_ 14. Работы Екатерины и ее дипломатов

Среди блестящей плеяды русских дипломатов времени Екатерины II одно из первых мест принадлежит самой Екатерине. Она была прекрасно подготовлена к роли дипломата. Еще задолго до вступления на престол она увлекается чтением "Анналов" Тацита, всемирной историей Вольтера и в особенности "Духом Законов" Монтескье. Она продолжала пополнять свои политические знания и была хорошо знакома с "Политическими Наставлениями" Билфелда, которые, по ее распоряжению, были впоследствии переведены на русский язык силами Московского университета. Дипломатические способности Екатерины были отмечены и иностранными послами в России, в частности английским послом графом Бекингемом*(369).

Вся внешняя политика России велась нашими дипломатами в значительной мере под непосредственным руководством Екатерины II и по ее прямым указаниям. Она лично знакомилась со всеми реляциями наших дипломатических агентов. "Ежечасно, - писала она императору Иосифу II 2 июля 1782 г., - получались толстые пакеты, а я привыкла все читать сама"*(370). В первом же заседании Коллегии иностранных дел с ее участием она потребовала, чтобы все реляции были представляемы ей в подлиннике. В этом заседании ей докладывали: "Прежде было всегда такое обыкновение, что для неутруждения многим и излишним читанием, подносимы были государям экстракты только из министерских реляций, заключающие в себе нужнейшее к сведению". Екатерина положила резолюцию: "Точныя реляции ко мне принести"*(371).

Свои теоретические знания Екатерина старалась восполнить практическими сведениями из области международной политики. В 1762 г., в самом начале своего царствования, она дала распоряжение: "Писать ко всем министрам, что я желаю знать состояние всякого двора, какия негоциации ныне производятся"*(372). В сомнительных случаях, особенно по вопросам чисто юридическим, Екатерина обращалась за разъяснениями в Коллегию иностранных дел. Так, на реляции консула Никифорова из Крыма в 1763 г. она ставит резолюцию: "Справиться в Коллегии в вечном мире (разумеется Белградский мирный трактат 1739 года. - В.Г.), не упомянуто ли о неперехождении татарам чрез Дон и естьли сие упомянуто, то держаться по силе трактата, а естьли не упомянуто, то Коллегии иметь разсуждение и нам представить, что прилично сделать по сей материи"*(373).

Медленный темп делопроизводства в коллегии иностранных дел пришелся не по душе Екатерине. "Министры наши при чужестранных дворах, - читаем в указе 21 августа 1763 г., - жалуются, что на многия их реляции ответов и резолюций нет, а мне одной прочитав реляции нельзя столько прилежности иметь за множеством дел, чтобы всегда придумать все то, что к доброму успеху дел принадлежит, и тако сим приказывается Коллегии иностранных дел членам каждые два месяца по крайней мере, прочитав сряду всякого министра реляции, положить на мере соображая с прямыми нашими интересами и с собственными нашими приказаниями все то, что оным министрам в ответ и в наставление служить может: А ныне из коллегии иного ответа не бывает, как только что получены реляции и ждут от меня резолюции, которая всегда за вышеписанными резонами последовать не может"*(374).

В дипломатии своей Екатерина умела сочетать осторожность с решительностью. "Осторожность в новых алианциях,- писала она канцлеру М.И. Воронцову в самом начале своего царствования, в 1762 г., по поводу заключения торговых договоров, - и доброе внутреннее состояние должны быть нашим: правилом"*(375). В нужных случаях Екатерина проявляла удивительную решительность, твердость и настойчивость, даже упорство. Это была доминирующая черта всей ее дипломатии, явившаяся залогом значительной части ее успехов. Она сказалась уже в самом начале царствования в вопросе об императорском титуле, признания которого Екатерина упорно требовала от всех. Французский посол Бретейль жалуется в своих донесениях на гордый и высокомерный тон Екатерины*(376). На донесении нашего посланника о затяжке переговоров с Англией и угрозе с ее стороны в июле 1791 г. Екатерина поставила резолюцию: "ни под каким видом не должно отставить либо переменить наши кондиции".

Наряду с осторожностью, соединенной с твердостью и настойчивостью, другой отличительной чертой дипломатии Екатерины было ее национально-русское направление. Немка родом, она подчеркивала свою приверженность ко всему русскому и преданность интересам России. Посланник наш в Швеции, князь Ф.Н. Голицын, первый из дипломатов решил писать донесения Екатерине II по-русски, а не по-французски и этим чрезвычайно угодил императрице. Притязания лифляндских депутатов в Комиссии для сочинения Нового Уложения вызвали со стороны Екатерины решительный отпор: "Они подданные Российской империи, - заявила она, - а я не лифляндская Императрица, но всероссийская"*(377). На донесении посла Алопеуса от 6/17 февраля 1791 г. о готовности Пруссии содействовать присоединению к России Очакова она написала: "Кабалу на себя я дать не намерена: Крым в моих руках находится без дозволения Его Прусского Величества. Угорелые кошки всегда мечутся".

