2. Возникновение государств и признание их

Специальных работ по этим вопросам не появлялось, если не считать сочинения Шокальского "Свободное государство Конго" (СПб., 1886) и ряда исследований о зависимых государствах, в частности о государствах Балканского полуострова, о которых много писалось в связи с историей Восточного вопроса.

Краткое изложение вопроса дается во всех общих руководствах, причем главное внимание обращается, конечно, на вопрос о признании как юридическом акте, констатирующем вступление нового государства в международное общение.

Все авторы считают признание необходимым актом, причем проф. Мартенс и Эйхельман считают его не конститутивным, а декларативным. Мартенс полагает (т.I. С.271-272), что "в принципе признание есть всегда не более, как формальное засвидетельствование определенного совершившегося факта"; признанием государства "лишь констатируется его рождение". Еще определеннее высказывается Эйхельман: признание, говорит он (_ 135), "не есть условие для того, чтобы новое государство только благодаря такому "признанию" могло считаться субъектом международного права".

Иначе смотрят на дело другие авторы общих руководств. Факт возникновения государства, полагают они, делает их только потенциальными субъектами международного права; для реализации своей правосубъектности они должны получить признание со стороны уже существующих государств, членов международного общения, которые признанием своим заявляют, что считают вновь возникшее государство способным выполнять возлагаемые на него международным правом обязанности.

"Под признанием, - говорит Камаровский (гл.I, _ 2), - следует разуметь принятие международным союзом в свою сферу нового государства на правах взаимности и равенства". Очень решительно в этом смысле высказывается Казанский (с.37): "Признание есть наделение фактического отношения юридическими свойствами. С этой точки зрения признание можно назвать созданием нового международно-правового лица, или международно-правовым рождением государства. Права на признание государство не имеет и не может иметь, так как до признания оно для международного права не существует".

Неясна позиция, которую в этом вопросе занимают Даневский и Уляницкий. Даневский (вып.I. С.121) считает, что вновь возникшее государство "получает самым фактом своего возникновения право на существование в международном общении", но право это, по-видимому, только потенциальное, ибо оно, как видно из дальнейшего, "должно выразиться в признании международным союзом". Он видит в акте признания "санкцию, даваемую новому факту порядком высшим". Столь же неясны и даже противоречивы высказывания Уляницкого (с.48). "Всякое фактически существующее государство, - говорит он, - имеет право требовать признания его международной индивидуальности; законная международная личность его существует, с точки зрения международного права, с момента его образования". Однако, "чтобы приобрести точно определенную международно-правовую право- и дееспособность, на положение члена международного союза", оно должно быть "признано". "Этим признанием, - говорит Уляницкий, - обусловливается не существование его как государства, а только вступление его в международное общение".

Коркунов, соответственно со своей концепцией международного права, говорит не о признании государства, а о признании его внутреннего правопорядка (_ 14).

О признании вновь возникших государств писали: Ландау ("Вест. Евр.", 1915. N 6) и Коровин ("Утро России", 1916. N 284).

а) Суверенитет государства (державность, верховенство). Термином "державность" пользовался Незабитовский; большинство исследователей предпочитало пользоваться иностранным термином "суверенитет"; реже прибегали к термину "верховенство". С точки зрения международного права державность или суверенитет есть независимость государственной власти от других государств в ее действиях как внутри государства, так и во внешних сношениях; авторы общих руководств на этом вопросе не останавливаются, относя его, очевидно, в область государственного права, но они говорят о вытекающих из суверенитета право- и дееспособности государств. Специальные работы, посвященные суверенитету, его понятию и истории, принадлежат почти исключительно представителям государственного права. О нем писали: Палиенко ("Врем. Демид. лиц.". Т. 80 и 90, Ярославль, 1903), Корф (ЮВ, 1915. N 11. С.53), Саблер (ЖЮОб, 1896. N 7). По истории понятия суверенитета писали Болдырев (ЖМНПр, 1910. N 1) и Гессен ("Изв. СПб. полит. ин.", 1913. Т.XX).

Вопрос о суверенитете с точки зрения международного права подробно рассматривается в сочинениях Байкова - "Современная международная правоспособность папства" (СПб., 1904), часть вторая - "Конструкция международной правоспособности вообще" (_ 11-17. С.155-230) и Нольде - "Постоянно нейтральное государство" (СПб., 1905. С.598-612). См. также: Живаго в сборнике "Право и мир в международных отношениях" под ред. Камаровского и Богаевского (М., 1899. С.1-68).

