_ 31. Научная деятельность профессоров и.И. Ивановского, в.Н. Лешкова и а.В. Лохвицкого

Здесь дается общий обзор научной деятельности И.И. Ивановского, В.Н. Лешкова и А.В. Лохвицкого, работы которых касались как теории, так и истории международного права.

Ивановский И.И. (1807-1886). Игнатий Иоакинфович Ивановский*(828) получил образование в Минской гимназии и в Виленском университете, который окончил в 1826 г. со степенью кандидата. Пробыв некоторое время преподавателем истории и географии в Виленской гимназии, он был отправлен в Московский университет для усовершенствования в русском языке, а затем в учрежденный в 1828 г. профессорский институт в Дерпте. В 1832 г., по защите докторской диссертации на тему о свободной торговле (De libera mercatura), провел три года за границей, главным образом в Берлине. Возвратившись в 1835 г. в Россию, Ивановский, по прочтении пробных лекций, был назначен в 1836 г. экстраординарным, а в 1837 г. ординарным профессором Петербургского университета по кафедре общенародного права.

Кроме международного права, Ивановский читал с 1841/42 г. также и государственное право важнейших европейских держав (с 1848 по 1858 г. чтение этого предмета было прекращено), а в Александровском лицее с 1837 по 1867 г. читал политическую экономию и статистику. С 1870 г. он прекратил чтение лекций, а в 1886 г. скончался. Благодаря своей многосторонней образованности, занимательному изложению, блестящему дару слова и одушевленной речи, Ивановский был на кафедре, по свидетельству его слушателей, "самым блистательным из всех юристов: и долго не имел себе соперников в этом отношении"*(829).

Научных работ Ивановский оставил после себя немного. Почти все они носят официальный характер. Первою была указанная выше докторская диссертация на латинском языке: "De libera mercatura", появившаяся в Дерпте в 1832 г.*(830) За нею следовала его пробная лекция на тему: "Краткий взгляд на науку дипломатии вообще"; она была прочтена 2 августа 1835 г. на юридическом факультете Петербургского университета*(831). В 1837 году появилась его речь "О началах постепенного усовершенствования государства", приготовленная к чтению в торжественном заседании университета в 1836 г.*(832) Другая речь его: "О правах Дании на Зундский и Бельтский проливы" вышла в 1848 г. в Петербурге*(833). Такою же полуофициальною работою является и его разбор сочинения известного впоследствии профессора Харьковского университета Д.И. Каченовского под заглавием "О каперах и призовом судопроизводстве", поданного на соискание Демидовских премий*(834). Неофициальною, но написанною для военно-учебных заведений является одна из его работ: "Руководство статистики Европейских государств", вышедшая в 1856 г. в Петербурге*(835).

Все эти работы, за исключением одной, посвящены международному праву. Не касается международного права речь "О началах постепенного усовершенствования государства". Россия, говорит он здесь, "призвана самим провидением быть достойною представительницею славянскаго имени, держать в руках своих весы мира в Европе и сообщать племенам Азии образованность Европейскую" (с.14-15).

Из работ, посвященных международному праву, наибольший интерес представляет его пробная лекция, являющаяся как бы введением в читанный им курс международного права, которое в то время часто обозначалось термином "дипломатии".

Свою лекцию автор начинает с определения понятия дипломатии. Дипломатия, говорит он, имеет два значения: она означает, во-первых, совокупность нужных для дипломата наук и, во-вторых, отдельную науку, а именно науку "внешних между народами сношений" (с.478).

Дипломатия включает в себя прежде всего науки политические, или государственные, которые учат: а) как можно и как должно достигать цели государства ("науки политические философические", или "умозрительные") и б) каким образом оные уже достигнуты, бывают достигаемы или не были достигнуты ("науки политические исторические, или положительные"). Желательно соединение обеих точек зрения, ибо "без историческаго элемента мы бы блуждали в стране воображения; в отсутствии философического, хотя бы и узнали мы все части, все колеса огромной сей машины, но двигающая пружина осталась бы навсегда для нас скрытою. В первом случае мы имели бы утопию, а во втором сухой реестр материалов".

Государство может быть изучаемо с трех точек зрения: историко-статистической, экономической и юридической. Особый упор автор делает на историю. "История, сей путеводитель всех наук, занимает первое и главное место в дипломатическом курсе", - говорит он. Он не разделяет мнение тех, которые считают, что для дипломата ("новейшая история гораздо важнее, нежели история древняя и средних веков". Правда, "дипломатия более развилась в новейшия времена", но для нас важна в истории возможность следить "за успехами человечества", за сменою идеи; "мы именно доискиваемся того, каким образом осуществились идеи в установлениях общественных и политических" (с.482-483).

Одна из главных юридических наук, знание которых необходимо для дипломата, это - "право политическое положительное", или наука об устройстве и управлении государств. Но самая важная для него наука - это "право народов". Слово "народ" употребляется в трояком смысле: а) этнографическом, б) как составной элемент государства и в) как независимое государство. В этом последнем смысле употребляется это слово в выражении "право народов". Поэтому, говорит автор, ("право народов можно бы было назвать правом государств", но "для избежания нововведений" он сохраняет "давно уже принятое выражение: право народов" (с.489-490).

"Взаимныя между народами права и обязанности суть или такия, кои, имея свое начало в самой натуре народов и в натуре их отношений, проистекают из законов разума, и сие составляет естественное право народов (ius gentium naturale seu necessarium); или же основываются на явном условии, то есть трактатах, или на обыкновениях и аналогии, и сие именно составляет положительное, или, лучше сказать, практическое право народов (ius gentium positivum seu practicum seu voluntarium, id est pactitium et consuetudinarium)" (с.491).

"Некоторые публицисты, - говорит автор, - не признают существования естественнаго права народов, называя оное пустым вымыслом воображения, без всякаго положительнаго основания: Иные опять не признают существования положительнаго права народов:" Сделав свои возражения, автор приходит к заключению, что "нельзя сомневаться в существовании положительного права народов, хотя сие право без помощи естественнаго права народов с трудом могло бы представить систему науки" (с.491, 494).

После этих общих замечаний автор переходит к истории международного права ("дипломатии") и научной его обработки. "Дипломатия, - говорит он, - существует столь же давно, как и сношения между народами: но ея действия и их формы не всегда были одинаковы". Дав краткий очерк международного права в древнем мире, у евреев, у греков и у римлян, он констатирует, что "наука права народов не могла развиться у древних", хотя Платон, Аристотель, греческие историки и римские юристы "делали некоторыя замечания относительно права народов".

Автор полагает, что "признаваемая ныне Европейскими и большей частью Американских государств система права народов есть единственное явление в истории". Он дает очерк истории международного права, начиная со средних веков и кончая Священным союзом 1815 г., к которому он относится положительно. Далее следует краткий, но насыщенный содержанием обзор науки (с.505-507).