Судить о роли Екатерины при решении вопросов международного права мы можем главным образом по ее резолюциям на докладах канцлера и Коллегии, на реляциях наших дипломатических представителей и по ее запискам в Коллегию и к канцлеру. Из вопросов, связанных с международным правом, Екатерина интересовалась больше всего признанием за ней и за Россией императорского титула и связанного с этим титулом придворного и посольского церемониала, морским правом (салют и, в особенности, акт вооруженного нейтралитета 1780 г.), манифестом Густава III Шведского о войне с Россией 1788 г. и опровержением газетных известий, слухов, официальных документов и частных публикаций, затрагивающих ее лично или Россию. В области дипломатии Екатерину особенно интересовали дела Польши, Швеции и Турции. Все ее царствование проходит в ряде актов вмешательства в дела первых двух государств; что же касается Турции, то мечты Екатерины шли далее ее раздела; она серьезно думала об изгнании турок из пределов Европы и о восстановлении Восточной ("Греческой") империи с возведением на ее престол своего внука Константина. Наряду с этим, она всячески стремилась играть первенствующую роль в общеевропейских делах. Оформление всех ее дипломатических актов было делом дипломатов, ее сотрудников, и выделить долю ее участия в каждом из них не представляется возможным.

Теоретические взгляды Екатерины II отражены в приложении к известному "Наказу Комиссии о сочинении проекта Нового Уложения" 1767 г., составленному лично Екатериной. Исследователи "Наказа" - Ф.В. Тарановский*(378) и Н.Д. Чечулин*(379) - констатировали, что в основном весь "Наказ" заимствован из "Духа Законов" Монтескье - книги, которую Екатерина называла своим молитвенником. Статьи "Наказа" представляют выдержки из этой книги; они приводятся или дословно, или с незначительными изменениями. По вычислению Чечулина, в первых 20 главах 284 статьи заимствовали из "Духа Законов", причем из 141 статьи первых 9 глав самой Екатерине принадлежит всего лишь 18 статей.

В самом "Наказе" почти нет статей, касающихся международного права. Они находятся в приложении к нему: "Генерал-прокурорском наказе"*(380). В общем "Наказе" интересна статья 340 главы XIII - "Право, присвояющее Государю наследство над имением чужастранца в областях его умершего, когда у сего наследник есть; так же право присвояющее Государю или подданным весь груз корабля у берегов сокрушившагося; весьма неблагоразумны и безчеловечны"*(381).

Обращаемся к "Генерал-прокурорскому наказу".

В статье 3 этого наказа о праве народном сказано, что его "можно почитать гражданским правом всемирным, в таком смысле, что всякий народ особо есть будто бы один гражданин мира", - знакомая нам концепция, характерная для школы естественного права, для которой нормы международного права были не иным чем, как примененными к государствам нормами гражданского (частного) права. Об этом говорит и ст.6 "Генерал-прокурорского наказа", дающая определение международного права: "Людей, во-первых, представить себе можно, как жителей мира сего, в котором различные обитают народы; сии народы имеют в разсуждении их взаимного между собою отношения законы: и сие-то есть Право Народное". Далее указано основное начало этого права: "Право Народное есть от естества основано на сем главном правиле, что разные народы должны друг другу в мирное время делать столько добра, сколько возможно; а во время войны столь мало зла, сколько возможно; однако, в обоих случаях без повреждения своей собственной истинной пользы"*(382).

Теоретические взгляды Екатерины на международное право не исчерпываются теми данными, которые мы находим в "Наказе". Их можно найти в ее письмах и в отдельных заметках и резолюциях.

В письме к императору Иосифу II по поводу договора, заключенного с ним в апреле 1781 г., Екатерина говорит, что "начало, на котором должны быть основаны все справедливыя международныя отношения", "состоит в том, чтобы каждая сторона не предлагала другой ничего такого, на что она не могла бы согласиться сама, находясь на месте другой стороны"*(383). Это в измененном виде - правило естественного права: не делай другому того, чего не желаешь, чтоб делали тебе.

