыл средство*(454).

Десятилетие спустя император Франц II, нуждаясь в союзе с Россией в связи с событиями во Франции, не считал удобным начать спор о своем первенстве и предложил заключить союзный договор на началах альтерната. Договор был заключен 3/14 июля 1792 г.*(455) Участниками переговоров с русской стороны были Остерман, Безбородко и Морков.

Со сказанным выше о нашем отстаивании начала равенства в церемониальных правах интересно сопоставить удовольствие, которое рескрипт Екатерины II от 8 марта 1764 г. выражает резиденту нашему в Турции Обрескову по поводу того, что нашему драгоману в Константинополе дано первенство ("председание") перед драгоманами шведским и датским, что, таким образом, "учиненныя шведским и датским посланниками претензии, споры и протесты о первенстве пред нашим посланником самою Портою решены согласно с честию и достоинством здешней державы". "Возвращение от Порты шведскому и датскому посланникам против сего протестов имеет и впредь служить примером и основанием преимущества наших министров над: шведскими и датскими разнаго характера", и, таким образом, заключает рескрипт, достигнуто все, что "к утверждению права нашего было нужно и потребно"*(456). Мы добивались равенства, а приобрели первенство.

Целование руки. Помимо равенства и вытекающего из него альтерната, с одной стороны, и первенства и "председания", с другой, возникали церемониальные споры и по другим вопросам, как, например, о визитах, о покрытии головы и др. При русском дворе существовал специальный церемониальный обычай, не знакомый другим дворам и введенный у нас, при Анне Ивановне, - обычай целования послом на аудиенции руки государыни. Ввиду данного по этому поводу канцлером Воронцовым разъяснения понятия взаимности считаю нужным остановиться на этом вопросе.

Когда при вступлении Екатерины II на престол австрийский посол гр. Мерси д'Аржанто попросил аудиенции для вручения верительных грамот, его предупредили о существующем при русском дворе обычае целования руки.

Посол сделал предложение: "Здешнее министерство должно мне вручить реверсалы, в силу которых русские послы и министры, аккредитованные при императорско-королевском дворе, имели бы подчиниться такому же обычаю целования руки, после чего и я на аудиенции согласен целовать руку у здешней Государыни".

Канцлер Воронцов, отвечая послу, заметил, что обычая целования руки в церемониале Венского двора нет и, если б русский посол подчинился такой церемонии, "то это было бы по отношению к нашему послу исключением и нововведением, которые, по всей справедливости, не могут быть допущены"*(457).

По этому поводу послу нашему в Вене, кн. Голицыну, был отправлен 2 августа 1762 г. специальный рескрипт с сообщением об инциденте*(458). Ему, говорится в рескрипте, известно, что целование руки "сделалось непременным пунктом в церемониале"; ему известно также, "что при венском дворе иностранные послы и министры к целованию руки не подходят, и такого обыкновения тамо нет, и естьли бы вам поступать по здешнему этикету, то надлежалоб вам только одному целовать руку у императрицы-королевы в противность тамошняго обыкновения; и понеже не только вы, но и другие послы и министры наши, находящиеся при чужестранных дворах, все поступки свои учреждают по обыкновениям и церемониалу того двора, где кто обретается, то и наше соизволение есть, чтобы чужестранные при дворе нашем послы и министры поступали по здешнему обыкновению и церемониалу". Если будет установлен этикет, чтобы все иностранные министры подходили к руке, "то и вы с охотою на то поступите".

Как в ответе Мерси, так и в этом рескрипте Воронцов дал вполне правильное истолкование понятию взаимности.

Вопрос о языке. В церемониале на аудиенциях послов обращалось внимание на язык, на котором произносились речи. С нашей стороны требовалось, чтобы соблюдено было начало равенства: на английскую или немецкую речь отвечали по-русски*(459), на французскую - по-французски, поскольку французский язык считался общим дипломатическим. Екатерина II велит вице-канцлеру 30 декабря 1764 г. заготовить два ответа на речь английского посла: на французском языке, если он будет говорить по-французски, и на русском языке, если он будет говорить на своем языке*(460). Лорд Бекингем сказал речь по-английски, Екатерина ответила по-русски*(461), посол Макартни прибег к французскому языку, ибо, доносит он графу Сандвичу, Панин сказал ему, что на английскую речь ответ Екатерины последует на русском языке*(462).

Это же правило стало соблюдаться и при вручении письменных актов. Так, в инструкции барону Штакельбергу, отправляемому полномочным министром в Испанию от 20 июня 1766 г., в п.2 сказано, что верительная грамота дается ему на русском языке и "никакого по прежнему обыкновению перевода к оной не приложено", копии же приложены на русском и французском языках*(463).