2. История российского уголовного законодательства

История российского уголовного законодательства неразрыв­но связана с историей российской государственности. Оно всегда четко отражало специфику политического и экономического со­держания основных государственно-правовых институтов опреде­ленного периода. В связи с этим периоды развития уголовного законодательства органически совпадают с основными этапами развития российского государства. Соответственно история раз­вития российского уголовного законодательства с некоторой ус­ловностью может быть разделена на три периода:

1. уголовное законодательство досоветского периода (до октября 1917 г.);

2. советское социалистическое уголовное право;

3. постсоциалистическое уголовное право (этот этап начинается с при­нятия Конституции РФ, т.е. с конца 1993 г., хотя первые изменения в этом направлении в УК РСФСР были внесены еще в конце 1991 г.)¹.

Н.Ф Кузнецова называет эту периодизацию «странной», т.к., по ее мнению, «основанию рубрикации не ясны»², нам же представляется, что основания такой периодизации предельно просты. Первый период охватывает законодательство, соответствующее общественно-экономическим формациям, основанным на частно собственности (при желании его можно дополнительно подразделить на два этапа, соответствующих феодализму и капитализму как разновидностям указанных общественно-экономических формаций, что, однако, не меняет сути дела). Второй период связан с существованием социалистической общественно-экономической формации и третий – с формацией постсоциалистической. Что же до упрека Н.Ф.Кузнецовой относительно неравноценности выделенных периодов по времени, то упрек здесь надо предъявлять истории.

Заметим также, что периодизация, предлагаемая, в свою очередь Н.Ф.Кузнецовой, представляется нам куда более любопытной. Во-первых, история российского уголовного законодательства почему то свелась лишь к истории ХХ в. (куда делся предшествующий многовековой период непонятно). Во-вторых, излишняя, на наш взгляд, дробность периодизации (девять периодов) привела к тому, что в один этап (период) объединено уголовное законодательство периодов перестройки (1985-1991 гг.) и «реставрации капитализма» (1991-1998 гг.). Известно, что период перестройки вписывался в один общественно-политический и экономический строй – социализм, принципиально отличный от капитализма. Объединить их в один исторический период до Н.Ф.Кузнецовой не удавалось никому.

История российского уголовного права (как и любого права вообще) запечатлена в основных памятниках этого права. Кратко охарактеризуем их содержание.

Досоветский период

Русская Правда. Основным правовым памятником Древней Руси является Русская Правда. При всей сложности вопроса овремени ее происхождения большинство исследователей связыва­ют ее происхождение с именем великого князя киевского Ярослава Мудрого и утверждают, что пространная редакция Правды (па-⁴ мятник дошел до нас в двух редакциях — краткой и пространной) сложилась не позднее XIII в. Русская Правда, отражавшая процесс феодализации Киевской Руси, содержала в себе нормы в основном гражданского, уголовного и процессуального права. Преступле­ние в ней обозначалось термином «обида», под которой понима­лось причинение потерпевшему материального или морального вреда. Содержание обиды (ее оценка) зависело от сложившихся обычаев. Все преступления (обиды) делились на два рода — про­тив личности и имущественные. Субъектом преступления мог быть любой человек, кроме холопа (последние — это феодально зави­симые люди, приближавшиеся по своему правовому положению к рабам). За действия холопа отвечал его господин. Правда, в отдель­ных случаях потерпевший мог расправиться с холопом-обидчиком и без обращения к властям. Русская Правда существенно ограни­чивала кровную месть, что свидетельствовало о процессе усиления государственных начал уголовного наказания, резком возраста­нии роли князя и княжеского суда.

В Русской Правде еще не существовало возрастного ограниче­ния уголовной ответственности; не был известен и институт вменя­емости, но уже были заложены основы института индивидуализа­ции ответственности и наказания. Так, убийство при разбое нака­зывалось гораздо строже, чем убийство в драке. В этом документе можно отыскать и зачатки института соучастия в преступлении: например, размер наказания зависел от того, было ли совершено преступление в одиночку или несколькими лицами.

Высшей мерой наказания являлся «поток и разграбление». В разные времена эта мера понималась по-разному. Это могло означать и убийство осужденного, и разграбление его имущества, и изгнание с конфискацией имущества, и продажу в холопы. Вто­рой по тяжести мерой наказания была вира, т. е. своеобразный денежный. штраф в пользу князя. Вира обычно назначалась за убийство (за убийство простого свободного человека —40 гривен, за убийство представителя княжеской администрации — 80 гри­вен). За большинство преступлений наказанием была продажа, т. е. также денежный штраф, размеры которого различались в зависимости от совершенного преступления.

Псковская судная грамота и Новгородская судная грамота — памятники уголовного права Пскова и Новгорода XIII—XV вв. Эти памятники развивали основные положения Русской Правдыи отражали социально-политические условия периода феодаль­ной раздробленности Руси. Они являлись важнейшими законода­тельными документами Псковской и Новгородской феодальных республик, носивших определенные черты демократического го­сударственного устройства. По сравнению с Русской Правдой эти памятники уже ничего не говорят о кровной мести. В Псковской грамоте значительно изменилось понятие преступления. Преступ­ным признавалось посягательство не только на личность и имуще­ство, но и иное запрещенное законом деяние, в том числе направ­ленное против органов власти. Субъектами преступления по Псков­ской грамоте могли быть все свободные, хотя бы и феодально зависимые люди (о холопах эта Грамота не упоминает). В Псков­ской грамоте уже содержится упоминание о государственных пре­ступлениях (таковым являлся, например, «перевет», т. е. государ­ственная измена), о некоторых преступлениях против суда, более детально формулируется ответственность за имущественные пре­ступления (одним из наиболее опасных был поджог, за который полагалась смертная казнь).

Судебник 1497 г. Этот памятник относится к периоду усиления центральной власти, преодоления феодальной раздробленности, что в первую очередь было вызвано усилением экономических связей между русскими землями. Судебник был утвержден вели­ким князем Иваном III и его Боярской думой. Преступление в нем именуется «лихим делом». По Судебнику холоп мог уже быть субъектом преступления и самостоятельно отвечать за свои по­ступки и преступления. Дальнейшее развитие получила система преступлений, в частности, выделялись государственные и имуще­ственные преступления. К первым Судебник относил крамолу (например, отъезд бояр от великого князя к другому князю) и подым (это, по-видимому, призывы к восстанию против властей). Эти государственные преступления карались смертной казнью. К имущественным преступлениям относились разбой, татьба, ис­требление и повреждение чужого имущества, к преступлениям против личности — убийство (душегубство), оскорбление действи­ем и словом. Наказания ужесточались. Судебник предусматривал два вида казни — смертную и торговую. Виды первой законом не регулировались (практически же она исполнялась в виде повеше­ния, отсечения головы, утопления). Торговая казнь заключалась в битье кнутом на торговой площади и нередко влекла за собой смерть наказуемого. Как и Русская Правда, Судебник допускал такое наказание, как продажа, но уже только как дополнительное, т. е. в сочетании с торговой казнью.