При всяком случае, в особенности в начале своего царствования, когда положение ее на престоле еще не упрочилось, Екатерина выступала в роли пацифиста, которому претит война. На следующий же день по вступлении на престол она, одновременно с сообщением об этом факте, оповещает иностранные державы о своем решении хранить мир*(384). Мысль эта подробнее развивается в циркулярном рескрипте дипломатическим представителям при иностранных дворах от 9 июля 1762 г. "Не можем мы и на те бедствия без горести взирать, коими Европа слишком чрез шесть лет страждет. Неоспоримая правда, что и счастливая война обращается на последок самому победителю в тягость"; "разные между собою враждующие дворы не затем продолжают друг против друга воевать, чтобы не желали они мира: но для того только, что ни один не хочет сделать первых с своей стороны предложений". Главное дело состоит только в том, "чтоб посторонняя держава взялась из человеколюбия согласить толь разнствующия мнения. Мы, определяя себя к тому, чтоб поспешествовать благосостоянию: всего человечества, хотим еще восприять ни себя и бремя представить всем воюющим державам, сколь нужно прекратить пролитие невинной крови и возстановить общую тишину".

Дипломатическим представителям предлагается стараться о допущении русских делегатов на мирный конгресс: "предвидя, что толь великою дело, каково возстановление мира, не может инако совершиться, как на общем конгрессе, и желая для распространения приобретенной Россиею в европейских делах знатности принять в оном безпосредственное участие"*(385).

Из практической деятельности Екатерины как дипломата - деятельности, непосредственно касавшейся международного права, необходимо остановиться на акте, который всецело обязан творчеству Екатерины. Акт этот представляет ответ на манифест шведского короля Густава III об объявлении войны России в 1788 г.

Объявление войны России Густавом III произошло в Гельсингфорсе 21 июля 1788 г. Вскоре последовал ответ на него. Он появился в печати под заглавием "Примечания и Исторические Объяснения на объявление Его Величества Короля Шведского, изданное в Гельсингфорсе в 21 день Июля 1788 года. С приложениями". В конце текста значилось: "сентября 1788 года". Это дата составления ответа, а не его опубликования.

Ответ целиком написан Екатериной. Это видно из "Дневника" ее секретаря А.В. Храповицкого*(386), который изо дня в день отмечал, как двигалась у нее работа, но почему-то авторство ответа иногда приписывается дипломату Ивану Ивановичу Татищеву, который будто бы составил его по поручению Екатерины, она же вносила в него только поправки. Между тем, по "Дневнику" Храповицкого мы в состоянии проследить, как подвигалась работа Екатерины над составлением "Примечаний и Исторических Объяснений".

Прежде чем перейти к рассмотрению содержания ответа Екатерины Густаву, считаю нужным привести выдержку из официального документа - манифеста Екатерины о войне с Швецией, изданного 30 июля 1788 г. Он напечатан, как Приложение 11 к ответу Екатерины. "Среди сих обязательств, естественных и народных, читаем мы здесь, кого не удивит коварство, насилие и вероломство: короля шведского". Ему ставится в вину требование салюта от русских судов, высылка из Швеции русского посланника Разумовского и нападение на русских в Финляндии и в Нейшлоте "образом сродным только хищным варварам, а не просвещенным Европейским державам, которые не подъемлют оружия, не предварив о причинах к тому убеждающих".

Ответ Екатерины на декларацию Густава составил целую книгу в 95 страниц*(387).

Текст напечатан в два столбца: слева помещен текст объявления шведского короля, а параллельно справа - ответ Екатерины ("Примечание и Историческое объяснение").

Шведское объявление пытается дать оправдание высылке русского посланника Разумовского, который "дерзнул в министериальной записке отделять короля от нации" и тем самым лишил себя звания посланника. Король, таким образом, отдалил "от своей особы частного человека, который, употребив во зло народное право, не мог уже более им пользоваться". Но король все же, почитая еще в нем звание посланника, "употребил всевозможное снисхождение", что является доказательством его "уважения к народному праву" (с.44-45).

Обвинение в обращении к народу, в "отделении короля от нации", Екатерина парирует словами: "досадовать не надлежало бы никакому государю: ибо без народов и нации не может быть государей" (с.47); что же касается посла, то на действия его король должен был принести "жалобу Российскому двору; но вместо того король вопреки народному праву отважился поступить с министром Ея Императорского Величества образом оскорбительным достоинству ее и Российской империи" (с.47-48). Гр. Разумовский в шведской декларации назван частным лицом. "Сия вымышленная уловка для извинения, буде возможно, Королевского поступка против народного права, есть и пребудет тщетною". "Граф Разумовский был аккредитированный Российский Министр, а не частный человек; не в королевской власти состояло лишать его публичного звания: Следовательно, все: есть собрание насильств, коварное нарушение народного права"; он вынужден был уехать из Стокгольма на королевской яхте под конвоем "как будто бы он был государственный преступник" (с.49). "Король сам уже ответил графу Разумовскому сколь необыкновенным между просвещенными народами, столь и несправедливым образом" поступлено с ним, и требует еще примерного наказания его (с.51). "Шведскому министру, продолжает Екатерина, - объявлено было, чтоб он выехал из России во столько же времени, сколько графу Разумовскому с начала назначено было" (с.59). Записка, прочтенная шведскому посланнику барону Нолькену 23 июня - 4 июля о высылке его из России, напечатана в приложении 15. По получении записки от 1/12 июля велено всей миссии выехать через два часа.