"Науки политические, - говорит автор, - :подвержены общему упреку в неимении точной основы, представляя почти столько различных теорий, сколько было писателей, ими занимавшихся", но "различие теорий не может быть доказательством отсутствия основных начал, и науки политическия, не взирая на различие систем, основаны на законах твердых и непреложных: Правда, что сии начала не имеют всегда точности математической, то есть точности вычислений; но их очевидность не менее ясна: то есть очевидность разума", и он не признает "ни малейшего преимущества наук точных пред политическими". "Но умели ли мы понять, постигли ли законы разума, и можем ли надеяться когда-либо сего достигнуть?" "Всеобъемлющее совершенство не есть удел смертных: Но невозможность совершенства не должна нас приводить в отчаяние: Успех не может быть сомнителен", ибо "человечество вообще всегда подвигается вперед" (с.508-510).

Каковы же причины различия в теориях? "Первою и главнейшею причиною есть само качество изысканий в науках политических. Искусство сих изысканий состоит в верном объеме причин и следствий, для соединения оных в одно целое, и в выводе из оных основных начал"; "должно стараться сколько можно постепенно отыскивать первоначальную причину, и извлекать из каждого следствия окончательное заключение". "Но кто может смело похвалиться, что он умел отнести следствие точно к своей причине; что успел найти первую причину; что он обнял все проистекающия следствия:?" (с.511-512).

В заключение автор говорит о роли дипломата и значении его деятельности для государства: "он есть олицетворенный гений мира, как бы ниспосланный Богом, любящим человеком, чтоб противодействовать гению войны и утешать вселенную!" (с.519).

В своем "Руководстве статистики Европейских государств" (СПб., 1856) Ивановский излагает общее учение о государстве, что и было в его время предметом "статистики"; некоторые ее части касаются и международного права. "Международным правом, - говорит автор, - называется совокупность прав и обязанностей самостоятельных государств в их отношениях между собою. Это право служит основанием политической системе государств" ("Предварительные понятия", _ 8).

"Каждая наука основывается на двух началах: положительном и умозрительном. Начало положительное составляют данныя или факты; умозрительное же заключается в делаемых из них выводах. Соединение этих обоих начал необходимо для науки. Без начала положительнаго наука была бы игрою воображения, сплетением гипотез и утопий без всякой опоры, без всякаго практическаго применения. Без начала умозрительнаго положительныя данныя были бы бездушною массою" (там же, _ 12).

В основной части книги автор говорит о территории (ч.I, отд.1) и о населении (отд.II). Территорию он рассматривает не с юридической, а с географической и политической точек зрения; но в гл.V этого отдела учитываются и некоторые юридические моменты. Здесь говорится о разделении Европы на государства и дается классификация самостоятельных государств (_ 25 и 29). Для нас представляет интерес _ 27 - о морской территории и _ 28 - о границах.

"Кроме территории континентальной, заключающей в себе как сухое пространство, так и внутренния воды, государства, прилежащия к морям, имеют еще морскую территорию. Море в этом отношении может быть: а) береговое и б) территориальное.

До сих пор не определено с точностию, как далеко простирается власть государства на море, омывающее его берега. Более других утвердилось мнение, что государство повелевает на береговом море до той воображаемой линии, которой достигает ядро, брошенное из орудия, поставленного на берегу моря: Что касается территориального моря, то к его понятию относятся два условия: 1) чтобы оно было окружено землями одного и того же государства и 2) чтобы вход в него принадлежал тому же государству: следовательно территориальными морями могут быть только заливы и проливы:*(836) Прочия моря, заливы и проливы, несмотря на притязания некоторых государств*(837), особенно в прежние времена, по международному праву считаются свободными. Может, впрочем, случиться, что какое-либо государство, в силу трактатов, имеет право на береговое, или на территориальное море далее вышеуказанных пределов" (например, Дания - на моря, окружающие Исландию и Гренландию).

В отд.II - о народонаселении - некоторый интерес представляет распределение государств по их народонаселению на 5 классов: в 1-й класс входит 5 государств с населением не менее 17 миллионов (Европейская Россия, Австрия, Франция, Великобритания с Ирландиею и Пруссия), во 2-й - 8 государств с населением от 4 до 17 миллионов, в 3-й - 10 государств с населением от 1 до 4 миллионов, в 4-й - 6 государств (от ? до 1 млн) и в 5-й остальные 24 государства.

Часть II не заключает в себе никаких элементов международного права. В части III, посвященной "правительственным силам", автор говорит о посольском праве (_ 188-196). Очень подробно изложены права дипломатических агентов: 1) неприкосновенность, 2) неподвластность, 3) неподсудность по делам уголовным и 4) по делам гражданским, 5) право на богослужение, 6) освобождение от податей и пошлин, 7) право убежища, 8) права в отношении лиц, составляющих их свиту, и в отношении подданных отправившего их государства (_ 194). Последние два параграфа говорят о конгрессах (_ 195) и консулах (_ 196).

Морскому праву посвящена его небольшая (31 с.) монография "О правах Дании на Зундский и Бельтский проливы, преимущественно в отношении собирания пошлин" (СПб., 1848). Взгляды свои на юридическое положение моря Ивановский, как мы видели, вкратце формулировал десять лет спустя в своей "Статистике".

Во вступительных замечаниях к рассматриваемой нами монографии автор останавливается на "одном из самых важных и вместе с тем самых спорных" вопросов международного права, на вопросе о владычестве на море.

"Не подлежит сомнению, - говорит он, - что море не может быть предметом частной собственности: Гораздо труднее решить, может ли море подлежать исключительной власти - исключительному территориальному завладению отдельных государств" (с.3). "В средние века: португальцы, испанцы, голландцы и англичане объявили свои права на исключительное владение не только заливами и проливами, но даже обширными морями, обширными частями открытаго океана. Другия государства, как то: Венеция, Генуя, Дания, Швеция, а в последствии и Турция, следовали этому примеру: В скором времени и ученые принялись за решение вопроса о владычестве над морями, стараясь доказать теоретически справедливость притязания, которое доселе основывалось на одном только фактическом владении" (с.4). "Публицисты разделились на многочисленныя партии: истина и справедливость нашли немногих защитников. Приверженцы владычества на море употребляли все возможныя юридическия тонкости, чтобы доказать справедливость своего мнения: Но ни юридическия тонкости, ни фактическое владение не служили доказательством справедливости владычества на море; законы даннаго государства имеют силу только для этого государства: трактаты обязуют только те державы, которыя их заключили; давность же не имеет никакого основания в праве народном" (с.5). Начала вооруженного нейтралитета 1780 г., "столь ясно выражающия общую идею правды и справедливости в отношении к свободе морей, приняты были почти всеми государствами и нанесли смертельный удар прежней системе". "Ныне никто уже не утверждает, что открытое море или целые океаны могут подпасть владению отдельных государств; предметом возможнаго завладения считается только море береговое на разстоянии пушечнаго выстрела от берега, и море территориальное, т. е. заливы и проливы, окруженныя со всех сторон землями одного и того же государства, безусловно владеющего проходами" (с.6).

