2. Посольское право и посольский церемониал

Больше всего внимания обращалось на вопросы посольского права и, в соответствии с требованиями времени, на вопросы придворного посольского церемониала. "Реляции" Кантемира проливают яркий свет на эти вопросы. Особенно поучительны в этом отношении инструкции 27 декабря 1731 г., составленные Остерманом для отправлявшегося к английскому двору Кантемира*(273).

Ранг дипломатического агента часто служил предметом обсуждения и переговоров. Прилагалось старание, чтоб дипломатические агенты - отправляемые в иностранное государство и прибывающие оттуда - были в ином ранге (характере). Назначение дипломатического агента в более высоком ранге было знаком особого расположения к иностранному двору. В верительной грамоте от 17 июля 1733 г., которою Кантемир назначался полномочным министром (до того он был в звании резидента), сказано, что это делается из нежелания "неотменные наши склонности во всяких случаях вяще и вяще засвидетельствовать"*(274). Это соблюдение равенства рангов было предметом постоянных забот дипломатии того времени.

Но больше всего, конечно, обращал на себя внимание вопрос о правах и преимуществах дипломатических агентов, особенно их права на неприкосновенность, которая нарушалась арестом и высылкой. Много пищи в этом отношении дало нашумевшее дело о высылке из России 6/17 июня 1744 г. представителя Франции маркиза де ла Шетарди. Высылка эта, на которой перед Елизаветой Петровной настоял тогдашний вице-канцлер Бестужев-Рюмин, требовала оправдания перед общественным мнением и перед иностранными правительствами. Составленный им оправдательный документ ("Декларация") представляет целый трактат об иммунитете дипломатических представителей*(275). На нем необходимо остановиться.

"Министр иностранный, - читаем в этом документе, - есть яко представитель и дозволенный надзиратель поступков другаго Двора, для уведомления и предостережения своего Государя о том, что тот Двор чинить или предприять вознамеревается; одним словом, министра никак лучше сравнять нельзя, как с дозволенным у себя шпионом, который, без публичного характера, когда где поймается, всякому наипоследнейшему наказанию подвержен". Иностранного министра от этой участи спасает его "публичный характер", делая его неприкосновенным, пока он, пользуясь своими привилегиями, не выходит за известные пределы.

"Гистория светская", продолжает Бестужев, "наполнена примерами, коль далеко всякаго министра такая пред прочими привилегия распространяется, и каким образом, в случае выступления из тех пределов, послы и каждаго характера министры арестованы и в скорости из государств высыланы бывали, не упоминая уже о тех самодревних временах, в коих обиженные стороны, несмотря на святость персоны к ним присланых министров, сами сатисфакцию по их преступлению бирали".

По мнению Бестужева, министр выходит за указанные пределы, когда ему могут быть поставлены в вину главным образом следующие действия: 1) "поношение освященных государственных персон, качеств или склонностей их и прочая"; 2) "всякое народное противу государя возмущение, подкупление чутких подданных и заведение тем себе партии и следственно опровержение ему противной, яко такия перемены единственно в государевой воле состоять имеют"; 3) "посылка о состоянии того государства, в котором он резидирует, ко двору своему ругательных и предосудительных реляций". "По второму из сих пунктов", говорит Бестужев, "не точию самодержавными государями, но и республиками, в конце минувшего века Гишпанский из Венеции посол в 24 часа за возмущение; в Польше во время выбора в короли Августа Втораго, за подкупление и заведение партии Французский посол - высланы; а на памяти всех нынешнии в Швеции первый министр граф Гилленбург, будучи тогда министром в Лондоне, а во время регенства Дюка д'Орлеана Гишпанский посол принц Целамар в Париже и с письмами у них бывшими - заарестованы и из государств высланы ж".

"По третьему, во Всероссийской империи, под государствованием высокоблаженныя памяти государя Петра Великаго, в 1719-м году, по его Величества указу, за ругательныя реляции (коим оригинально на почте несколько одержано) у Голландскаго резидента де Бие все письма, чрез одного секретаря Коллегии иностранных дел с несколькими гранадеры (он резидент будучи в то время призван в Конференцию), взяты ему при выходе из оной Конференции домовый арест сказан, вскоре выслан и жалоба на него Генеральным Статам принесена".

"Право и преимущество каждого министра совершенно не начинается прежде принятия тем двором, к которому он прислан, верющеи об нем грамоты; а до того, хотя многия отличности и отмены, яко знаемой вперед быть персоне, государя своего репрезентующей, показываются, и с ним, как с просто путешествующим иностранцем, поступлено быть не может, однако оных прав и преимуществ себе испрашивать министру не токмо нельзя, но пределы его должности еще наивящие само собою, по без характерству его, умаляются и сокращаются так, что проступки такого века еще меньше везде простительны и терпятся".

"Находящийся ныне здесь войск французских бригадир Шетарди, противу всех трех вышеоглавленных пунктов, как-то разобранныя с цыфири его письма значат (кроме народнаго возмущения), так погрешил, что подлинно, без всякаго налегания и противу его пристрастия, он наивняйшему обругания сам себя подвергнул и достоин: и разсужднии не толико тои высочайшей милости, которую Ея Императорское Величество в прежнюю бытность к нему показывать изволила, но наипаче и той, с каковою он ныне, будучи безхарактерным и простым человеком, принят; почему ежелиб в нем, Шетардии хотя малая благодарность и чиста совесть была, не должен ли бы он опомниться и почувствовать, о какой Великой Монархине он толь дерзостно и нигде в свете непозволительно ко Двору своему пишет"?