Екатерина в заключение перечисляет коварства шведского короля в семи пунктах: 1) король нарушил мирный договор с Россией; 2) он "испроверг" конституцию, начав наступательную войну без согласия своих чинов; 3) "с российским министром поступил насильственным образом в противность: народному праву"; 4) "начал непристойные действия без объявления войны, а войну без причины"; 5) "требовал от российских кораблей в противность договора салютацию"; 6) возобновил союз с Турцией против России; 7) нанес оскорбление императрице; он вообще "попирает установленный союз общенародный" (с.60-61).

Если судить по отзывам иностранцев, то наша дипломатия XVIII в., как дипломатия времени Елизаветы, так и екатерининская, была, за немногими исключениями, совсем негодной - продажной, непатриотичной, невежественной, и вела дела с тупым упрямством. Если бы это было так, то непонятны были бы успехи, которые Россия достигла в это время в своей внешней политике. Дипломаты Екатерины обладали сильной волей, самостоятельностью в суждениях, твердостью и решительностью в действиях. Упорством в достижении своей цели они напоминают старых дипломатов Московского государства. От большинства западноевропейских дипломатов XVIII в., прославившихся своей изощренностью, лукавством и изворотливостью, русские дипломаты этого времени отличались, большей частью, прямотой, которая могла принимать иногда и довольно резкие формы. Среди екатерининских дипломатов, число которых было очень велико, были, конечно, люди разные, с большими или меньшими недостатками в отношении своих дарований, но общий уровень их был все же достаточно высок. Этим объясняется тот успех дипломатии екатерининского времени, который так удивлял некоторых современников за границей.

Взойдя на престол, Екатерина II возвратила из ссылки известного дипломата елизаветинского времени, бывшего канцлера А.П. Бестужева-Рюмина, но на канцлерском посту оставила М.И. Воронцова. Главным помощником и советником ее по вопросам внешней политики в первую половину ее царствования был опытный дипломат, начавший свою дипломатическую службу при Елизавете Петровне, Никита Иванович Панин (1718-1783). "Кроме Панина, - писал французский посол граф Бретейль своему министерству, - у этой государыни нет никого, кто мог бы помогать ей в управлении". Во вторую половину царствования Екатерины в управлении внешними делами Панина сменил, еще до его смерти, уже с начала 80-х годов, А.А. Безбородко (1747-1799), но и он в свою очередь в конце ее царствования был оттеснен на задний план последним из ее фаворитов, Платоном Зубовым, особыми дарованиями не отличавшимся. При Екатерине II закончил свою карьеру один из крупнейших елизаветинских дипломатов А.М. Обресков (1718-1787). Ему и его преемнику Я.И. Булгакову (1743-1809), товарищу по университету Фонвизина и Потемкина, другу Безбородки, мы обязаны нашими поразительными дипломатическими успехами в Турции в 70-х и 80-х годах XVIII столетия*(388). Другой дипломат елизаветинского времени, прибалтийский немец барон Герман Карл Кайзерлинг (1697-1764), бывший президент Академии наук, опытный дипломат, искусный в вопросах права, был близок Екатерине, которая постоянно советовалась с ним; ему принадлежит интересная записка о правах Эрнеста Иоганна Бирона на Курляндский престол*(389). Из елизаветинских же дипломатов можно упомянуть барона Иоганна Альбрехта Корфа (1697-1766)*(390) - другого прибалтийца и бывшего президента Академии наук, автора "Северной системы", или "Северного акорта", а также сына шведского пастора Ивана Матвеевича Симолина*(391) - опытного дипломата, служившего посланником в Лондоне и Париже.