После этих вступительных замечаний автор переходит к своей непосредственной теме. Определить точно время установления Зундской пошлины невозможно, говорит он и сообщает некоторые данные о ней, относящиеся к XIII и XIV вв. (с.7-9): "Положительное определение трактатами зундских и бельтских пошлин, равно как и других условий, относящихся до прохода чрез Зунд и Бельт, начинается с половины XVI ст." (с.9), и автор переходит к рассмотрению этих трактатов: а) с Нидерландами (с.9-12), б) с Ганзейскими городами (с.12-13), в) с Швециею (с.13-16), г) с Франциею (с.16-17), д) с Англиею (с.17-18), с с Россиею (с.18-20), ж) с Пруссиею (с.20-22) и прочими государствами (с.22). В отношении России он подробно излагает постановления договора с Данией 10 октября 1782 г., подтвержденного договорами 1814 и 1831 гг.

В заключение автор обращается к своим читателям, указывая, что в данном случае имеется пример, "где взаимныя отношения между государствами определены положительным образом: без такого же определения, - говорит он, - все философския начала права народов, хотя бы самыя верныя и непреклонныя, при столкновении разнородных интересов самостоятельных государств, непризнающих над собою ни власти, ни суда, останутся всегда спорными в практическом применении. Следует ли из этого, - спрашивает он, - что теоретическое исследование идеи правды и справедливости в отношении к международным правам и обязанностям будет трудом совсем безплодным, или даже совершенно безполезною и фантастическою утопиею. Так думать, - было бы отрицать господство разума, было бы сомневаться в возможности успехов человечества". Интересы государств требуют взаимного урегулирования их отношений, и "наука права народов не может и не должна отказать в своем содействии" (с.22-23).

Ивановскому пришлось высказать свои взгляды и по праву морской войны. Он сделал это в своем разборе книги Д.И. Каченовского "О каперах и призовом судопроизводстве", представленной на соискание Демидовских наград. По его мнению, вопрос о морском нейтралитете "почти исчерпан с догматической точки зрения, но история его дает еще исследователю много простора". Он приветствует в книге выяснение автором вопроса, "каким образом ни чьей власти над собою непризнающие корсары превратились в ответственных каперов", вопроса, которого "до сих пор почти никто еще не коснулся". Лучшей капитальной частью книги он считает очерк периода с 1793 по 1815 г., где автор обратил особое внимание на внутреннее законодательство Англии и Франции.

Рецензент, по-видимому, вместе с автором, "склоняется в пользу свободы нейтральной торговли и к освобождению ее от всех тех стеснений, которыя не вытекают из разумной идеи войны". Но он оспаривает мнение Каченовского, что "призовые суды суть учреждения международные". "Практика международная, - говорит он, - логичнее г. Каченовскаго в этом отношении. Ея правила сообразнее с идеею нейтралитета. Никогда, ни в каком случае воюющий не имеет юрисдикцию над нейтральным. В глазах нейтральнаго призовой суд воюющего есть только государственное установление той державы, которой принадлежит капер". "Автор считает в призовом суде капера истцом, а нейтральнаго ответчиком". Ивановский с этим не согласен. "Вообще автор, - говорит он, - слишком снисходителен для призовой практики английской и смотрит на решения Уиллиама Скотта, как на применение начал международного права", между тем как "знаменитый судья никогда сериозно не придерживался ни Consolato del mare, ни других источников положительнаго международнаго права, ни требований справедливости, и что вся его теория призоваго судопроизводства основана на жалких софизмах и направлена к совершенному разрушению нейтральной торговли".

Резюмируя все сказанное о работах Ивановского по международному праву, мы должны отметить в них сочетание элементов исторического и теоретического, положительного права и естественного или, как он предпочитает называть их, - практического права и философии права. Их взаимодействие необходимо для прочности права и возможности дальнейшего его развития. "Философския начала права народов, - говорит он, - хотя бы самыя верныя и непреклонныя, при столкновении разнородных интересов самостоятельных государств: останутся всегда спорными в практическом применении".

В соответствии с этим Ивановский признает, что положительное право предшествует теории и что оно возникает одновременно с возникновением международных сношений. Для обозначения его он употребляет то старые термины "дипломатия" и "право народов", то термин "общенародное право", принятый университетским уставом 1835 г., то новый термин "международное право" и считает, что правильнее всего было бы употреблять термин "право государств".

В работах своих он уделяет внимание многим вопросам международного права. У него мы найдем введение в курс международного права, его историю, учение о государстве, о его территории и населении, о море, об органах международных сношений; у него нет права войны, за исключением учения о морском нейтралитете.

Ивановский твердо верил в будущее науки международного права, не признавал "ни малейшаго преимущества наук точных перед политическими", ибо в них "очевидность разума" заменяет "точность вычислений".

Лешков В.Н. (1810-1881). Сын причетника, уроженец Черниговской губернии, Василий Николаевич Лешков*(838) в 1820 г. поступил в Черниговское духовное училище, потом в семинарию, по окончании которой в 1829 г. был принят в Главный педагогический институт в Петербурге. Окончив институт, Лешков в 1835 г. был отправлен в Берлин, где в течение двух лет слушал лекции Савиньи по римскому праву, Геффтера - по уголовному, Ганса - по международному, Раумера и Ранке - по истории. Побывав затем в университетах Лейпцигском, Пражском и Венском, Лешков в 1838 г. вернулся в Россию и в следующем году был назначен адъюнктом по кафедре общенародного права в Московском университете. В 1841 г. он защитил докторскую диссертацию на тему "Историческое исследование начал неутралитета относительно морской торговли" и в следующем году был назначен экстраординарным профессором по той же кафедре, но уже через два года, в 1843 г., перешел на кафедру законов благоустройства и благочиния, как называлось в то время полицейское или административное право. Однако лекции по международному праву Лешков продолжал читать до 1852 г., когда эту кафедру занял М. Н. Капустин, и еще в 1847 г. прочел в торжественном заседании университета речь "О древней русской дипломатии". К вопросам международного права он возвращался даже в 50-х годах, как по поводу выхода в свет первых томов "Памятников дипломатических сношений" *(839), так и в качестве официального рецензента на представленные в юридический факультет Московского университета диссертации по международному праву П.С. Бибикова*(840) и М. Н. Капустина*(841).

Заняв кафедру законов благоустройства и благочиния, Лешков стал разрабатывать вопросы административного права. Уже в 143 г., при вступлении на новую кафедру, он счел нужным изложить свои взгляды на эту науку*(842). Интерес его сосредоточился на истории административного права в древней Руси. Это отвечало его славянофильским симпатиям, которые внушены были ему Погодиным. Последний, разбирая его диссертацию, писал: "Отдаем полную справедливость его ясности и отчетливости. Французские руководства имели на него полезное влияние. Он обещает нам по первому опыту дельнаго публициста:"*(843).

