В) Посольский обиход и церемониал

Вращаясь в кругу других дипломатов, петровский дипломат вынужден был, чтоб не уронить честь свою и представляемого им государя, соревноваться с ними в домашнем обиходе и в выездах, обзавестись посудой, лошадьми, каретой и проч. Между тем содержание, которое получали наши дипломаты, было, по сравнению с содержанием других дипломатов, мизерным. Иностранные дипломаты, кроме того, были большею частью люди со средствами, так как назначались обычно из зажиточных классов, чего за редкими исключениями (Куракин был богат, но скуп) нельзя сказать про наших дипломатов. Последним приходилось туго; они вынуждены были делать долги и обращаться к своему правительству с жалобами и с просьбами о присылке денег.

"Еже ли не изволите прислать денег, не знаю, что мне делать", - пишет Постников Головину; "с не малым стыдом выехать из Парижа в ближний какой город принужден буду"; "не о мне стало, но о чести его величества, которое (хотя и без характера мое лицо) репрезентуется мною". Он успокаивает Головина, что деньги пойдут на дело, а не на "венусовы прихоти и непотребныя дела"*(220). В другом письме он обращается к Головину с просьбой о прибавке жалованья и о выдаче ему, "по Европскому обычаю, всюду бываемому", единовременного пособия для первого обзаведения, чтоб "купить корету, три лошади, платие и прочил нуждныя вещи; еще коляску зделать, в которой ездить в Версалию". Можно, замечает он, ездить и "в извощичей корете", "но сию употреблять стыдно, и никто в ней ездит из последних агентов или резидентов принцепсов италианских, толко, как у нас говорят, имя сувренов занявших: Без кореты и коляски невозможно мне пробыть, изволь милостиво призреть, не толико для мене, елико для чести государевы; я сам собою философски хотел бых жить, но ныне по званию надобно мне жить"*(221).

Прошло пять лет, а мечта Постникова обзавестись каретой так и осталась мечтой; "по многому моему злощастию пешком брожю; трудно и непригоже в домы господ послов и посланников и прочих нарочитых людей без кореты входить".

Что касается посольского церемониала, то, хотя сам Петр мало обращал на него внимания, дипломаты его интересовались им не менее, чем дипломаты прежнего времени. Но интерес меняется. Московские дипломаты не считали для себя обязательными требования церемониала иностранного государства, не желали подчиняться чужому церемониалу, если им казалось, что им умаляется честь и достоинство их государя: "А того нигде не ведетца, что государей целовать в ногу, то послом беществе великое"*(222). Послы к цесарю (1687 г.) на требование, чтобы они на аудиенции у цесаря сделали три поклона, отвечали, что такой обычай существует "у Немецких у всех народов", а в "Российском народе обыкновения нет"*(223).

Московские дипломаты были заинтересованы только в том, чтобы в стране, куда они были отправлены, по отношению к ним соблюдался церемониал, которого придерживались в Москве. Дипломаты Петровского времени, наоборот, внимательно следят за церемониальными обычаями, установившимися в стране их пребывания, самый же церемониал для них сильно осложнился, ибо теперь, с установлением постоянных посольств, пришлось считаться не только с обычаями в отношении приема послов, аудиенции и отпуска их, но и с обычаями, установившимися во взаимоотношениях членов дипломатического корпуса между собой*(224).

Возникал вопрос о визитах ("повиданиях"). Русским уполномоченным для ведения переговоров о мире с Турцией в Константинополе в 1699-1700 гг. турецкие власти не разрешали свиданий с дипломатическими представителями иностранных государств: они могут "ехать к которой церкви божией или куды для погуляния, и то им свободно, только бы от повидания с послы иных государей поудержались до времени". Посланники желали нанести визиты послам английскому и голландскому и жаловались, что, не посетив их, они вызвали с их стороны недовольство и упрек, "будто они, посланники, не человеколюбцы и политичного обычая не знают, что их, послов, по се время не посетят. И такие де слова происходят об них для того запрещения их, что салтанское величество и великий везирь видеться им, посланником, с ними не допущают"*(225).

Вопросы посольского церемониала сильно занимали Б.И. Куракина в бытность его послом в Риме, во Франции и в Англии. Он описывает этикет папского двора в Риме, посольский церемониал в Венеции*(226). Под рубрикой "Двора аглинского что приналежит ведать" Куракин ставит 67 вопросов, на которые чужою рукою даются ответы (1710-1711)*(227). Пункт говорит об "обсылках": "Чужестранных министров от характера посольского до резидентского звычайно всегда обсылать", п.8 и 9 - о визитах и "контровизитах", п.11-13, 23-24, 30, 36 и 38 - об "овдиенции", п.17 - "стулы дают ли?", п.15 - "руку целуют ли?", п.18-21 - о "кредитиве" или "верющей грамоте". Пункт (вопрос) 38: "Ежели которои министр без полного характеру с пленипотенциею, бывают ли на публичных овдиенциях?" Ответ: "Без полных характеров, по народному праву, не припасенных тою годностью, от них самих публичная аудиенция отнюдь требована быть не может, разве приватной".

Тот же Куракин дает наставления сыну Александру, отправляющемуся во Францию, относительно посольского церемониала при французском дворе*(228).

Нельзя не упомянуть о распоряжении Петра I по поводу языка дипломатических грамот. Посылая 7 апреля 1722 г. послу нашему во Франции В.Л. Долгорукову отзывную грамоту на русском языке без копии на французском языке, Петр поручает ему "приличным образом дать знать, что понеже все государи и прочия державы каждой грамоты пишет на своем языке, не прилагая копии на российском языке, того ради и мы против того же свои грамоты без вложения копии впредь отправлять определили"*(229).