Из более молодых дипломатов следует указать князя Репнина*(392), Николая Васильевича; одновременно полководец, генерал-фельдмаршал и дипломат, он известен своей решительностью: в течение шести лет, с 1764 по 1769 г., он диктаторски распоряжался в Польше; графа Семена Романовича Воронцова (1744-1832)*(393), в течение 15 лет, с 1784 по 1800 г., с большим достоинством и умением представлявшего интересы России в Англии; Чернышева Ивана Григорьевича (1726-1707)*(394), гр. Разумовского Андрея Кирилловича (1752-1836)*(395), гр. Моркова Аркадия Ивановича (1747-1827), гр. Румянцева Николая Петровича (1754-1826)*(396), будущего канцлера. Бездарным дипломатом, выдвинувшимся благодаря своему отцу, виднейшему дипломату времен Петра I, и ближайшим его преемником, был Иван Андреевич Остерман (1725-1811)*(397) - с 1775 г. вице-канцлер, ставший при Павле I, в 1796 г., канцлером. О нем Безбородко писал в 1789 г. Кочубею: "Ваш приятель Иван: большой, длинный, глухой дурак, много плутовал в последнее время, хотя не удачно"; в письме к С. Р. Воронцову он называет его презлым скотом; "то беда, - прибавляет он, - что когда за руль брался, худо правил, и надобно было всегда ко мне же обращаться"*(398).

Панин Н.И. (1718-1783). Самым выдающимся дипломатом екатерининского времени был, несомненно, Никита Иванович Панин. На дипломатическое поприще он вступил в 1749 г., 29 лет от роду, когда был назначен посланником в Данию. Через два года он был переведен в том же звании в Швецию, где пробыл целых десять лет, до 1759 г., и где он завершил свое политическое воспитание, оставшись на всю жизнь приверженцем конституционного образа правления. Он пользовался поддержкой Бестужева-Рюмина. Враг последнего, М.И. Воронцов, был и противником Панина. В 1759 г. он был отозван из Швеции, чтобы стать воспитателем царевича Павла Петровича. Екатерина, взойдя на престол, сохранила за Воронцовым звание канцлера, но управление внешней политикой перешло с 1763 г. всецело в руки Панина - "старшего члена Коллегии иностранных дел" и оставалось в его руках в течение целых двадцати лет, до самой его смерти, последовавшей 31 марта 1783 г. В последние годы, правда, влияние его ослабело; его оставил в тени один из многих фаворитов Екатерины, А.А. Безбородко*(399).

В истории дипломатии Панин прославился как инициатор и проповедник "Северной системы", "Северного акорта", или "концерта", хотя мысль о создании этого "акорта" впервые высказал не он, а дипломат старшего поколения - барон Корф. Последний в бытность свою посланником в Дании прислал оттуда 25 февраля 1764 г. свой план, формулированный так: "Нельзя ли на Севере составить знатный и сильный союз держав против бурбонского союза" - Франции, Испании и Австрии*(400). После смерти Корфа с планом этим выступил Панин. Панин был противником раздела Польши, не сочувствовал идее вооруженного нейтралитета 1780 г., но в проведении их в жизнь принимал деятельное участие.

Анонимный биограф Панина обращает внимание читателя на два основных правила, которыми этот дипломат руководствовался в своей внешней политике: 1. "Государство, полагал он, может всегда сохранить свое величие, не вредя пользам других держав. Признание Российских Государей Императорами и поравнение их министров с министрами других дворов было следствием сего: правила". 2. "Толь обширная Империя, какова есть Россия, не имеет причины употреблять притворства и что единая только искренность должна быть душою ея министерии". Такой способ действий представляет полную противоположность общепринятой в XVIII в. внешней политике держав. Неудивителен поэтому восторженный отзыв о Панине английского посла лорда Каскарта. "Редко, - пишет он, - видел человека, с которым я мог бы вести дела так приятно, доверчиво и деловито. Речь его замечательно медленна в выражениях, объяснения его подробны и предложения настойчивы: Панин положительно держит бразды правления этой Империи"*(401). Фонвизин мог не без основания сказать, что "история его негоциации: будет в последующия времена служить руководством в делах политических и представит свету великость души его и дарований"*(402).

Панин был высокообразованный человек и государственный деятель широкого кругозора. Вскоре по вступлении Екатерины II на престол он, по ее поручению, выработал проект реформы управления Россией. Предположено было создать "Императорский Совет" из 6-8 лиц, известным образом ограничивающий самодержавную власть. Манифест уже был готов, но не был обнародован: Екатерина разорвала его. Юридические тонкости были чужды Панину. Он с пренебрежением относился к тому, что он называл "схоластической юриспруденцией", которой слабое государство старалось парализовать политическое воздействие на него сильных соседей.

Образцами международно-правового творчества Панина могут служить следующие дипломатические документы: во-первых, ряд писем по поводу императорского титула и права первенства и председания; в них Панин последовательно, резко и решительно отстаивает начало равенства государств ("Коронованных особ") и основанный на этом начале церемониал; во-вторых, о правах России в отношении Польши по поводу нарушения ею границ с Россиею, утвержденных трактатами; в-третьих, все оформление в дипломатических документах акта о вооруженном нейтралитете, благодаря чему он и считался современниками его автором; в-четвертых, можно думать, что ему же принадлежит авторство манифеста о войне с Турцией 1768 г. Со всеми этими документами мы ознакомимся в дальнейшем.