Судебник 1550 г., изданный Иваном IV, отражал укрепление социально-политических основ Русского централизованного госу­дарства. Впервые в русском уголовном законодательстве преду­сматривался состав должностного преступления — вынесение не­правильного решения в результате получения взятки. Судебник вводил ответственность за ложное обвинение судей в умышленном неправосудии. Виновный наказывался за это сверх вины, т. е. помимо вынесенного ему приговором наказания еще и битьем кнутом, и тюремным заключением. В Судебнике впервые сделана попытка разграничить грабеж как открытое похищение вещи и разбой как хищение, связанное с насилием. Из воровства выделял­ся состав мошенничества. Появились составы государственных преступлений, например сдача города неприятелю.

Соборное Уложение 1649 г. Его принято называть Уложением царя Алексея Михайловича. Это крупный кодифицированный правовой акт, оказавший серьезное влияние на дальнейшее разви­тие российского уголовного права. Уложение представляет собой своеобразный Свод законов и состоит из 25 глав и 967 статей. Целый ряд глав был посвящен уголовному праву. Уложение отра­жало дальнейшее укрепление самодержавной власти и централи­зованного управления, юридическое оформление крепостного права, усиление дворянского землевладения, закрепление право­славия как идеологического фундамента государства. Следует от­метить, что в Соборном Уложении сделан значительный шаг в развитии уголовно-правовых норм Общей части. В нем впервые была сделана попытка законодательного разграничения деяний на умышленные, неосторожные и случайные. Вводились такие уго­ловно-правовые понятия, как необходимая оборона и крайняя необходимость, различались инициатор преступления, исполни­тель, пособник и укрыватель.

В Соборном Уложении усложняется система наказаний, а сами наказания ужесточаются. Предусматривалось широкое примене­ние смертной казни (в том числе в виде закапывания живым в землю, сожжения, заливания горла расплавленным металлом, чет­вертования, колесования). Широко применялись членовредитель­ские наказания, тюрьма, ссылка. По сравнению с ними уменьша­лась доля штрафных санкций.

Дальнейшее развитие получили нормы Особенной части. При этом наибольшее внимание уделялось борьбе с преступлениями, посягавшими на основы феодально-крепостнического строя. На первое по опасности место ставились религиозные преступления. За ними шли государственные преступления (государственная измена, посягательство на жизнь и здоровье царя и др.). Тяжкими преступлениями являлись фальшивомонетничество, подделка цар­ских печатей. Более или менее подробно описывались в Уложении другие преступления — воинские, имущественные, против лич­ности. По объему и богатству юридического материала, по уровню законодательной техники Соборное Уложение выгодно отлича­лось от современных ему европейских юридических памятников. Все это предопределило его длительную жизнь. Будучи принятым в 1649 г., оно вошло в Полное собрание законов Российской импе­рии 1830 г., в значительной мере было использовано при составле­нии XV тома Свода законов (в этом томе были собраны законы уголовные) и Уложения о наказаниях уголовных и исправитель­ных 1845 г.

Воинский артикул Петра I 1715г. В отличие от Соборного Уложения Артикул содержал нормы только уголовного права и фактически представлял собой военно-уголовный кодекс без Об­щей части. Основное его содержание составляло изложение воин­ских преступлений: воинская измена (тайная переписка или пере­говоры с неприятелем), различного рода уклонения от воинской службы (дезертирство, членовредительство и др.), преступления против подчиненности и воинской чести, против правил карауль­ной службы, против воинского имущества, злоупотребления на­чальствующих лиц по службе и др. Повышенные наказания влекли преступления, совершенные в военное время. Сурово карались преступления против мирных жителей. Фактически последние нормы были прообразом норм международного уголовного права о преступлениях против мира и человечества. Например, арти­кул 104 угрожал смертной казнью тому, кто, «когда город или крепость штурмом взяты будут... дерзает хотя вышнего или нижне­го чина, церкви, школы или иные духовные домы, шпиталь, без позволения и указу грабить или разбивать». В артикуле 105 такое же наказание полагалось за преступления против детей, священни­ков и стариков.

Тщательно разработанным в Воинском артикуле было учение о преступлении и ответственности. Последняя, например, твердо связывалась с принципом вины. Так, артикул 159 предписывал: «Но весьма неумышленное и ненамеренное убийство, у которого никакой вины не находится, оное без наказания отпустится». Даже за такое опасное преступление, как бегство с поля сражения, нака­зывались только виновные («Буде кто невинность свою ожидать может, они пощаду свою получат»). Артикул различал умысел, неосторожность и случай, например при убийстве и поджоге. В Артикуле подробно регламентировалось право необходимой обо­роны (в главах «О смертном убийстве» и «О зажигании, грабитель­стве и воровстве»). Некоторые положения о необходимой оборо­не, в частности о наличности посягательства, вполне современны­ми выглядят и в наши дни («Не должен есть от соперника себе первого удара ожидать, ибо чрез такой первый удар может тако учиниться, что и противится весьма забудет» — артикул 157). В ряде случаев Артикул предусматривал ссылку на «крайнюю нуж­ду», т. е. на крайнюю необходимость, при сдаче крепости, при краже «из крайней голодной нужды».

Наказание преследовало цель устрашения, что достигалось не только его угрозой, но и публичным исполнением. Смертная казнь предусматривалась безальтернативно в 74 артикулах и в 27 — на­ряду с другими наказаниями. Как и прежнее законодательство, Воинский артикул сохранял членовредительские наказания. Было введено новое наказание — «шельмование», которое в будущем превратилось в «лишение прав состояния». Оно определялось как «тяжелое чести нарушение, которого имя на висилице прибито, или иначе его от палача переломлено и вором (шельм) объявлено будет».

Воинский артикул предусматривал смягчение наказания за преступления, совершенные в состоянии крайнего возбуждения (аффекта). В отличие от Соборного Уложения совершение пре­ступления в состоянии опьянения не только не смягчало наказа­ния, но, наоборот, усиливало его. Отягчающим вину обстоятельст­вом признавалось совершение убийства особо мучительным спо­собом, убийство отца, матери, ребенка. Повышенное наказание применялось к рецидивистам.

Будучи военно-уголовным кодексом, Артикул предусматривал и общеуголовные преступления: посягательства против веры, пре­ступления против особы государя, убийство, половые преступле­ния, поджог, кражу, грабеж, ложную присягу. В связи с этим Воинский артикул мог применяться не только к военнослужащим.