б) Учение об "основных правах" государства. В связи с вопросом о суверенитете стоит выводимое из него учение об "основных правах" государств. Учение это - наследие, доставшееся нам от периода господства в науке естественного права. Большинство современных авторов не решается расстаться с ним. Даже такой последовательный позитивист, как Бульмеринг, сохраняет его в своем курсе международного права. Мы встречаемся с этим учением в большинстве русских руководств - у Мартенса, Камаровского, Даневского, Казанского.

Мартенс говорит об "основных правах" наряду со "свойствами" государств, каковы, по его мнению, суверенитет, дееспособность и равенство. К"основным" же правам он относит право на самосохранение, на территориальность, на независимость, на уважение и честь, на международные сообщения и на принуждение.

Даневский называет "основными правами" право на независимость, на территориальность, на равенство, на уважение и честь, на дееспособность, на самосохранение.

Казанский сводит все "основные права" к трем: право на независимость, куда он относит и право на уважение и честь, на самосохранение и на общение.

Камаровский идет еще далее, сводя все разнообразие "основных прав" к двум: к суверенитету и общению. Из суверенитета вытекает право на государственную форму, на законодательство и управление, на дипломатическое представительство, право войны и мира; сюда же он включает право на самосохранение, на развитие, на равенство. Из начала общения он выводит обязанность государства: не изолироваться, допускать иностранцев, не лишать их путей сообщения и других удобств, предоставлять свободу торговли и свободу движения лиц, вещей и т.д.

Влияния традиции не избежали строгий позитивист дерптской школы Эйхельман, но у него мы не находим крайностей учения об "основных правах". "Основными правами" он считает: право международно-правовой личности, право независимости, право на равенство, ответственность государства, состояние крайней необходимости.

Уничтожающую критику учения об "основных правах" как наследия господства школы естественного права дал в своем руководстве по международному праву Коркунов. Учение это, говорит он, господствовавшее когда-то во всех областях права, было выброшено из учебников гражданского и государственного права, что не только не повредило науке, но принесло ей прямую пользу. "Зачем, - спрашивает он, - сохранять это наследие устарелых теорий только в одном международном праве?" "Подобные праздные рассуждения", полагает он, должны исчезнуть со страниц руководств по международному праву. Эти мысли автор повторяет и в своей статье "Международное право и его система" ("Юр. лет.", 1891, октябрь).

Несомненно, под влиянием этой критики Уляницкий в своем руководстве уже не уделяет места учению об "основных правах". Говоря о независимости, равенстве, самоопределении, саморазвитии, он замечает, что права эти "принято называть основными или абсолютными правами", но это далеко не права, а свойства государства (с.59-60).

Уляницкий, говоря вместо "основных прав" государства, "свойства государства", стал на верный путь, ибо эти так называемые "основные права" вытекают из существа государства, его природы - из его державности. Верное зерно, содержавшееся в отвергаемом учении, а именно: противоположение атрибутов державности правам, приобретаемым на основании договоров, сохранилось; изменилось только содержание учения. Учение об атрибутах державности включает в себя понятия о равенстве и взаимности, о вытекающей из равенства неподсудности государства судам другого государства, а также об обязанности всех государств к невмешательству.

Вопросу об "основных правах" Тренлин посвятил специальное исследование: "К вопросу о правах государств" (М., 1906). Автор дает определение "основных прав" и их классификацию (гл.I) и затем рассматривает отдельные "права": право самосохранения и развития (гл.II), право принуждения (гл.III), право суверенитета, самоопределения, территориальности, право на равенство, на уважение и честь (гл.IV). О работе Тренлина см. отзыв Н.Н. Голубева (ЮВ, 1907. N 1).

Перехожу к вытекающим из суверенитета свойствам государства как субъекта международного права: началу равенства и взаимности, неподсудности и невмешательства.

в) Начало равенства государств. Большинство авторов выводит это начало из суверенитета государств, Мартенс - из понятия о международном общении, Даневский - из государственного суверенитета и требований международного общения. Они не дают ясного представления о том, как следует понимать это начало, и не дают оценки его, ограничиваясь указанием, что начало это "теоретическое" или "юридическое", и противополагая его фактическому неравенству государств, определяемому его политической мощностью. Никольский ("Международное право". С.9) говорит определенно, что "равенство государств может быть признано только в теории, на самом же деле оно не существует". Вместе с Лоримером он говорит о "фикции, называемой равенством государств". На замечания Камаровского, что отрицание начала равенства государств "ведет к порабощению слабых сильными", он отвечает, что "взгляд на дело без всяких прикрас более плодотворен, чем установление фикций, противоречащих как действительному международному быту, так и законам, на которых он покоится" (отзыв о соч. Камаровского "Обзор литературы" в ЖМНПр, 1888. N 1).