Безбородко А.А. (1747-1799). Наряду с Н.И. Паниным, столь же долговременным руководителем внешней политики России при Екатерине II был Александр Андреевич Безбородко*(403).

Украинец, воспитанник Киевской Духовной Академии, Безбородко родился в 1747 г. Государственным деятелем он стал в силу случая. Будучи участником турецкого похода, Безбородко был отправлен в 1774 г. Румянцевым с докладом к Екатерине II, которая сумела оценить его дарования и сделала его своим секретарем. В 1780 г. он сопровождает Екатерину II в Белоруссию, где произошла встреча ее с императором Иосифом II. С этих пор он привлекается к обсуждению всех вопросов внешней политики, причисляется к Коллегии иностранных дел со званием "полномочного для всех негоциаций", а вскоре становится фактическим ее главою: в марте 1781 г. английский посол Гаррис сообщает в Лондон, что императрица, по-видимому, лишила Панина своего доверия и "ведет почти все дела иностранного министерства через своего частного секретаря". Когда в 1783 г. умер Панин, Безбородко стал, наряду с вице-канцлером И.А. Остерманом, вторым членом Коллегии иностранных дел, а в действительности - главным исполнителем по всем делам. Он принимает деятельное участие в составлении актов вооруженного нейтралитета. В последние годы царствования Екатерины II он был оттеснен последним из ее фаворитов - Платоном Зубовым. Павел I назначил его государственным канцлером.

И течение 16 лет (1780-1796) Безбородко ведет при Екатерине II все дела по внешней политике России. С 1776 по 1792 г. все манифесты Екатерины и 387 ее указов составлены им; им же составлены все акты, подписанные Екатериной, - числом 14 572. Он приехал в Петербург 30-ти лет, не зная ни одного иностранного языка, кроме латинского, но в два года выучился французскому языку, а потом немецкому и итальянскому*(404).

Все современники Безбородко единогласны в восхвалении его характера и деятельности. Французский посол Сегюр характеризует его как человека "умного, ловкого, уступчивого"*(405), английский посол Гаррис говорит о его "редких способностях и необыкновенной памяти", о его больших сведениях в международном праве*(406), а испанский посол рисует его, противополагая его самоуверенному и надменному Потемкину, обладающим "кротким и почти застенчивым обращением", так что "поверхностный наблюдатель был бы склонен думать, что он имеет значение лишь второстепенное и подчиненное"; он обладал "даром находить средства для благополучнаго исхода самых щекотливых дел"*(407), и этому он был обязан своим влиянием на Екатерину II. Анонимный автор книги о нем считает его "великим явлением на политическом Российском небе"*(408), но и Карамзин мог сказать о нем, что "он был хороший министр, если и не великий; такого теперь не имеем"; правда, он прибавил: "жаль, что не было в Безбородке ни высокого духа, ни чистой нравственности"*(409).

В сентябре 1780 г. Безбородко представил Екатерине свой "Мемориал по делам политическим". Он заключал в себе проект раздела Турции между Россией и Австрией. Записка эта, говорит С.М. Соловьев, имела весьма важное дипломатическое значение: в авторе высказался весьма тонкий и дальновидный дипломат; она, почти слово в слово, была переслана в Вену, в форме предложения нашего договора*(410). В записке предлагалось в случае заключения с Турцией мирного договора "постановить чтобы Молдавия, Валахия и Бессарабия под именем своим древним Дакии учреждена была областию независимою" с христианским государем, причем это государство не могло быть присоединено ни к России, ни к Австрии. Предусматривалась и возможность, что война приведет "к совершенному истреблению Турции и к восстановлению древней Греческой империи в пользу младшего великого князя", внука Екатерины Константина*(411). Препровождая в Вену оба эти предложения, Екатерина писала Иосифу II: "Я твердо уверена, что если наши успехи в этой войне дадут нам возможность избавить Европу от врага имени християнскаго изгнанием его из Константинополя, то ваше величество не откажетесь содействовать возстановлению монархии Греческой, под непременным условием с моей стороны сохранять эту возобновленную монархию в полной независимости от моей, и возвести на ея престол младшаго внука моего"; "две эти короны никогда не должны быть соединены на одной главе"*(412). Это знаменитый "Греческий проект" Екатерины II. О нем в отрывке своей автобиографии Безбородко говорит: "С перваго момента понял я, что намерение государыни о Греческой монархии серьезно, и ощутил в полной мере, что сей проект достоин великого духа, а притом что он, конечно, и исполнен быть может, ежели: пользоваться счастливыми обстоятельствами")*(413). Из этих слов ясно, что мысль о восстановлении Греческой монархии принадлежит самой Екатерине II.