Главными источниками российского уголовного права вплоть до 1 января 1835 г. (время введения в действие Свода законов Российской империи) продолжали оставаться Соборное Уложение 1649 г. и Артикул воинский Петра I 1715 г. Однако наряду с ними действовало множество других нормативных актов уголовно-правового характера (преимущественно императорских указов), которые формулировали уголовно-правовые нормы, нередко расходящиеся по своему содержанию с нормами Уложения и Артикула. Такое «многозаконие, - считал, например, П.П. Пусторослев, - расшатывало правовой порядок в государстве, сильно затрудняло отправление уголовного правосудия и открывало широкий простор судейскому произволу, проникнутому своекорыстием и лицеприятием»¹. Это понималось и верховной властью. Еще Петр I в своем Указе от 17 апреля 1722 г. отмечал, что в судах играют в законы «как в карты, подбирая масть к масти» и добиваются указа «на указ, дабы в мутной воде удобнее рыбу ловить»². В связи с этим уже в начале XVIII века стали учреждаться комиссии по разработке и изданию нового уголовного уложения. На протяжении почти ста лет работа этих комиссий была безуспешной. Так, например, уже Александр I в 1801 г. учредил десятую по счету комиссию во главе с П.В. Завадовским Комиссию составления законов. В 1804 г. ее возглавил министр юстиции Новосильцев, однако фактически, по признанию Н.С.Таганцева, «главным деятелем» этой комиссии был ее главный секретарь и референдарий барон Розенкампф - «лифляндец родом, человек, получивший теоретическое образование за границей, но не знавший совершенно ни России, ни русского языка»³. Отрицательную характеристику как Розенкампфу, так и деятельности этой комиссии дал М.А.Корф -- крупный сановник (с 1843 г. член Государственного совета), непосредственно принимавший участие в законопроектных работах. «Уволив из комиссии большую часть прежних русских чиновников, он заместил их немцами и французами, в особенности же наполнил состав ее множеством переводчиков, необходимых ему по незнанию языка. Потом, переходя от одного опыта к другому, то бросаясь в историческую школу, то составляя к новому уложению оглавления и примечания, почерпнутые из одной теории, он в существе ничего не производил, а только все переделывал сызнова. Его комиссия подвигалась точно также медленно, как и прежняя; в публике же не могли довольно надивиться, как к составлению уложения... выбран, предпочтительно перед всеми человек, не знающий ни ее (российской империи - А.Н.) законов, ни нравов и обычаев, ни даже языка»¹.

В 1808 г. руководителем комиссии был назначен М.М.Сперанский, с именем которого связаны все последующие законопроектные работы (в том числе и в уголовно-правовом аспекте) дореформенного периода, включая и основной итог этих работ (мы имеем в виду опять-таки рассматриваемый аспект) - Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. Его представление о будущих законах и законодательной деятельности были им теоретически обоснованы в ряде его работ, и в первую очередь, в «Плане государственного преобразования» (М., 1905). Многие из сформулированных им в этом отношении принципов не утратили своего значения и сегодня. Приведем лишь его взгляд на системность любого кодекса: «Статьи всякого кодекса тесно связаны между собой, и почти невозможно исправить одной, не сделав изменения и во многих других; это отдельное исправление некоторых только постановлений, может быть, доколе не исправятся и другие, повлекло бы за собою еще более против нынешнего порядка неудобств, и ... единственное исправление прочное есть исправление систематическое» (справедливости ради, заметим, что этого завета выдающегося разработчика отечественных законопроектов порой так не хватает современным законодателям). Заслугой Сперанского было и использование при законопроектных работах зарубежного опыта в особенности, французского уголовного кодекса 1810 г. и баварского уголовного уложения 1813 г., а также проектов прусского (1830 г.) и баварского (1831 г.) уголовных кодексов.

Возвращаясь к деятельности Сперанского в качестве руководителя Комиссии составления законов, отметим, что он привлек к работе над составлением уголовного уложения немецкого ученого Г. Якоба (1759-1827 гг.). Сперанский поставил перед ним задачу подготовки совершенно нового уголовного кодекса. В 1812 г. Якоб (с помощью переводчиков) составил проект Уголовного уложения Российской империи, состоявший из Общей (впервые для России) и Особенной частей. Общая часть во многом учитывала Общую часть проекта Баварского уголовного уложения, присланного Якобу его основным разработчиком - известным немецким профессором уголовного права А.Фейербахом. Этот проект в 1813 г. был внесен в Государственный Совет, но «Высочайшего» утверждения не получил.

В 1826 г. уже Николай I, упразднив Комиссию составления законов, учредил вместо нее при Собственной Императорского Величества Канцелярии Особое отделение (II-ое), специально предназначенное к разработке нового российского законодательства. Он же определил и направление дальнейшей законопроектной деятельности, коренным образом отличавшееся от предыдущего. «Вместо сочинения новых законов, - заявил он впоследствии (на заседании Государственного Совета 19 января 1833 г.), - я велел сперва собрать вполне и привести в порядок те, которые уже существуют, а самое дело, по его важности, взял в непосредственное мое руководство, закрыв прежнюю комиссию»¹. Руководство этим Отделением императорской канцелярии и всеми законопроектными работами было поручено М.М.Сперанскому.

Сперанским был составлен поэтапный перспективный план, предстоящих законодательных работ, не ограничивающийся приведенным указанием Николая I. Вначале он намеревался собрать все законы, изданные с момента принятия Соборного Уложения. Вторым этапом была их инкорпорация, то есть приведение этих законов в определенную систему. И, наконец, на законодательном этапе предполагалось создание нового Уголовного Уложения².

В отличие от прежних комиссий эти работы проводились достаточно энергично и уже в 1830 г. было опубликовано первое Полное Собрание Законов Российской Империи в 45 томах, начиная с Соборного Уложения 1649 г. и по 12 декабря 1825 г., то есть по вступлению на престол Николая I, что означало успешное завершение первого этапа намеченных Сперанским работ.

Свод законов уголовных как составная часть Свода законов Российской империи. После издания Полного собрания законов Сперанский приступил ко второму этапу - созданию Свода законов Российской империи. При этом ставилась задача исключить недействующие нормы, устранить имеющиеся противоречия между действующими законами, провести редакционную обработку нормативного материала. Сперанский исходил из того, что «Свод есть верное изобретение того, что есть в законах, но он не есть ни дополнение их, ни толкование» хотя, по мнению ряда исследователей, он иногда отступал от этого правила, в особенности при формулировании норм гражданского права)¹.

31 января 1833 г. Высочайшим манифестом было объявлено об окончании работы над Сводом и вынесено постановление о вступлении его в силу с 1 января 1835 г. Он был издан в 15-ти томах, объединенных в восемь книг. Книга 8-я (том 15) содержала уголовные законы. В заседании Государственного Совета от 19 января 1833 г. обсуждалось три варианта юридического значения Свода: 1) признать Свод единственным основанием в решении дел, устраняющим непосредственную силу законов, из коих он был составлен; 2) признать его источником, но не исключительным, а действующим в том случае, когда нет сомнения ни о существовании закона, ни о его смысле; 3) признать исключительным источником первоначальные законы, а статьи Свода только средством вспомогательным, содействующим к приисканию законов и к удостоверению в их смысле. После долгих дебатов и споров в ходе заседания Государственного совета утвердилось первое мнение².