Немалая опасность грозила "от подкупления французского разных придворных и духовенства персон", "и следовательно излишне доказывать, сколь по таким непозволительным каверзным проискам корень того зла пресечь и онаго избавиться нужно. К чему, хотя так безответственно перед Богом, как беззазорно перед всем светом, довольно таких резонов в руках имеется, кои не инако, за суще-справедливые и законные от каждаго, кто бы ни сведал об оных, неспоримо признаны быть имеют; однако видится неприлично с подробностями все его Шетардиевы о Величестве дерзостныя поношения в свет пускать, яко и без того, закуплением людей и старанием его о заведении партий для низвержения министерства, со излишеством доказательств останется".

Автор предлагает 1) отправить курьера в Париж к Гроссу с предписанием сообщить французскому министерству о поведении Шетарди; о его письмах во Франции знают по оригиналам; сообщить также о принятых мерах; 2) копию письма к Гроссу отправить ко всем дипломатическим представителям России - "пристойно объявить о причине высылки его Шетардиевой"; 3) через три дня отправить к Шетарди двух лиц с предписанием покинуть столицу в 24 часа.

Из других инцидентов, имеющих отношение к нарушению посольской неприкосновенности, можно указать на инцидент с посланником венгерской королевы Марии Терезии, маркизом де Ботта д'Адорно. Маркиз де Ботта "принимал большое участие" в заговоре, сообщали Кантемиру из Петербурга в рескрипте от 3 сентября 1743 г.; "этим он оскорбил не только нас, но и свою королеву, и мы уверены, что она не оставит его без наказания и даст нам сатисфакцию", - добавляет рескрипт*(276). В Австрии с ответом медлили. "Доселе мы не получали удовольственнаго ответа от венгерской королевы на счет Ботта:", - сообщали Кантемиру в рескрипте от 8 ноября.

Кантемир в реляции от 4/15 декабря доносит о впечатлении, которое инцидент произвел в Париже: "При министерстве здешнем весьма мало нужды доводить, сколь его (Ботты) маркизовы оправдания слабы и сколь по меньшей мере преждевременны королевы венгерской в его пользу пристрастныя извинения". Сами министры обвиняют его, "и в народе здешнем, как и при чужестранных министрах, изданные от королевы венгерской в газетах рескрипты и оправдания маркиза Ботты весьма противную удачу имеют, чем венский двор ожидал:"*(277). Нуждаясь в помощи Елизаветы против своего врага Фридриха II, Мария Терезия вынуждена была уступить*(278).

Были инциденты, касающиеся свиты дипломатических агентов. Один из них произошел в Англии, другой - во Франции. Потерпевшими в том и в другом случае оказались служители А.Д. Кантемира.

В Лондоне 17 февраля 1731 г. арестован был служитель Кантемира англичанин Джон Элтон. Кантемир сделал по этому поводу представление министру Гаррингтону с указанием, что арест произведен "против неприкосновенности и привилегии, которыми, согласно международному праву, должны пользоваться иностранные министры, их служители и все то, что им принадлежит"*(279). Этот инцидент Кантемир подробно описывает в своей реляции от 20 апреля 1733 г. и сообщает, что он письменно требовал освободить Элтона и "сатисфакцию мне дать в том, что человек мой арестован с моим пашпортом противу прав народных". Элтон был освобожден, но "сатисфакцию" получить было невозможно, ибо в парламентском акте сказано, что "чужестранным министрам сатисфакции требовать нельзя, если арестованный их человек не записан в росписи, которую тем актом обязаны подавать в статскую канцелярию", а этого по отношению к Элтону сделано не было*(280).

Другой случай имел место в Париже по поводу ареста служившего у Кантемира "сахарника" Занини. Кантемир подробно рассказывает о нем в своих реляциях от 30 сентября - 11 октября и 3/14 октября 1742 г.*(281)

Переговоры велись и по поводу освобождения дипломатических агентов от таможенных пошлин и других сборов*(282).

Много внимания было обращено на придворный дипломатический церемониал, который сильно интересовал как Анну Ивановну, так и Елизавету Петровну. В своем донесении 15/26 ноября 1731 г. английский агент в России Рондо сообщал, что "нет двора, требующего от представителей иностранной державы больших издержек, чем русский двор, который сам держится с чрезвычайным великолепием и любит, чтоб все окружающие следовали его примеру". Елизавете Петровне хотелось завести версальский придворный церемониал. Кантемиру заказывают его описание. "Хотя, - говорится в рескрипте к нему от 19 декабря 1742 г., - уже присланы вами сюда описания церемониалов тамошняго двора, касательно послов и других чужестранных министров; теперь асе нам желательно иметь такое же описание и прочих при тамошнем дворе обыкновениях и поведениях в публичных торжествах, как коронациях, так и других случаях, и вообще обо всем, что касается тамошняго этикета и церемониала".

8 декабря 1747 г. был отправлен рескрипт всем нашим дипломатическим представителям при иностранных дворах, в котором было сказано: "мы обстоятельно ведать желаем, каким образом при всех дворах с послами и с министрами второго ранга поступают, когда они приезжают ко двору, ведут ли разговоры дипломатические агенты с самим королем, бывают ли при королевском столе за обедом, бывают ли приглашены и в карты играть и танцовать и в прочем какие им отличности в обхождениях при дворе показываются". По этому поводу обширную записку прислал русский дипломатический представитель в Англии, гр. П.Г. Чернышев*(283).

Много церемониальных вопросов возбудил во время своего пребывания в Петербурге французский посол маркиз де ла Шетарди. "Г. Маркиз, - писал о нем Кантемир, - плодовит к вымышлению затруднений"*(284).