К этому или несколько более раннему времени относится и составление Безбородко двух записок, касающихся Турции, а именно: "Сокращенныя историческия известия о Молдавии"*(414) и "Записка о причинах разрыва мира России с Турцией"*(415). В последней записке излагается история отношений России с Турцией после 1774 г., перечисляются нарушения со стороны Турции постановлений Кучук-Кайнарджийского мира (арест нашего посланника Булгакова и др.). "Сия держава увенчала наглость и вероломство свое новым нарушением прав общенародных и торжественных с нами обязательств: арестовав министра нашего, по призыве его на конференцию" (с.535-536). "С нашей стороны, - заключает автор, - предшествовали искренность, умеренность и миролюбие, напротив того с Турецкой - коварство и наглость сопровождали все сея державы поступки" (с.536).

Биограф Безбородко Григорович приписывает ему авторство записки "Картина, или Краткое известие о Российских с Татарами войнах и делах"*(416), но эта записка представляет почти дословную копию изданной П.А. Левашовым в 1792 г. книги "Картина, или Описание всех нашествий на Россию татар и турков". К этому вопросу мы вернемся при рассмотрении работ Левашова.

Из других работ, имеющих отношение к международному праву, можно назвать следующие: "О дополнении проекта трактата об оборонительном союзе: с Иосифом II"*(417), "О ведении войны с Швецией" (1788)*(418), "О высылке из России Французского поверенного Женета" (1791)*(419), "Объявление о причинах войны с Польшею" (1794)*(420).

Обресков А.М. (1718-1787). В переговорах с Турцией на Конгрессе в Бухаресте в 1772 г. наш резидент в Константинополе Алексей Михайлович Обресков имел возможность высказать свои взгляды на разные вопросы международного права. Они свидетельствуют о прекрасном знакомстве его с международным правом своего времени, в них отразилось господствовавшее в науке XVIII века естественноправовое направление. Приводим его высказывания, касающиеся договоров и их гарантии, вмешательства, юридического положения моря, посольского права и права войны*(421).

Договоры. "Первоначальная государству безопасность, - говорит Обресков, - есть добрая вера в наблюдении трактатов" (с.193). Однако при заключении трактатов необходима предосторожность: "Каждый день сочиняются новые трактаты, со всем тем частыя войны, которые мы видим, должны доказать нам, сколь нужны в трактатах предосторожности" (с.228). "Трактаты по большей части относятся для потомственных правлений" (с.217), и "когда в трактатах дела глухо постановляются, то возможно после из оных делать наистраннейшия заключения" (с.186).

Установление поручительства, или гарантии, является одной из таких предосторожностей, и Обресков требует, чтобы Турция согласилась на гарантию независимости Крыма со стороны России. Уполномоченный Турции Рейс-Эфенди упорно отказывается дать такое согласие, откровенно заявляя, что его страшит пример Польши: "Претендуемое ручательство вменяется у нас в скрытое желание к овладению наконец теми, за которых прежде только ручательствовали". "Неправда, - говорит Обресков, - чтобы быть ручателем какой-либо нации, значило быть надзирателем оной или чтоб титул гаранта заключал в себе права противныя и предосудительныя вольности, самовластию или преимуществам нации, под гарантиею состоящей; точно гарантия называется та порука, которая употребляется от сильных государств для предохранения и удостоверения друг против друга находящихся между ими малых областей. Империи Российской, Порте Оттоманской и другим подобным им великим государствам нет нужды в ручателях, напротиву того татарам яко малосильной нации: для утверждения новой их вольности: нужно ручательство, т.е. торжественное обязательство сильной империи предохранять и защищать вольность их противу каждого и всех" (с.217). "Ручательство не означает покровительства" (с.251).

Рейс-Эфенди опасается вмешательства России в дела "независимого" Крыма, имея перед глазами пример Польши. Обресков успокаивает его: "В разсуждении татар, - заявляет он, - постановлено будет в трактате, чтоб ни одной стороне в дела их не мешаться; подобным торжественным обязательством Порта должна быть довольна" (с.174); "ни российский двор, ни отт. империя, - заявлял Обресков при другой встрече, - не должны и не могут вмешиваться или вступаться как в избрание и возведение помянутаго хана, так и в домашния, политическия, гражданския и внутренния их дела под каким бы претекстом то ни было, ни директно, ни индиректно: но признавать и почитать оную татарскую нацию в политическом и гражданском их состоянии, по примеру других держав, под собственным правлением своим состоящих и ни от кого кроме единаго Бога независящих" (с.210, 193). Такова была формула, принятая для выражения независимости.