Противники обязательности Свода выдвигали следующие доводы: 1) «что Свод искусственно воззвал к жизни не одно обветшавшее постановление, которое при общем движении законодательства само собою должно было исчезнуть и уступить место другим более соответственным действительности; 2) что редакторы свода, будучи стеснены буквою и считая сохраняющим силу все то, что не было впоследствии прямо отменено, часто не имели возможности уничтожить противоречия между разновременными законами, которые и вводили в свод все наравне, несмотря на эпоху их издания; 3) что свод не везде представлял верное извлечение из существующих законов, так как многие статьи его образованы лишь посредством наведений, весьма натянутых и произвольных; 4) что редакторы, держась правила охранять лишь букву закона, независимо от ее разума, т.е. составлять свой текст из одних предписаний, (исключением всех вообще вступительных частей указов, именно истории дела, поводов и рассуждений, отняли тем и у буквы настоящее ее значение, или придали ей, местами, противоположный цели законодателя смысл, и из частных случаев, или из постановлений, имевших в виду временную и преходящую потребность, извлекли общие правила, не всегда удобно применимые»³.

Возражения, как видим, достаточно основательные, вызванные противоречивостью заданных составителям Свода задач (сохранить смысл старых законов при формулировании «буквы» нового закона). Однако указанное законодательное решение о юридической силе Свода следует признать правильным, в первую очередь, исходя из того, что Свод делался и принимался не на века и не на десятилетия. Как уже отмечалось, его принятие было лишь этапом на пути разработки нового уголовного уложения. И в этом смысле (именно в таком «образе и подобии») он больше годился для преобразования его в новый уголовный закон.

Вместе с тем указанная неопределенность относительно юридической природы Свода, зафиксированная в Манифесте от 31 января 1833 г. (ничего не менять в силе и действии законов, лежащих в основе Свода, а привести их в однообразие и порядок»), вызвали столь же неопределенную на этом счет его оценку в юридической науке. Так, Н.С.Таганцев считал, что «Свод 1832 г. с момента вступления его в силу стал единственным, непосредственным источником нашего права»¹. Другие авторы полагали, что законы, лежавшие в основании Свода, не потеряли своей силы. Н.П.Загоскин указывал, что, например Соборное уложение «отдельными статьями своими...рассеяно по различным томам Свода законов»². Еще более категорично высказывался В.Н. Латкин: «Все это заставляет нас смотреть на Уложение (соборное -А.Н.) как на один из памятников действующего права, имеющий до сих пор практическое значение»³.

Думается, что противоречие между этими позициями - достаточно мнимое. Таганцев прав в том смысле, что с изданием Свода при отправлении правосудия по уголовным делам уже нельзя было ссылаться ни на Соборное Уложение, ни на Артикул воинский Петра I. Загоскин и Латкин справедливо исходили из того, что за «буквой» (обновленной, вновь сформулированной) стояли смысл и содержание норм и Соборного Уложения и Артикула воинского. В этом отношении нам представляется вполне корректным сравнение с источниками Уголовного кодекса Российской Федерации 1996 г. В части 1 ст. 3 утверждается: «Преступность деяния, а также его наказуемость и иные уголовно-правовые последствия определяются только (курсив мой - А.Н.) настоящим Кодексом». Формулировка же части 2 ст.1 заставляет толковать это «только» не в абсолютном смысле: «Настоящий Кодекс основывается на Конституции Российской Федерации и общепризнанных принципах и нормах международного права». Очевидно, что в содержательном плане источником УК РФ являются не только его нормы сами по себе, но и нормы Конституции РФ и общепризнанные принципы и нормы международного права.

Тем не менее указанная неопределенность юридической силы Свода (признаваемая, как и отмечалось, на доктринальном уровне) приводила к еще большей неопределенности и даже путанице на практике. Одни суды (например, низшей инстанции) и после вступления в силу Свода продолжали отправлять правосудие по формально отмененным Сводом законодательным постановлениям. Другие (преимущественно высшие судебные инстанции) в своих решениях ссылались уже на соответствующие статьи Свода. Так, например, военно-судная комиссия по делу о дуэли Пушкина вынесла 19 февраля 1837 г. свой приговор убийце поэта Дантесу и секунданту Пушкина, его лицейскому товарищу Данзасу на основании трех нормативных актов XVIII века, относящихся к уголовно-правовой регламентации ответственности за дуэльные поединки: Указа от 14 января 1702 г. о запрещении поединков; 2) трех артикулов из Артикула воинского Петра I (139, 140 и 142- об ответственности самих дуэлянтов, их секундантов и тех, кто мог предотвратить поединок, но не сделал этого) и 3) Манифеста о поединках от 21 апреля 1787 г.. Никакого упоминания в приговоре (и в других материалах военно-судного дела) о соответствующих нормах Свода законов 1832 г. не содержалось. Несколько по другому нормативная база судебного решения по этому делу была зафиксирована в определении ревизионной инстанции — Генерал-аудиториата. В качестве юридической основы вынесения определения были отнесены соответствующие статьи Свода законов уголовных (ст.ст. 82, 173, 352, 332, в частности ст. 173 об ответственности иностранцев за преступления, совершенные на территории России); артикулы 139 и 140 Артикула Воинского. Указ 1702 года о запрещении поединков и Манифест о поединках 1787 г. были исключены из определения генерал-аудиториата как устаревшие законы в связи с вступлением в силу Свода законов 1832 г., а Артикул 142 как не относящийся к делу¹.

Свод законов уголовных (Том 15) разделялся на две книги. Книга 1-я называлась "О преступлениях и наказаниях вообще". Она представляла собой свод (не совсем полный) действующего русского уголовного законодательства и подразделялась на одиннадцать разделов. Первый раздел включал в себя нормы Общей части уголовного права, остальные — Особенную часть. Следует отметить, что Свод был первым российским уголовным законом, имевшим специально выделенную Общую часть, в которой определялись общие понятия уголовно-правовых институтов. Книга 2-я называлась "О судопроизводстве по преступлениям" и содержала свод действующего русского уголовно-судебного (уголовно-процессуального и судоустройственного) законодательства.

Общая часть книги первой XV тома Свода называлась «О существе преступлений и разных родов казней и наказаний». Она делилась на главы: «О существе преступлений и разных степеней виновности», «О разных родах казней и наказаний». , «Об изъятии от телесного наказания по состоянию подсудимого», «О мерах наказания по мере вины», «Об освобождении от наказания, отсрочке и отмене оного», «О последствиях наказаний и о гражданских взысканиях по преступлениям», «О пространстве действия уголовных законов».

Свод различал два вида уголовно-наказуемого деяния: преступление и проступок, различия между которыми проводилось по тяжести наказания. Все преступления делились на умышленные, неосторожные и случайные. Более тщательно формулировалось понятие неосторожности (ст.5). Ответственность за неосторожные преступления наступала в двух случаях: 1) когда «виновный легко мог предвидеть, что действие его может повлечь противозаконные последствия» (отдаленный прообраз современной небрежности) и 2) «когда виновный совершил действие, законом не воспрещенное, не думая, чтобы из оного смогло произойти противозаконное последствие, однако же при надлежащей осмотрительности мог бы избежать противозаконных последствий» (уже более близкий аналог современного понятия легкомыслия как разновидности неосторожной вины).