Имеется специальное исследование по этому вопросу проф. Грабаря: "Начало равенства государств в современном международном праве") ("Изв. МИД", 1912. Т.I). Автор подвергает критическому разбору установившийся в науке взгляд на начало равенства государств, полагая, что начало это имеет формально-юридический характер, что современная практика отходит от него и что прочная международная организация потребует формального отступления от него в пользу более мощных государств. Грабарю возражал Корф ("Изв. МИД", 1914. Т.I).

С началом равенства тесно связано начало взаимности в отношениях между государствами. Работ по этому вопросу не появлялось.

г) Неподсудность государства иностранной судебной власти. Неподсудность государства естественно вытекает из начала равенства в силу правила, что равный не имеет власти над равным (par in parem non habet imperium). Авторы общих руководств уделяют этому вопросу мало внимания, говорят о нем попутно, в связи с юридическим положением государей и других глав государства (в руководстве Мартенса (изд. 1904), т.I, _ 82. С.323-330). Нет и специальных исследований по этому вопросу, но можно указать на интереснейший сборник юридических заключений 14 виднейших иностранных ученых по иску Гельфельда к русскому правительству, составленный по поручению русского правительства приват-доцентом Новороссийского и Петербургского университетов, обер-прокурором гражданского кассационного департамента Сената К.К Дыновским: "Unzulassigkeit einer Zwangsvollstreckung gegen auslandische Staaten". Berlin, 1910. В обширном введении к сборнику (с.VII-XXXII) Дыновский подробно излагает обстоятельства этого дела. В сборнике из числа других помещено и заключение Парижского профессора и члена Института международного права Андрэ Вейса, которому принадлежит и другое юридическое заключение: "Подсудность местным национальным судам исков, предъявляемых к правительствам иностранных государств" (ЖМЮ, 1908. N 2. С.199-213). См. также: "Предъявление иска к иностранному правительству в Одесской судебной палате" (дело Агаркова) в "Праве", 1803; "Процесс русского правительства с французским банком" - в "М. сб.", 1858. N 4 и в "Рус. вест.", 1858, июнь. Кн.2.

д) Обязанность невмешательства. Из понятия суверенитета государства вытекает для всех других государств обязанность невмешательства как в его внутренние, так и внешние дела. Вопрос о вмешательстве и невмешательстве неоднократно избирался русскими учеными темой для исследований. Первым ученым, поднявшим у нас этот вопрос, был М.Н. Капустин. Он посвятил ему в "Обозрении предметов международного права" (М., 1856) весь шестой очерк (с.131-153), озаглавленный "Право вмешательства, ограничивающее независимость государств". Основываясь на словах протокола Лондонской конференции 1831 г. по вопросу о Бельгии: "Каждое государство имеет свои права, но Европа также имеет свое право", Капустин признает вмешательство не только допустимым, но и необходимым, и видит подтверждение этого в истории. Однако, говорит он, "союз международный стремится сделать вмешательство актом общеевропейским и отнять право его у отдельного государства". Автор понимает вмешательство весьма широко. Он указывает три его формы: дипломатические ноты, посредничество и вооруженное вмешательство (интервенция). По его мнению, вмешательство является правомерным в следующих случаях: ради самосохранения государства; на основании договора о гарантии; по приглашению государства в случае междоусобий; для охраны приобретенных прав религиозных, торговых и других.

На противоположную точку зрения стал Камаровский в своей магистерской диссертации, которой он дал название: "Начало невмешательства" (М., 1874). Понятие вмешательства он ограничивает вмешательством во внутренние дела государства, считая вмешательство во внешние дела вполне правомерным. Вмешательства бывают мирные (дипломатические) и насильственные (вооруженные); первые юридически допустимы, пока не переходят в принуждение. Камаровский высказывается против вмешательства на основании договоров и гарантий; вмешательство по призыву правительства считает возможным оправдать "разве самыми исключительными соображениями политики". Вооруженное вмешательство он считает правомерным в двух случаях: против вмешательства другого государства, при желании самого пострадавшего, и в силу "высших требований общего человеколюбия". Эти свои тезисы он защищал и в своей речи перед диспутом: "Начало невмешательства" ("Сб. г. зн.", 1875, II). Свои взгляды он высказал и в статье "О вмешательствах" (ЮВ, 1886. N 12. С.750-59).