Юридическое положение моря. Отстаивая право России на свободу плавания по Черному морю, Обресков обосновывает его, подобно всем писателям XVII и XVIII вв., естественным правом. Требования относительно мореплавания и коммерции, заявляет он, "не должны быть утверждаемы ни на каком воздаянии: Море всем должно быть свободное, коммерция полезная" (с.194). "По всякому праву на одних только реках можно делать таковыя запрещения, а море по естеству есть всем свободное, и самой Константинопольской канал не будучи делом рук человеческих, равно должен быть свободен и служить к чему натура его произвела, т. е. для сообщения из Белаго моря в Черное. Проход из Балтийского моря в Северный океан, принадлежащий королю датскому (разумеется Зундский пролив. - В.Г.), хотя труднее еще Константинопольскаго канала, однакож всякого рода и каждой нации суда свободным пользуются чрез оной сообщением из одного моря в другое". Замечание Рейс-Эфенди, что Черное море принадлежит Турции, Обресков уточняет: "т.е. одни только онаго берега" (с.202). "И сем же пункте, - замечал Обресков в другой беседе с турецким уполномоченным, - естественное право и от котораго никакая держава с честию отступиться не может, есть следующее: моря суть всем вольныя и каждая держава властна пользоваться всем тем, что области ея производят" (с.240).

Много споров вызвало требование со стороны России права плавания по Черному морю для ее военных судов. "Не намерения какия-либо принуждают здесь требовать столь пространнаго мореплавания, - заявляет Обресков, - но честь и благопристойность империи Российской не дозволяет терпеть в сем артикуле никакого изъятия: Когда все прочие малыя и большия европейския державы имеют вольное мореплавание во владениях Блистательной Порты, то равно честь и благопристойность требуют, чтобы Россия пользовалась тем же самым правом. Одни победители предписывают подобные законы, а побежденные повергаются оным (с.239-240).

"Мореплавание между двумя империями имеет быть без всякого изъятия вольное. Я сделал наипространнейшее и наиточнейшее кораблеплаванию описание, справедливое, ибо сходственное с правом естества и с преимуществами самовластных держав" (с.252). Россия требует "пользоваться правом естественным ей, яко самовластной державе неоспоримо принадлежащим" (там же).

Посольское право. В переговорах затронуты были и вопросы посольского права. Уполномоченные должны доверять друг другу (с.193). Им должна быть предоставлена известная свобода. "К чему-ж служат наши полныя мочи, - спрашивает Обресков своего контрагента, ссылающегося на отсутствие у него полномочий, - если о всяком и маловажном деле должно требовать точнаго повеления от Бл. Порты?" (с.256). На замечание Обрескова, что арест его как посла был нарушением мусульманского закона, Рейс-Эфенди заметил: "То правда, что послы под покровительством закона суть", но Порта вынуждена была к аресту (с.200).

Право войны. В переговорах всплывали и вопросы права войны. "Война в состоянии государств, - говорит Обресков, - те же самые делает перемены, какие землетрясение производит в шару земном" (с.229); "война делает в состоянии государств перемены и по следствию военных успехов сочиняются авантажные или не авантажные трактаты. Уступается меньшая часть с тем, чтобы удержать большую" (с.180).

"Прежде употребления так крайняго средства, каково есть война, должно искать желаемое получить удобовозможными другими способами" (с.187). Это был ответ Обрескова на упрек, что Крым приобретен Россией не оружием, а другими средствами*(422). На войне все средства допустимы, не одно только применение силы ("нет нужды, какими средствами; всякия употреблять война дозволяет") (с.186). "Каким бы образом ни приобрела Россия татар, обещаниями ли или оружием, нет в том нужды; всегда однако последовало то дозволенными в войне способами" (с.238). Завоеванные Россией земли приобретены "войною, тем больше справедливою, что предпринята оная была ради собственной своей обороны" (с.193).

Война прекращает все ранее заключенные договоры. Войною уничтожен и невыгодный для России Белградский трактат 1739 г. (с.194). "Трактат Белградской разрушен войною, России объявленною: следовательно и уничтожены все онаго трактата обязательства и разорваны все те узы, которыми взаимно связаны были контрактующия державы" (с.157).

Последствия войны (в отношении Крыма) описаны Обресковым следующим образом: "Россия завоевала татар и будучи властна по военным правам обще от всех признанным и принятым: поступая с ними по своему произволению, истребить их, привесть их в вечной и тяжкой плен, переселить их на земли в пространных своих владениях или в собственных их землях, содержа их за невольников, за подданных или за вассалов своих: требовать их от Порты" (с.158)*(423).