Погодин дал ему совет заняться дипломатической историей России, которому Лешков последовал, посвятив свою ближайшую работу, как уже было сказано, "древней русской дипломатии".

Наибольшую известность доставила Лешкову его основная работа по истории Московской администрации, в которой подведены итоги его исследований в этой области. Она вышла в Москве в 1858 г. и озаглавлена: "Русский народ и государство. История русского общественного права до XVIII века"*(844). В ней Лешков ярко выявил свои славянофильские взгляды в идеализации допетровской Руси. Он выдвинул, как это сделал в Западной Европе Роберт Моль, выступая противником индивидуалистических теорий XVIII и начала XIX в., промежуточное звено между индивидом и государством: общество с его органическими союзами.

Лешков был видным общественным деятелем: был членом Московского губернского земства, состоял председателем Московского юридического общества (1864-1880), редактором "Юридической Газеты" (1866-1867) и "Юридического Вестника" (1871-1880), был инициатором и председателем первого съезда юристов, собравшегося в 1875 г.

Под конец своей жизни Лешков уделял много времени общим вопросам права и его истории. В докладе, прочитанном в Юридическом обществе 11 декабря 1872 г., "Об основном источнике и общем строе права"*(845) Лешков говорит: "Народ есть объединенная и обособленная от своей общей среды часть человечества" (с.45). ":Обособление вполне реализуется для народа в момент овладения страною или землею" (с.47). Он называет это господством "в пределах известной страны" (с.48), отражая в этом отношении взгляды В.А. Незабитовского на территорию, как на пространственный предел государственной власти. "Первая форма народной организации проявилась у нас в обществе земском или в земской организации:" (с.49); государственная власть явилась позже. Право создается народом, как язык (с.52-53).

Перехожу к рассмотрению работ Лешкова, посвященных вопросам международного права.

Первою работою В. Н. Лешкова по международному праву была его докторская диссертация: "Историческое изследование начал неутралитета относительно морской торговли"*(846).

Во введении (с.I-XX) автор определяет понятие нейтрального государства, указывает его содержание, а также систему и порядок изложения.

":Не всякая держава, которая не участвует в военных действиях, есть государство неутральное", - говорит автор. "Для того, чтоб известная держава получила характер государства неутральнаго, требуется, чтоб она состояла в связи с воюющими, имела с ними сношения, была среди войны, medius in bello, как говорили Римляне". Непринятие этого во внимание было, полагает он, причиною сбивчивости определений нейтралитета. Он приводит определения Гроция, Пуфендорфа, Ваттеля, Мартенса, Клюбера и др. и дает свое определение, а именно, "что неутралитет есть новое состояние, которое происходит из стечения или столкновения военных обстоятельств с законом свободы мирных сношений: Из этого то столкновения интересов государств мирных с выгодами государств воюющих должно образоваться понятие неутралитета" (с.I-VII).

"Главное здесь - определить: какая сторона и в какой мере должна уступить в этой борьбе и в этом столкновении: Писатели обыкновенно держали сторону государств неутральных, и таким образом первые нарушают неутралитет". Государство может не принимать участия в войне, "но присвоить себе, односторонне, права неутралитета, свободу и безопасность неограниченных сношений с воюющими, не принимая на себя никаких обязанностей относительно этих государств - неутральная держава не в праве" (с.VII-IX).

Более важен вопрос, "в какой именно степени и какия сношения мирныя могут подлежать ограничению со стороны государств воюющих. Ответ на этот вопрос составляет предмет всего учения об неутралитете" (с.XI).

"Ограничения касаются или предмета торговли, или места или способа производства, формы ведения торговли". Что касается предмета, то речь идет о военной контрабанде (заповедные товары); статьи договоров, определяющие, когда захват этих предметов возможен, "называются статьями, устанавливающими отношение флага к грузу и груза к флагу"; запрет сношений с местами обойденными, осажденными, "зовется в Науке учением о блокаде". "Следствием вышеозначенных ограничений: было право воюющих держав останавливать корабли неутральных государств для решения вопросов об принадлежности судна и направлении, о свойстве груза и назначении. Способ освидетельствования составляет учение об осмотре:" Таковы "составныя части учения об неутральной морской торговле" (с.XII-XV).

Исторически каждая часть может быть рассмотрена отдельно, но удобнее "совместное" рассмотрение их по периодам. Таких периодов, начиная с IX в., автор различает семь. Изложение по отдельным периодам обильно документировано. В каждом периоде автор рассматривает отдельно вопросы о военной контрабанде, об отношении флага к грузу и груза к флагу, о блокаде и об осмотре и дает простую, краткую и ясную характеристику права нейтралитета в каждом периоде, характеристику, какую трудно найти в работах современных Лешкову западноевропейских исследователей. Изложив историю нейтральной торговли по отдельным периодам, Лешков кончает свое исследование "Общим заключением": ":путем историческаго разсмотрения договоров и дипломатических актов, - говорит он, - мы дошли до результата догматическаго и установили закон народнаго права. При этом мы отступили от принятаго в сочинениях многих знаменитых писателей обычая выводить законы народнаго права из разума и основывать начала внешней жизни государства на праве естественном. Тогда как у них все решает разум, у нас история, и мы ни слова не говорим об положениях естественнаго права на счет неутральной морской торговли". Лешков противопоставляет "свое убеждение целому ряду писателей народнаго права, с Гуго Гроция до Вателя", но за его методу "говорят новейшие писатели: Клюбер и Мартенс", а за его положения - государственные акты.

В заключение он считает нужным ответить на три вопроса: 1. "Все ли государственные договоры: выражают несомненное, непринужденное согласие?" 2. "Должно ли, можно ли считать положения этих договоров законами, обеспеченными общим согласием государств, составляющих субъект народного права?" и 3. "Имеют ли (эти. - В. Г.) начала: ту внутреннюю необходимость, которая должна отличать всякий общий юридический закон?" На все эти вопросы он дает утвердительный ответ (с.145-152).

К исследованию, как полагалось при представлении диссертаций, приложены тезисы ("Положения").

В начале 40-х годов Лешков, кроме рассмотренной нами докторской диссертации, напечатал еще несколько журнальных статей по различным вопросам международного права: о литературной собственности, о правах иностранцев, о праве осмотра.

Статья: "Вопрос о литературной собственности с точки зрения народного права" напечатана в "Юридических записках" П. Редкина*(847). Это первая в России работа по данному вопросу. Автор - сторонник международно-правовой защиты литературной собственности. "Внутренних законов, - говорит он, - недостаточно; необходимо заставить уважать эту неприкосновенность прав авторских в чутких пределах. Через это вопрос о литературной собственности переносится в сферу народнаго права". "Вопрос кажется простым и ясным, но на деле возникает множество затруднений в виду различия законодательств".