В Своде было сформулировано положение об уменьшении вины и наказания в случае совершения преступления малолетним (ст. 126), хотя и не давалось точного ответа на вопрос о возрасте наступления уголовной ответственности. Свод содержал понятие «безумие» и «сумасшествие» как обстоятельств, устранявших уголовную ответственность. Со ссылками на Соборное Уложение и Артикул воинский регламентировался институт необходимой обороны (ст. 133) а также крайней необходимости, именуемой как «насильственное принуждение», но рассматриваемое не только как принуждение насильственное, но и непреодолимое (последнее уже сближает это понятие с современным пониманием крайней необходимости).

Свод учитывал и значение совокупности преступлений, именуя ее «стечением преступлений» и рассматривая ее в связи с обстоятельствами, увеличивающими вину, наряду, например, с рецидивом (ст. 123).

Явно антидемократическим положением, противоречащим принципам буржуазного права и коренившимися в пережитках феодально-крепостнического строя, было разрешение оставлять подсудимого «в подозрении» и применять к нему в этих случаях определенные меры наказания отдачу в военную службу, ссылку на поселение и др. (ст. 109-1 И)¹.

Система Особенной части Свода законов уголовных выглядела следующим образом. На первое место были поставлены нормы об ответственности за преступления против веры. На второе - об ответственности за преступления государственные. На третье преступления против правительства. Далее следовали нормы об

ответственности за должностные преступления (чиновников по службе); за преступления против безопасности, жизни и прав общественного состояния лиц; за преступления против уставов о повинностях, уставов казенного управления и благоустройства; за преступления против прав семейственного состояния; «за противозаконное удовлетворение плотских страстей»; за преступления против прав на имущество; за лживые поступки.

В уголовно-правовой литературе XIX века отсутствовала подробная характеристика Свода законов уголовных (что, по нашему мнению, объяснялось его временностью, т.е. его переходным значением между Соборным Уложением и Артикулом воинским и будущим Уложением 1845 г.¹, а также отсутствием в нем принципиальных новелл по сравнению с предыдущими указанными законодательными актами). Исследователи обычно отмечали лишь основные его недостатки. Так, Н.С.Таганцев указывал на следующие. Во-первых, на его неполность в связи с тем, что в него не вошли не только маловажные полицейские и финансовые нарушения, но даже и значительные преступления (например, морской разбой), помещенные в том XI. Во-вторых, на отсутствие в Своде строго определенной лестницы наказаний, в силу чего отдельные наказания являлись не соподчиненными друг другу. В-третьих, в Своде не была дана точная характеристика отдельных наказаний, в силу чего существенно затруднялось проведение различия между ними. В-четвертых, встречалась неопределенность уголовных санкций некоторых норм, в которых определялось: «наказать яко преступника», «смотря по мере вины», и т.д., что приводило к судейскому произволу. В-пятых, была допущена «неверность и ненужность» многих определений как Общей, так и Особенной части².

В целях устранения недостатков Свода, и в особенности его неполноты, Николай I уже 29 октября 1836 г. распорядился приступить к систематическому исправлению и дополнению Свода законов, указав, что «нужно начать с исправления законов уголовных, коих недостатки в особенности ощутительны»³.

Руководство этой работой было поручено министру юстиции Д.В.Дашкову и М.М.Сперанскому, возглавлявшему в это время Второе Отделение Собственной его императорского величества канцелярии, а после их смерти было возложено (в 1840 г.) на Д.Н.Блудова (преемника М.М.Сперанского на посту руководителя Второго Отделения императорской канцелярии). Непосредственно этой работой заведовал статс-секретарь Дегай, уже 4 ноября 1840 г. представивший Блудову первоначальный проект Уложения о наказаниях. С декабря того же года при II Отделении под председательством Блудова начались заседания Комиссии по рассмотрению проекта.

Параллельно с работой над проектом Уложения продолжалась подготовка второго издания Свода законов, в том числе и Свода законов уголовных, состоявшееся в 1842 году (4 марта 1843 г. издание было утверждено Николаем I). В этом издании Свод законов уголовных был дополнен более чем тремястами статей.

Сельский судебный Устав 1839 г. В мае 1839 г. Николай 1 утвердил Сельский полицейский и Сельский судебные Уставы дл государственных крестьян. Последний явился основой норм об ответственности за проступки государственных крестьян. Он вошел во вторую часть Х11 тома Свода законов. В ст.90 Устава определялось: «Деяния, запрещенные законом под страхом легкого наказания или полицейского исправления, именуются проступками, а наказания, за них определенные, исправительными, для различия от преступлений и наказаний уголовный». В примечании к этой статье указывалось, что это и последующие статьи (до ст.284 – то есть статьи материально-правового характера) «постановляются в дополнении тома 15 Свода законов уголовных».

В главе 1 («О существе проступков и о разных степенях виновности») помещались нормы Общей части, посвященные: характеристике субъективной стороны проступков (последние делились на умышленные, неосторожные и случайные); стадиям совершения проступков (обнаружению умысла, покушению и оконченному проступку); ответственности соучастников («сообщников»), виновных в проступке («зачинщиков», «помощников» и «участников»), а также укрывателей. В главе 2 («О разных родах наказаний за проступки») была установлена следующая система исправительных наказаний: 1) отобрание вещей запрещенных; 2) денежные взыскания; 3) употребление в работу; 4) заключение под стражу; 5) наказание розгами; 6) удаление из общества.

На наш взгляд, вполне корректным будет сравнение таких видов исправительных наказаний, как употребление в работы и заключение под стражу с такими видами уголовного наказания по Уголовному кодексу Российской Федерации 1996 г. как обязательные работы и арест.

Так, в соответствии с Сельским Судебным Уставом работы были двоякого вида: 1) в виде наказания за проступки; 2) вместо присужденного денежного взыскания за вред, убыток или оскорбление, причиненные проступком, если виновный добровольно не заплатит взыскания. Работы в виде наказания за проступки должны быть общественные и определялись сроком от одного до шести дней. При этом указывалось, что "присужденных за проступки к общественным работам надлежало отсылать преимущественно на образцовые фермы и хутора там, где оные находятся не в дальнем расстоянии совершения проступка; в противном случае употреблять на метение и чищение улиц, площадей, колодцев, пристаней, копание рвов, постройку мостов и т.п.". Работы же вместо денежного взыскания могли быть как общественные, так и частные (например, в случае недостатка общественных работ дозволялось отдавать ответчика в заработок другим государственным крестьянам, кои взять его пожелают с платою", оговоренной в одной из статей Устава ("цену рабочему дню определить, применяясь к местности, времени, занятиям и способностям работника").