Против выставленных Камаровским начал выступили М.Н. Капустин ("Сб. г. зн.", 1875, II) и Ф. Ф. Мартенс (там же и ЖГУПр, 1875. N 3). Со взглядами Капустина мы уже знакомы. Мартенс тоже высказывается против взглядов Камаровского, но по противоположным мотивам, требуя более точного ограничения права вмешательства. Он упрекает автора в смешении начал права и политики. С точки зрения права вмешательство, по мнению Мартенса, допустимо только в том случае, "если имеется налицо законное основание для немедленного объявления войны. Других исключений быть не может с точки зрения права" (с.258-59). "Высшие требования общего человеколюбия" - понятие слишком растяжимое, полагает Мартенс: "мы, - говорит он, - ничего не имели бы против этого воззрения, если б гр. Камаровский переменил заглавие своего сочинения на "Начала вмешательства"" (с.258). В общем курсе своем он значительно расширяет право вмешательства, допускает вмешательство во внутренние дела "цивилизованных" государств по договору о гарантии, в случае нарушения при государственных переворотах прав других держав и в качестве контрвмешательства, а в дела "нецивилизованных" государств и в том случае, "когда христианское население подвергается варварскому гонению или избиению". Вмешательство во внешние дела государства возможно, по его мнению, в случае стремления его основать всемирную монархию и при нарушении трактатов общеобязательного характера. Аналогичных взглядов держатся Эйхельман и Уляницкий, считая вмешательство правомерным, если оно основано на юридическом титуле. Казанский отождествляет право вмешательства с правом самообороны и с правом необходимости, причем не дает, как большинство других авторов, предпочтения коллективному вмешательству, так как это значило бы "стремиться к установлению над государствами верховной власти".

Особенно решительно выступил против вмешательства В.П. Даневский в "Очерке новейшей литературы по международному праву" (с.99-106 и 208-210). Критикуя взгляды Фиоре, допускающего вмешательство в некоторых случаях, он находит, что "гораздо лучше и безопаснее для государства допустить абсолютное начало невмешательства и придерживаться этого начала", разделяя в этом отношении мнение Пьерантони о необходимости "установить абсолютное невмешательство как положение, не допускающее никаких исключений". В том же духе высказываются Никольский и Циммерман. "Вмешательство есть факт, - говорит Никольский ("Международное право". С. 22), - но не составляет права"; попытки определить, когда оно законно, "не имеют никакого основания". Циммерман в отзыве о соч. Кавальери о вмешательстве высказывается против всякого "авторитативного вмешательства", так как оно "находится в коренном противоречии с суверенными правами государств"; "такого права, - говорит он, - не существует по той простой причине, что в международных отношениях нет и не может быть корреспондирующей ему обязанности: государство, в дела которого вмешиваются, всегда имеет право отвергнуть враждебные и опасные для его самосохранения: претензии другого государства" ("Изв. МИД", 1913. Т.III. С.225).

Схематическое изложение вопроса дает Грабарь ("Сл. В. Ф.". Т.I).

Доктрина Монро. В тесной связи с вопросом о вмешательстве стоит так называемое учение или доктрина Монро. Все авторы общих руководств относятся весьма отрицательно к той форме, которую учение это приняло в позднейшей практике США, выразившейся в притязаниях США на "право надзора над внешними сношениями всех американских государств" (Мартенс. Т.I. С.77). Доктрина Монро является "политическим принципом для собственной дипломатии" США; она не составляет международно-правовой обязательной нормы ни для европейских, ни для американских государств" (Эйхельман, _ 9. С.165-167). "Она справедлива, поскольку отвергает право иноземных держав на вмешательство во внутренние дела американских государств: Но она является крайностью и должна быть отвергнута, поскольку на нее опираются требования Соед. Штатов руководить всеми внешними отношениями американского континента", протектората над ним (Даневский. С.129). "Штаты всегда стремились захватить в свои руки верховенство в отношении всех американских государств и постоянно вмешивались и вмешиваются не только в их внешние, но и во внутренние дела" (Казанский. С.31-32). Таких взглядов держится и Уляницкий (с.75-76).

Из специальных работ наибольший интерес представляют статьи Александренко (ЖЮОб, 1898. N 9), Кравченко (НЭСл) и И.О. Левина ("Изв. МИД", 1915. Т.71), в которых дается очерк постепенного превращения доктрины Монро из учения о невмешательстве в учение о гегемонии США на континенте Америки. См. также Голубев ("Юр. зап.", 1913. Т.III) и Тверской ("Полит. энц.").