В союзах государств и в союзных государствах вопрос решается легко изданием общего закона. В Германском Союзе имеется закон 1837 г. Труднее решается вопрос в отношениях между государствами, не связанными союзом. Там необходимо международное соглашение. Случаи таких соглашений уже имеются.

В следующем 1842 г. в тех же "Юридических записках" появилась статья Лешкова: "Взгляд на состояние права иностранцев, по началам Европейскаго народнаго права вообще, и в особенности по законам отечественным"*(848).

"Закон взаимности, действующий в сношениях между государствами Европы, - говорит автор, - принял под свое покровительство отдельных их членов:", их подданных; он "заставляет забывать различие в месте рождения и жительства". Но это достижение новейшего времени. Автор говорит о положении иностранцев в древности, в средние века, в Московской Руси XVII в., о варварских обычаях в старой Европе: 1) droit de naufrage, Strandrecht, 2) Wildfangsrecht, 3) ius albinagii, droit d'aubaine, - которые постепенно были отменены в отдельных государствах.

В настоящее время, говорит автор, иностранцам предоставляется свобода въезда и отъезда, свобода жительства, но их все же отличают в правовом отношении от собственных подданных, и автор подвергает рассмотрению положение иностранцев по отношению: 1) к гражданским правам, 2) гражданскому судопроизводству, 3) семейственному праву, 4) праву состояний и 5) уголовному праву. В последнем разделе он говорит о внеземельном действии законов и судебных приговорах (с.26) и о выдаче (с.27-29).

Статья заканчивается переходом к вмешательству. Уже в применении уголовных законов "начинается область вмешательства, право интервенции, - говорит автор. Свойство других законов, например финансовых, религиозных и т. д., дает повод ко вмешательству гораздо обширнейший, и учение о применении этих законов к иностранцам служит переходом к учению об интервенции" (с.29). К сожалению, свои взгляды на этот вопрос Лешков не успел высказать публично, так как постепенно отходил от занятий международным правом.

Но Лешков успел еще высказаться по одному из актуальных вопросов международного права своего времени - о праве осмотра кораблей на море*(849). Статья его - горячая защита права осмотра и святости договоров. Вызвана была статья отказом Франции ратифицировать договор, заключенный ею в декабре 1841 г. с Россией, Англией, Австрией и Пруссией об осмотре судов, заподозренных в негроторговле. Это, говорит Лешков, было нарушением международного права; но (французская) Палата пошла дальше и потребовала отказа и от договоров об осмотре судов, заключенных с Англией в 1831 и 1833 гг. "От договоров об осмотре, - продолжает автор, - легко перейти к трактатам торговым; от торговых к мирным; а там и к актам новейших Конгрессов: отречься от всех своих обязательств". "Не говорите, будто Франция, нарушая договоры об осмотре, может все-таки питать уважение к остальным договорам и трактатам: нарушение естественно и необходимо ведет за собою нарушение многих договоров и положений народнаго права. Осмотр существует не для одной цели, прекратить и уничтожить торг неграми: Осмотр для уничтожения торга неграми есть следствие положения, принятаго в Европе, что этот торг тоже, что морской разбой".

Французы ссылаются на то, что осмотр не совместим с честью флага. А осмотр во время войны? - спрашивает Лешков. "Осмотр, - говорит он, - есть установление современное мореплаванию:"; его знал "Морской консулат" (глава 273-я), и Франция заключила ряд договоров об осмотре в XVII и XVIII вв.; ":.никогда осмотра не считали актом, оскорбительным для народной гордости", тем более, что он не касается судов государства - военных. Кроме того, можно обеспечить честь флага, сопровождая суда военным конвоем. "Лучшее средство спасти честь флага, в этом случае, дано в акте Вооруженнаго Нейтралитета:" За остановку и осмотр без всякого повода установлена ответственность.

Некоторое отношение к международному праву имеет и статья Лешкова: "Несколько слов об немецком таможенном или пошлинном союзе"*(850), но он не признавал за последним международно-правового значения. "Пошлинный союз, - говорит он, - делая тождественными самые важные интересы государств, получает характер политической связи и против воли возбуждает опасения". "Я считаю немецкий пошлинный союз учреждением чисто-Германским, которое не может иметь всеобще-европейскаго применения. Следовательно свобода торговли не может быть признана в Европе" (с.460-461).

Важнейшей работой Лешкова, относящейся к международному праву, является его речь, произнесенная в торжественном собрании Московского университета 17 июня 1847 г., - "О древней русской дипломатии"*(851).

Лешков делит историю русской дипломатии до Петра I на два периода, рубежом для которых является царствование Ивана III. Первый период - это "дипломатия Руси", второй - "дипломатия Московского государства". В каждом из этих периодов он рассматривает три "главных момента русской дипломатии": "направление внешней политики, орудия, законы".

Дипломатию Руси автор делит на дипломатию Варягского периода и дипломатию Удельной Руси. В Московском государстве князь превращается в государя, народ - в подданных; создается единый народ с единым князем и православной верой; русская земля становится "территориумом". Иван III "начертал для преемников новый план государственной политики": Территориальное единство России - господствующее начало русской государственной политики; народ исповедует единую веру, скрепляющую государство; понятие о Московском государстве отражается в его титуле (с. 60-65). "Два главных вопроса русской дипломатии - составление русского государства сообразно всему объему понятия о его территориуме, народе и государе, - и уничтожение препятствий к развитию внутренних сил России". Александр (Литовский), жалуется Иван III, ": послов и гостей не пропущает, да с русских послов посылаемых чрез его землю к Папе и другим государем тамгу берет и пошлины, послов задерживает, гостей грабит" (с.66).

":Задачи, определявшие направление русской политики в 17 веке, были только возобновлением (после смутного времени. - В. Г.) политических задач 16 столетия", но в законах дипломатии существует "внутреннее различие": до XVII в. это - дипломатия Московского государства, в XVII в. - ":как государства, равного всякому другому и готового вступить в систему государств, руководствующихся общим народным правом" (с.67).

Автор в заключение обращает внимание на новые термины XVII века: покрышка - pretexte; всегда прибавитель - semper augustus; благовосприятие - ratification; чинящие - agens; отворчатые - patentes.