Заключение под стражу подразделялось на простое и срочное и определялось сроком от одного до трех дней. Приговоренным к простому содержанию дозволялось "употреблять пищу, какую может иметь по своему состоянию". Приговоренным же к строгому содержанию "не дается ничего более, кроме хлеба и воды" и "содержание сего рода считается наказанием телесным". Присужденные как к простому, так и к строгому содержанию под стражей, на весь срок такого наказания заключаются в тюрьму... и состоят под надзором сельского старосты и десятского. Приговоренных к строгому содержанию дозволялось употреблять в общественные работы; "во время же ночи они должны непременно находиться в тюрьме и ни под каким видом не могут быть отпускаемы из оной, исключая тяжкой болезни". Если содержащиеся под стражей "окажут ослушание, дерзость, или буйство против начальства или против тех, кои приставлены к ним для надзора, в таком случае сельский староста, с ведома сельского старшины, имеет право наложить на них ручные или ножные кандалы; но на женщин ни в коем случае налагать кандалов не дозволяется".

Хотя в Уставе речь шла о наказаниях исправительных, среди них, как уже отмечалось, были и телесные. Так, за "важнейшие проступки или за неоднократно

повторенные проступки меньшей важности" полагалось наказание розгами (от десяти до шестидесяти ударов). Наказание это производилось в присутствии сельского старосты и под наблюдением сельского старшины.

Удаление из общества предполагало не только ссылку. Это наказание выражалось: 1) в отдаче виновных без очереди в рекруты и 2) переселением в другие губернии (по распоряжению Палаты Государственных имуществ).

В Уставе давалась и классификация проступков. Она проводилась по объекту посягательства. В соответствии с ней все проступки разделялись на: 1) против церковного благочиния; 2) против правительственного и общественного порядка; 3) проступки, заключающие в себе соблазн и дурное поведение; 4) против законов о личной безопасности; 5) против законов о праве на имущество. Кроме того, была еще и шестая категория проступков. В приложении к Уставу выделялись проступки государственных крестьян, выражавшихся "в нарушении законов о лесах казенных

селений".

К проступкам против церковного благочиния относились, например, действия, заключающиеся в появлении в церкви во время богослужения в пьяном виде. Виновным в нарушении правительственного и общественного порядка признавались те, "кто по приказанию начальства не уберет сваленной им на улице нечистоты или брошенных тел мертвых животных", "кто неоднократно будет замечен в утруждении начальства несправедливыми просьбами", "кто без дозволения начальства приступит к новым постройкам", "кто без надлежащего разрешения начальства самовольно переселится в другие места", кто допустит "непочтение, грубость и дерзость против старших, а тем более против лиц, облеченных от правительства" и в других проступках (всего эта категория насчитывала двадцать проступков). В современном понимании объекты этих проступков можно определить как общественный порядок, порядок управления и в какой то степени окружающую среду.

К проступкам, "заключающим соблазн и дурное поведение" относились: употребление в общенародных играх, забавах или песнях слов или поступков, "противных благопристойности и чистоте нравов"; доведение себя до состояния опьянения в праздничные дни до окончания обедни; приведение своего хозяйства в расстройство и несостоятельность к платежу казенных податей и повинностей вследствие нерадивости, лености, пьянства и "тому подобной развратной жизни"; прошение милостыни; открытие своего дома для "непотребства" и некоторые другие. Все они по современной терминологии могут именоваться проступками против общественного порядка и общественной нравственности.

Виновными в проступках против законов о личной безопасности признавались, например, те, "кто, вырыв яму, погреб или колодец, не огородит или не закроет их надлежащим образом"; "кто будет мочить коноплю или лен в речках и колодцах или же другими вредными веществами испортит в них воду"; "кто будет продавать испорченные съестные припасы, как-то: тухлое мясо, рыбу", "кто будет держать у себя диких зверей и других вредных животных без дозволения сельской полиции"; кто будет травить собакой человека; "кто ударит другого рукою, ногою, палкою или иным подобным орудием, не причинив увечья"; кто будет "продавать ядовитые и сильно действующие вещества лицам, не имеющим на покупку оных права" и некоторые другие (всего двадцать четыре состава). Эта категория проступков отличалась самой широкой направленностью на правоохраняемые интересы. В качестве их объектов выступали и личность, и общественная безопасность, и общественный порядок, и здоровье населения и окружающая среда.

К проступкам против законов о праве на имущество относились действия тех, "кто злоумышленно запашет часть чужого поля, испортит забор, изгородь и тому подобное", "кто с умыслом испортит чужие орудия или снасти для рыболовства или для звериной и птичьей охоты употребляемые, а также бортные угодья", "кто из шалости срубит, повредит или другим образом сделает негодными чужие или общественные растущие деревья, для украшения или пользу посаженные", "кто не примет мер предосторожности от пожара, как то: не поставит летом, по приказанию старосты, чана с водою около дома, не вычистит в течение месяца трубы, или же станет стрелять в самом селении", "кто, зная об открывшейся на скоте заразе, не донесет о том тотчас же сельскому старосте", "кто при продаже будет употреблять иные аршины, весы или меры, а не те, кои установлены законом", "кто совершит мошенничество или воровство на сумму менее 20 рублей ассигнациями", "кто приняв имущество, заведомо краденое, не объявит об этом сельскому старосте" и некоторые другие (всего девятнадцать составов). Как видно данную категорию проступков также составляли самые разнообразные по объекту посягательства деяния - против собственности, хозяйственные (экономические), против общественной безопасности и общественного порядка, экологические проступки.

Сельско-судебный Устав 1839 г. предназначался, как отмечалось, для государственных крестьян. Однако впоследствии на основании общего положения о крестьянах от 19 февраля 1861 г. он был распространен на всех лиц крестьянского сословия¹.

Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. Как уже отмечалось, после принятия Свода законов 1832 г. продолжалась работа над составлением проекта нового Уголовного уложения. 4 декабря 1840 г. руководивший непосредственно этой работой статс-секретарь Дегай представил руководителю Второго Отделения императорской канцелярии Блудову первоначальный проект этого Уложения. И с декабря того же года при II Отделении под председательством Блудова начались заседания Комиссии по рассмотрению проекта. 10 апреля 1841 г. проект Общей части (состоящий из 165 статей) был принят этой Комиссией и представлен Николаю I. Вначале мыслилось разработка двух самостоятельных проектов: одного - о наказаниях уголовных и другого - о наказаниях исправительных. Но в дальнейшем от этого отказались и был составлен один общий проект Уложения о наказаниях уголовных и исправительных. Работа над проектом Особенной части Уложения сроилась несколько по-иному. Готовые его разделы направлялись руководителям заинтересованных ведомств, замечания которых учитывались при доработке проекта. 27 мая 1843 г. проект (уже и Общей и Особенной части вместе) был представлен Николаю I. Однако и после этого на проект поступали отзывы ведомств с критическими замечаниями. Так, например, Министр юстиции В.Н.Панин выступил категорически против замены кнута плетьми для изобличенных в убийстве, разбое и грабеже «ввиду значительности этих преступлений и в виду того, что наказание кнутом сопровождается обрядами, напоминающими преступнику и зрителям, что казнь сия сопряжена с опасностью для жизни, а обстоятельство сие не может оставаться без впечатления на умы народные, и с отменой кнута ослабнет безопасность»¹. Резкая критика проекта в части смягчения наказаний была дана и Министром внутренних дел.