Историк Погодин приветствовал появление книги Лешкова. "Автор, - говорит он*(852), - имеет право на благодарность: он пролагает новую дорогу, которая никогда не бывает сначала прямою. Он сам пойдет по ней в другой раз и исправит многое; другие по его следам". "Пожелаем даровитому автору, - заканчивает он свой разбор сочинения Лешкова, - успеха при дальнейшем разрабатывании избраннаго им новаго поля:"

Иначе отнесся к работе Лешкова другой московский журнал - "Московский телеграф". "Это, - заявляет анонимный рецензент, - типичное произведение отвлеченной учености, которая ко всему безразлично приступает с известными заранее готовыми формулами". "Действительно, живая наука говорит, что дипломатия, международные отношения, возможны только с того времени, когда народ выработал в себе понятие о праве, юридические элементы: далее, когда те народы, с которыми он сносится, находятся точно на такой же степени развития" - не половцы и печенеги. "Исполненный формальной учености, - продолжает рецензент, - он (автор. - В.Г.) не обращает внимания на основное начало, которое дает жизнь и значение всему остальному; есть договор - вот и дипломатическое отношение; есть война - вот и военное международное право". Труд автора, заключает рецензент, "как собрание материалов имеет свои достоинства, но как ученое сочинение - совершенно незначительно и более затемняет, чем раскрывает истину"*(853).

Лешкову несколько раз приходилось возвращаться к вопросам дипломатической истории России. Поводом послужил выход в свет "Памятников дипломатических сношений России" и представление П.С. Бибиковым и М.Н. Капустиным в Московский университет своих диссертаций.

В начале 50-х годов появились первые тома "Памятников дипломатических сношений древней России с державами иностранными"*(854). Лешков приветствовал появление первого тома*(855), отметив "Предисловие", в котором был дан очерк Посольского и Разрядного приказов с "ясным общим очертанием посольских обычаев и всего посольскаго производства" и выразив желание, чтоб было изображено "учено-исторически происхождение и дальнейшее развитие нашей древней дипломатии", чем был бы осуществлен план Екатерины II, "чтоб нам не в чем было завидовать ни общему собранию Дюмона, ни частному, английскому, Реймера" (с.329-330). Лешков верно заметил, что слова "с державами иностранными" в заглавии книги являются излишними.

По выходе второго тома "Памятников" Лешков дает, на основании документов двух первых томов, очерк посольского права*(856). Он говорит о рангах, иммунитете, о приеме и отпуске послов. Главная мысль, замечает он, "состоит в высоком понятии России о величестве, и достоинстве, и чести русского царя"; "в русской дипломатии существовали разумныя основания и разумныя границы формальностей" (с.129), "понятие о величестве царя распространяла русская дипломатия на все коронованная главы" (с.130-131).

Выходу третьего тома Лешков посвятил две статьи*(857). Документы этого тома (1632-1660 гг.) свидетельствуют уже, по его мнению, о "приближении того времени, когда Россия будет призвана дополнить своими вопросами, своими началами, своим весом вопросы, начала и вес общеевропейской дипломатии" (с.43). Отметим некоторые другие суждения Лешкова, вызванные чтением опубликованных документов. "По здравой теории русской древней дипломатии, война есть суд божий, - что досталось войною, досталось судом божим, - а что бог даровал государю, того никто отнять у него не может, не в праве, и то должно быть обезпечено в титуле за Россиею" (с.134). "В чем же состояла сила русской дипломатии", - спрашивает Лешков и отвечает. - "В удержании отечественных исторических начал. Для всего, в древней Руси, существовали свои образцы, прототипы, данные прошлою жизнью народа, или его историею". Задачей нового поколения было приложить их "к новому времени или особому обстоятельству" (с.135). "Еще в XV веке нас хвалили, но в XVI уже начинают бранить, а в XVII еще больше. Какое же основание брани? Чистая клевета, или невежество" (с.136).

В 1852 г. в Московский университет представлены были две диссертации - П. С. Бибикова и М. Н. Капустина - обе исторические. Первая была посвящена международному праву в Древней Греции*(858), вторая - московской дипломатии. Эта последняя озаглавлена: "Дипломатическия сношения России с Западною Европою во второй половине XVII-го века" (М., 1852). Рецензия Лешкова помещена в "Москвитянине"*(859). Она подписана 2 мая 1852 г.

"Общенародное право, - замечает Лешков по поводу появления книг Бибикова и Капустина, - начинает обращать на себя внимание в нашем отечестве". "В наше время, для иных, остается еще вопросом народное право. Не должно ли остановиться на государственном, спрашивают они, и возможно ли право более общее и более высокое, чем государственное право? Забывают при этом, что право необходимо в каждом человеческом обществе; :что по различию обществ должны являться различныя сферы и формы прав; что есть общество, в которое вступают сами государства, и что для этого высшаго общества должно быть высшее, особое право - международное, междугосударственное, народное". Высшее право служит гарантией низшаго, и государственное право может быть обезпечено только народным правом. Новую историю можно понять только при изучении народного права. Мы рассматриваем теперь события с точки зрения нравственности и права, и этим объясняется "богатство сочинений по части народнаго права и новой истории", равно и издание трактатов и других дипломатических актов (с.87-90).

"Вопрос о дипломатии в древней России, - говорит Лешков, - есть раскрытие новой и важной стороны отечественной истории, - раскрытие, объясняющее нам моральное и религиозное состояние русскаго народа, и вытекающий оттуда взгляд Руси на окружавшие его народы и, потом, на все человечество. Этот взгляд можно характеризовать отсутствием исключительности и уважением к человеку, :независимо от того, Грек ли этот человек, Татарин или Немец. Это отсутствие исключительности: родиться оно должно было в глубине русскаго духа" (с.90); "русская древняя дипломатия есть наше народное достояние"; "она, по началам и составным элементам, не была ниже современной ей западно-европейской: реформа Петра В., в этом отношении, состояла только в дальнейшем развитии русской народной жизни".

Лешков оспаривает мнение Капустина, будто история международного права "начинается только со второй половины XVII века, именно с Вестфальскаго мира, и будто бы это предположение до такой степени основательно, что за него стоят и важнейшие авторитеты в науке Народнаго Права. Ссылаться на авторитеты, - говорит Лешков, - можно только тогда, когда мысль уже доказана собственным способом; иначе мы будем часто только повторять чужие промахи. С другой стороны, эти авторитеты, все до одного говорят против нашего автора" (с.92). Господствовавшее в науке международного права мнение было, действительно, таково, как это утверждал Капустин, и, оспаривая это, Лешков едва ли был прав; но он был прав, оспаривая господствовавшее мнение.

Лешков указывает порядок, в котором следовало излагать историю московской дипломатии: следовало говорить сперва о направлениях дипломатии ("собрание православной Руси в едино" и "приобретение морских пристанищ, или морских путей для сношения"), затем об "орудиях и формах" сношений (с.93-95). Он оспаривает мнение Капустина, будто "разработка народнаго права выпала на долю северным государствам", ибо "юго-западные государства не могли отрешиться от влияния Римскаго права". Он верно утверждает, что правильныя дипломатическия сношения начались на западе и юге Европы, а римское право отнюдь не служило препятствием, а "скорее можно предполагать, что теория Народного Права многим обязана именно развитию Римского Права"; "сам Гуго Гроций слишком пропитан началами Римскаго Права" (с.96).