Как бы то ни было, по решению Николая I 30 марта 1844 г. проект был внесен в Государственный Совет, в котором была учреждена специальная комиссия для окончательной доработки проекта (председатель комиссии - Левашов; члены - Блудов, Бутурлин, Друцкий, Любецкий, Корф, Кочубей, Ольденбургский, Пален и Туркул). Комиссия заседала с 26 апреля 1844 г. по 29 марта 1845 г. и внесла в проект многочисленные изменения в основном редакционного характера. Затем исправленный проект был внесен на рассмотрение Общего собрания Государственного Совета, рассмотрен им на восьми заседаниях и был окончательно принят 15 августа 1845 г. Уложение вводилось в действие с 1 мая 1846 г.

Значение Уложения трудно переоценить. Он (с известными многочисленными поправками) действовал вплоть до Октябрьской революции 1917 г., то есть более семидесяти лет. Анализ его содержания (достаточно глубокий) давался в русской дореволюционной отечественной уголовно-правовой литературе, в частности в работах Н.С.Таганцева, В.Д. Спасовича, А. Лохвицкого, Н. Неклюдова, И.Я. Фойницкого, Н.Д. Сергиевского, П.П. Пусторослева и других авторов². В советский период теоретический анализ уголовно-правового содержания Уложения был сделан в работах

В.М.Клеандровой и А.В.Архипова¹.

Структурно Уложение состояло из двенадцати разделов и Приложения («О лицах изъятых от наказаний телесных»). Разделы делились на главы и отделения. В разделе I («О преступлениях, проступках и наказаниях вообще») были сосредоточены нормы Общей части, в остальных (разд. П-Х1) были помещены нормы Особенной части. Уложение состояло из 2 224 статей (ст. 1-184 - приходились на Общую часть, ст.ст. 182-2 224 - на Особенную часть).

В главе I ("О существе преступлений и проступков и о степенях вины") помещались нормы, в которых достаточно четко для своего времени прописывались понятия преступления и проступка, этапов преступной деятельности, особенностей ответственности за соучастие ("участие") в преступлении и понятия видов участников преступления, более скупо формулировались особенности субъективной стороны преступления.

Уложение давало формальное определение понятия преступления и проступка. Так, в ст.4 преступлением или проступком признавалось "как само противозаконное деяние, так и неисполнение того, что под страхом наказания уголовного или исправительного законом предписано". Из этой формулировки вытекало деление наказуемых преступлений и проступков по их объективной стороне на деяния, под которыми следовало понимать активные действия (в других статьях Уложения употреблялось обычно именно понятие "действия") и бездействия, т.е. невыполнение лежащей на лице обязанности действовать. Разграничение между преступлением и проступком проводилось по объекту и по видам наказания, установленным за их совершение. Так, в ст. 1 под преступлением понималось:"Всякое нарушение закона, чрез которое посягается на неприкосновенность прав Власти Верховной и установленный Ею властей или же на права или безопасность общества или частных лиц". В соответствии же со ст.2 проступком именовалось "Нарушение правил, предписанных для охранения определенных законами прав и общественной или же личной безопасности или пользы".

Как видно, составителям Уложение в этих формулировках не удалось добиться четкого отличия преступления и проступка по объекту посягательства². Посягательство на "безопасность общества" относилось к преступлению, а на "общественную безопасность" - к проступку. Разумеется, что это один и тот же объект. Забегая вперед, скажем, что не до конца различие по объекту посягательства выдерживалось и в Особенной части. В связи с этим разграничение между преступлением и проступком было проведено и по формальному признаку по видам полагавшихся за их совершение наказаний. Так, в ст. 3 указывалось, что, за преступления и проступки, по роду и мере важности оных, виновные подвергаются наказаниям уголовным или исправительным ".

Как уже отмечалось более скупо была обрисована субъективная сторона преступления. Все преступления делились на умышленные и неумышленные. Однако понятие тех и других не содержалось. В этом смысле Уложение отставало и от Свода законов уголовных 1832 г. и от Устава военно-уголовного 1839г., где, например, была сделана попытка сформулировать понятие неосторожного преступления. Вместе с тем, Уложение проводило различие умышленных преступлений на совершенные вследствие заранее обдуманного намерения и совершенные по внезапному побуждению "без предумышления" (ст.б). В статье 7 был сформулирован принцип виновной ответственности: "Зло, сделанное случайно, не только без намерения, но и без всякой со стороны учинившего оное неосторожности (из этого следовало, что под неумышленными преступлениями и проступками в ст.3 понимались именно неосторожные преступления и проступки - А.Н.), не считается виной". В связи с этим указанную норму вполне можно считать аналогом нормы, выраженной в ст.28 УК РФ 1996 г. о невиновном причинении вреда.

По степени оконченности все преступления и проступки делились на три вида: 1) обнаруженный на преступление умысел; 2) приготовление к преступлению и, 3) покушение на совершение преступления и 4) "самое совершение преступления" (ст.8). К обнаружению умысла относилось "изъявление на словах или письменно или же иным каким-либо действием намерения учинить преступление". Приготовление к преступлению определялось как "приискание или приобретение средств для совершения преступления" (формулировка, вошедшая составной частью определения понятия приготовления к преступлению во все последующие отечественные уголовные кодексы, вплоть до самого последнего - УК РФ 1996 г.). Покушением на преступление признавалось "всякое действие, коим начинается или продолжается приведение злого намерения в исполнение". Преступление считалось оконченным ("совершившмся"), "когда в самом деле последовало преднамеренное виновным или же иное от его действий зло".

Достаточно подробно формулировались в Уложении нормы об ответственности за совместную преступную деятельность ("за участие в преступлении"). Так, в соответствии со ст. 13 при определении ответственность за совершение преступления, совершенного несколькими лицами, принималась во внимание (учитывалось) было ли такое преступление совершено ("учинено") по предварительному всех или некоторых виновных на то согласие или же без такого согласия". Статья 14 среди лиц, совершивших преступление без предварительного их на то согласия, выделяло главных виновников и просто участников. К первым были отнесены лица, "распоряжавшиеся или управляющие действием других", а также "приступившие к действиям прежде других при самом оных начале или же непосредственно совершившие преступление", ко вторым - те, которые непосредственно помогали главным виновным в содеянии преступления и те, которые "доставляли средства для содеяния преступления, или же старались устранить препятствия, к тому представлявшиеся".