Не нравится Лешкову вполне верное замечание Капустина, что "с переходом преобладания на северо-востоке от Швеции к России самое движение Народного Европейского Права перешло к нашему отечеству". Это не удовлетворяло его патриотического чувства: "это значит, - говорит он, - отрицать силу и могущество самородных идей русской дипломатии. Мы всегда были богаты своим, и ни в каком наследстве не имели нужды" (с.96). При этом он отмечает тот факт, что Россия и при жестокости войн XVII в. "держится правила, по которому военнопленные размениваются без выкупа. Это правило является, на Западе Европы, только к концу XVII века" (с.98).

Свой отзыв Лешков заканчивает словами: "Заключим утешительною надеждою, что автор Разсуждения, следуя историческому способу изучения и возделания Народного Права, может оказать этому предмету весьма важныя услуги, находя новыя основания для его положений в истории дипломатии, и привязывая его отвлеченныя начала к истории и жизни нашего отечества. Успех этой Науки и интерес к ней, в России, зависят от ея исторической методы" (там же).

По диссертации П.С. Бибикова "Очерк международнаго права в Греции" (М., 1852) Лешков был официальным оппонентом. Защита происходила 21 марта 1852 г. в Московском университете. В отзыве своем, напечатанном в "Москвитянине"*(860), Лешков ставит вопрос, можно ли говорить о международном праве в Древней Греции, существовало ли оно там и могло ли вообще существовать. "Врожденная сила человеческой общежительности, - говорит он, - вызывает самыя государства к союзам, сближениям, к составлению общества государств: где общественность, там и право". "Почему же не искать права народов в Греции, Риме". Но это "должно доказать исторически" (с.68-69).

В дальнейшем Лешков оспаривает основной тезис Бибикова, доказывающего, что у греков существовало международное право. У греков международного права быть не могло: "отношения почти не выступали за пределы греческих государств, связанных между собою единством племенным и религиозным; эти установления имели почти исключительное применение к делам и событиям греческим; эти правила были столь разнообразны, что никогда, без натяжки, нельзя назвать их общегреческими, и столь условлены племенным и религиозным воззрением Греков, что нельзя относить их к юридическим законам народнаго права". "Не убедит г. Бибиков читателя, - замечает Лешков, - в существовании народнаго права в Греции, за то даст возможность судить основательно о той степени, до которой идея о народном праве успела проявиться в Греции" (с.73).

"Для существования народнаго права, - полагает Лешков, - необходимо совместное и современное существование нескольких самостоятельных государств и гражданских обществ; эти общества должны взаимно признавать себя субъектами права и сноситься между собою, на равной ноге. Но и этим образуется только общая, внешняя связь между этими государствами; им недостает еще внутренней нравственной связи:" - общности цивилизации; современным государствам дало эту внутреннюю связь христианство. Бибиков, говорит Лешков, хотел найти там, в Греции, "полное осуществление народнаго права, где собственно находится только его зародыш" (с.74).

В конце своего отзыва Лешков упрекает Бибикова, что он "вооружается против положительнаго народного права. Будто бы оно так случайно :если изучают трактаты, для обоснования народнаго права, не думают, что трактаты данного времени заключают в себе все народное право. Говоря о положительном народном праве, нельзя не признавать основания его - трактатов. Таково свойство всякаго положительнаго права" (с.74).

Лохвицкий А.В. (1830-1884). По окончании юридического факультета Московского университета со степенью кандидата Александр Владимирович Лохвицкий*(861) был назначен в 1853 г. исполняющим должность адъюнкта Ришельевского лицея в Одессе по кафедре энциклопедии права. Защитив в 1855 г. магистерскую диссертацию на тему: "О пленных по древнему русскому праву (XV, XVI, XVII века)", он стал адъюнктом, а с 31 декабря 1856 г. профессором по кафедре истории русского права в том же Ришельевском лицее в Одессе; затем он перешел в 1861 г. в Петербургский университет на освободившуюся после смерти проф. Калмыкова кафедру энциклопедии законоведения и государственного права. В своей дальнейшей научной деятельности он больше уже не касался вопросов международного права.

В науке международного права А.В. Лохвицкий известен как автор статей по морскому праву и специального исследования по истории военного плена. Написание этих статей было вызвано Крымской войной.

Статья его "Морская война" представляет, как он сам заявляет, "изложение способов ведения морской войны, как они представлены Ортоланом" в его вышедшей в 1853 г. книге: "Regles internationales et diplomatie de la mer"*(862).

"Морская война, - говорит автор, - существенно отличается от сухопутной: частная собственность в последней считается неприкосновенной, безоружные жители не берутся в плен; в морской войне купеческие корабли, принадлежащие подданным неприятельской державы, захватываются наравне с военными, матросы их берутся в плен".

"Что касается средств войны", то "вовремя военных действий общенародное право дозволяет употреблять всякаго рода хитрость, кроме измены. В числе военных хитростей (стратагема) на море особенно важную роль играет фальшивый флаг". Англия пользовалась им часто во время войны с Францией. "В нынешней войне выставление фальшивых флагов было любимым делом англичан".

"Морская война до нашего времени сохранила еще одно важное различие от сухопутной: это корсарство". Автор подробно излагает правила, установленные международным правом для деятельности каперов.

В тех же "Московских ведомостях" Лохвицкий напечатал еще раньше две статьи о блокаде*(863). Они составлены, как он указывает, по книгам Ортолана и Отфейля.

Автор дает такое определение блокады: "Блокада есть морская осада, в которой неприятельский флот завладевает территориальным морем своего противника. Так как с правом обладания территорией и береговым морем связано право не допускать в оныя подданных и корабли других держав, то отсюда следует, что одна воюющая сторона, приблизив свой флот к берегам другой, имеет право запретить торговыя и другия сношения нейтральным нациям с блокируемыми местами".

Автор подробно останавливается на английской практике морской войны. "Англии, - говорит он, - принадлежит изобретение так называемой кабинет блокады или блокады на бумаге".

Во второй статье автор говорит о местах, которые могут быть блокированы. В заключение он останавливается на отдельных вопросах, связанных с установлением блокады; на вопросе о времени и на вопросе о нотификации.

Главною научною работою А.В. Лохвицкого является его магистерская диссертация, посвященная истории военного плена. Заглавие ее таково: "О пленных по древнему русскому праву (XV, XVI, XVII века). Изследование И. д. Адъюнкта Ришельевского Лицея Кандидата А. Лохвицкаго. Москва. В Университетской типографии. 1855".

В книге 6 глав, из которых каждая имеет свою особую нумерацию страниц. Главам предпослано "Введение"; в конце книги напечатаны "Положения", всего в книге 106 страниц.

"Для истории общенароднаго права в России, - говорит автор в своем введении, - все, что было до второй половины XV в., составляет археологию": не было России, были отдельные княжества. "С половины XV в. Россия является государством в общенародном смысле этого слова, вступает в правильныя дипломатическия сношения с европейскими государствами, сохраняя впрочем свою особенность", но "с XVIII века вопрос о пленных, вследствие тесной связи России с Европою, принимает то положение, в каком его поставило общенародное право, следовательно как оригинальный, этот вопрос является в нашем праве только с XV до XVII века". Вот чем объясняется ограничение автором своего исследования указанным отрезком времени.

В гл.I автор говорит о "состоянии пленных". Состояние их определяется как государственным, так и международным правом: "коль скоро государство вошло в сферу общенароднаго права, то должно, волею или неволею, подчиняться его положениям об этого рода лицах:" "Русская дипломатия XIV и XV века выработала весьма важныя начала народнаго права: о взаимной выдаче уголовных преступников... о праве гражданина одного княжества на гражданский иск в другом:; далее для разбора пограничных споров учреждаются сместные суды, для решения споров между князьями - суды третейские". "Еще более важныя начала были выработаны относительно пленных. Пленные по заключении мира взаимно возвращаются без выкупа и без поголовнаго размена". Автор подробно останавливается на постановлениях о военнопленных в Судебнике Ивана IV и в Уложении Алексея Михайловича, в частности на положении пленных, особенно мусульман, принявших христианство.

Глава II говорит о "натурализации пленных", в частности о принятии ими православия, что являлось "главной и притом безвозвратной формой натурализации". Глава III посвящена "освобождению пленных из рук Татар". Глава IV говорит "о мерах к освобождению пленных от Литвы, Польши и Швеции". Эти главы, наряду с первой, представляют наибольший интерес с точки зрения международного права.

Что касается вопроса о пленных между Россией и Литвой, то автор приходит к следующим выводам: "1) Каждое из двух государств желало полнаго взаимнаго возвращения пленных, когда по случайностям войны имело их менее, нежели его противник; 2) Государство, имевшее более пленных, соглашаясь производить размен одного пленного на другого равнаго ему достоинством, или на нескольких, в случае неравенства, за остальных брало выкуп; 3) Выкуп был и государственный и частный. Выкуп государственный мог состоять в деньгах, или в уступке земель: 4) Размен существовал и как частное, и как государственное дело, - и мог происходить даже во время войны: выкуп почти не простирался на крестьян:" "Таким образом древняя Россия в сношениях с Польшею дошла до полнаго размена пленных, не смотря на их число. Но этот размен касался только высшаго сословия: Мещане и крестьяне не возвращались".

Что касается Швеции, то "эта благородная и искони свободная нация, - говорит автор, - отличается в сношениях с Россией гуманностью и отсутствием мелкой придирчивости". Вопрос о пленных в сношениях России с Швецией впервые встречается в Московском договоре 1557 года. Когда шведские послы предложили полный размен пленных без выкупа, то московские бояре отвечали: "Вы, как виновные, обязаны без выкупа отпустить Россиян, купцов и других, вами захваченных; а мы, как правые, дозволяем вам выкупать Шведских пленных, у кого их найдете, если они не приняли нашей веры". "По Плюсскому договору 1583 г. условлен был полный взаимный размен пленных без выкупа. Это начало: сделалось постоянным в наших трактатах с Швецией".

Глава V "О постлиминии и вознаграждении за плен" носит более государственно-правовой, чем международно-правовой характер. Глава VI, последняя, посвящена "Ведомству дел о пленных". Факт войны мешает применению к пленным общего начала о вмешательстве отечественного государства в судьбу своих подданных в другом государстве. Имеются, однако, "1) картели о пленных; о способе их содержания, освобождения и проч., заключаемыя и во время самой войны между военными начальствами; 2) трактаты о судьбе пленных, заключаемыя во время мира, с тою естественною оговоркою, что война не разрушит их:" Наконец, "начало взаимности, имеющее такое важное значение относительно положения иностранцев, сохраняет свою важность и в вопросе о пленных".

В "Положениях", приложенных к книге, кратко сформулировано ее содержание. Всего положений 21.

Часть работы Лохвицкого, относящаяся к татарам, была до ее выхода в свет напечатана в трех номерах "Московских ведомостей" под заглавием: "О выкупе пленных у татар"*(864).

Довольно сдержанный отзыв о диссертации Лохвицкого дал М.Н. Капустин в "Русском вестнике"*(865). Рецензент находит, что работа Лохвицкого касается "более сферы государственной, чем международной. Такое преобладание должно по необходимости отразиться во всех сочинениях, которыя занимаются сношениями России с другими государствами в тот период ея исторической жизни, когда она еще не вполне вступила в международный союз, когда она развивала юридическия начала преимущественно из своей национальности. В сочинении "О пленных" международное право выступает весьма слабо и стоит отрешенно, каким-то чуждым явлением; но этот труд не совершенно безплоден: он представляет довольно полную картину положения пленных в древнем русском праве, на сколько это возможно на основании существующих источников. Сочинение г. Лохвицкого отвечает своей задаче и по исполнению стоит на степени разработки фактов".

Совсем иную оценку труду Лохвицкого дает в своем пространном отзыве А.Б. Лакиер*(866). Он приветствует "нашу историко-юридическую литературу с столь прекрасным приобретением", называет его работу "добросовестным и во всех отношениях удачным трудом" и выражает надежду "на дальнейшее обогащение ея (юридической литературы. - В.Г.) новыми произведениями пера г. Лохвицкого, котораго первый труд заслуживает полного одобрения, ибо вполне удовлетворяет современным требованиям науки".

Рецензент, отмечая "господство у нас, в юридической литературе, исторического направления", констатирует, что "историческия изыскания до сих пор менее всего были направлены на область международного права", ибо публикация исторических документов началась недавно, и предмет исследования требует сравнительного метода и предполагает в исследователе "особенную тонкость понимания и осторожность в приемах". Между тем, "вопросы об отношениях данного государства к другим, в известную эпоху исторического развития, есть дело особенной важности".

Дальше идет рассмотрение работы Лохвицкого по отдельным исследуемым им вопросам: 1) состояние пленных, 2) натурализация пленных, 3) освобождение пленных из рук татар, 4) о мерах к освобождению пленных от Литвы, Польши и Швеции, 5) о постлиминии и 6) о ведомстве дел о пленных.

"Верность мысли и правильность соображения, - говорит рецензент, - просвечивает и там, где, за отсутствием документальных доказательств, начинается область предположений"*(867).

В краткой заметке о сочинении Лохвицкого Н.Г. Чернышевский дал ему тоже вполне благоприятную оценку: "свод известий, - замечает он, - точен и полон", без претензий на общие выводы; "подобные труды всегда бывают полезны и заслуживают уважения" ("Современник", 1856. N 1 и в Собр. соч. Т.II. СПб., 1906. С.290).