Участники же преступления "по предварительному их согласию" различались на: зачинщиков, сообщников, подговорщиков или подстрекателей, пособников (ст. 15). Зачинщиками считались те, кто замыслив преступление, добивались согласие на его совершение других лиц, а также те, кто "управляли действиями при совершении преступления или покушение на него, или же первые к тому приступили". Сообщниками являлись те, кто согласились с зачинщиками или с другими виновными совершить совместными ("совокупными") силами или действиями предумышленное преступление. В качестве подговорщиков или подстрекателей выступали те, кто, не участвуя сами в совершении преступления, "употребляли просьбы, убеждения или подкуп и обещание выгод, или обольщения к обману, или же принуждение и угрозы, дабы склонить к оному других". Детально прописывался и уголовно-правовой "статус" пособников. К ним относились те лица, "которые также, хотя и не принимали прямого участия в самом совершении преступления, но из корыстных или иных личных видов, помогали или обязались помогать умыслившим оное, советами или указаниями и сообщением сведений, или же доставлением других каких-либо средств для совершения преступления, или устранением представлявшихся к содеянию оного препятствий, или заведомо, перед совершением преступления, давали у себя убежище умыслившим оное, или же обещали способствовать сокрытию преступников или преступления после содеяния оного". И здесь простая справедливость требует признания того, что определение подстрекателей и пособников, данное в Уложении, оказало самое серьезное влияние на формулировки этих понятий во всех последующих отечественных уголовных кодексах, включая и УК РФ 1996 г. (на всех них отчетливо видна "печать" указанных формулировок Уложения 1845 г.)

Кроме участия в совершении преступления нескольких лиц (по современной терминологии "соучастия в преступлении") Уложение вводило и понятие прикосновенности к преступлению. Так, в ст. 16 к лицам "прикосновенным к делу и преступлению", признавались попустители и укрыватели. К первым относились те, кто "имев власть или возможность предупредить преступление, с намерением или по крайней мере заведомо допустили содеяние оного". Ко вторым - лица, которые не принимая никакого участия в самом совершении преступления, уже после его совершения заведомо участвовали в сокрытии или истреблении его следов или же в сокрытии самих преступников, или также заведомо "взяли к себе или приняли на сбережение, или же передали или продали другим похищенные или отнятые у кого-либо или же иным противозаконным образом добытые вещи". Согласно же ст. 17 прикосновенными к преступлению признавались также те, кто, зная о замышляемом или уже совершенном преступлении и "имея возможность довести о том до сведения правительства, не исполнили сей обязанности" (т.е. фактически речь идет о недоносителях и недонесении как разновидности прикосновенности к преступлению).

Глава II ("О наказаниях") Уложения содержала восемьдесят две статьи, посвященных опасанию как системы наказания, так и весьма казуистическому определению содержания и специфики наказаний (как уголовных, так и исправительных), полагавшихся за совершение преступлений и проступков. На большинстве норм, включенных в эту главу Уложения, лежит печать феодально-крепостнических отношений, что предполагало антидемократическую направленность и сословный характер предложенных Уложением наказаний.

Как уже отмечалось, все наказания, предусмотренные за совершение преступлений и проступков, подразделялись на два раздела: наказания уголовные и наказания исправительные. В свою очередь, каждый из этих разделов делился на несколько родов и степеней.

К уголовным наказаниям относились:

1) лишение всех прав состояния и смертная казнь;

лишение всех прав состояния и ссылка в каторжные работы. Этот род наказаний существенно отличался в отношении лиц, «неизъятых» от телесных наказаний. В его содержание входило еще и публичное наказание от тридцати до ста ударов плетьми с наложением клейм;

лишение всех прав состояния и ссылка на поселение в Сибирь. Для лиц, «неизъятых» от телесных наказаний в содержание этого рода наказания входило публичное наказание от десяти до тридцати ударов плетьми, но без наложения клейм;

4) лишение всех прав состояния и ссылка на поселение «за Кавказ». Уложение не определяло виды смертной казни, отсылая это к компетенции суда

(«Виды смертной казни определяются судом в приговоре его»).

Содержание и длительность каторжных работ, а для лиц, «неизъятых» от телесных наказаний и число ударов плетьми определялись «в зависимости от рода преступлений и меры вины» в «определенной постепенности». Уложение предусматривало семь степеней таких наказаний. Например, первая степень заключалась в работе в рудниках без срока и в наказании ста ударами плетьми; вторая степень предполагала работу в рудниках сроком от пятнадцати до двадцати лет и наказание плетьми от восьмидесяти до девяноста ударов. Другие степени этого наказания означали определенной продолжительности работы в крепостях, на заводах, а для лиц «неизъятых» от телесных наказаний также и определенное количество ударов плетьми.

Ссылка на поселение в Сибирь «в места более или менее отдаленные», а для лиц, «неизъятых» от телесных наказаний и число ударов плетьми, в зависимости от рода преступления и меры вины существовала в двух разновидностях (степенях). Первая степень заключалась в поселении «в отдаленнейших» местах Сибири и в наказании плетьми от двадцати до тридцати ударов. Вторая — в поселении «в местах Сибири, не столь отдаленных» и наказании плетьми от десяти до двадцати ударов. Ссылка на поселение «за Кавказ» назначалась по усмотрению главного начальства Закавказского края.

Уложение детально формулировало юридические последствия лишения всех прав состояния для осужденного к этому наказанию. Содержание этих последствий строго дифференцировалось в зависимости от принадлежности осужденного к тому или другому сословию. Так, для дворян это наказание влекло потерю дворянства (как потомственного, так и личного) и «всех преимуществ» с ним «соединенных» Для духовных лиц — лишение их духовного сана и звания и потерю «представленных» им «преимуществ». Для почетных граждан (потомственных и личных) и для купцов первой и второй гильдии - потерю «доброго имени и всех преимуществ» им «присвоенных». Для «людей прочих сословий» - потерю «доброго имени и прав», в зависимости от их состояния «присвоенных». Лишение всех прав состояния сопровождалось, кроме того, всегда и лишением почетных титулов, чинов, орденов и прочих знаков отличия и отобранием принадлежащих лично осужденному грамот, дипломов, патентов и аттестатов. Лишение прав состояния не распространялось на жену и детей осужденного, «прижитых, то есть рожденных уже или зачатых, прежде сего осуждения, ни на потомство сих детей». Они сохраняли все права своего состояния и в случае, когда при наличии законного («надлежащего») разрешения последовали добровольно за осужденным в место его ссылки (впрочем, Уложение допускало в том случае и некоторые ограничения в порядке пользования этими лицами своими правами во время их пребывания с осужденным в месте его ссылки, но только «по необходимости» и по «усмотрению и распоряжению высшего начальства»).

Осуждение в каторжные работы сопровождалось следующими последствиями: «потерей прав «семейственных» и прав собственности и 2) по прекращении этих работ (за истечением их срока или по другим причинам) - поселением в Сибирь «навсегда». Осуждение в ссылку также влекло потерю прав семейственных и прав собственности. Потеря прав семейственных заключалось: в «прекращении прав супружеских» (за исключением тех случаев, когда жена осужденного или муж осужденной добровольно последовали за своими супругами в место их ссылки); в прекращении «власти родительской над детьми, прижитыми прежде осуждения (если дети осужденного не последовали за ним в место его ссылки и в дальнейшем его не покинули). Потеря прав собственности заключалась в том, что все имущество осужденного поступало к его законным наследникам (точно также, как поступило бы к ним вследствие естественной смерти собственника), к ним же переходило и имущество, «которое могло достаться виновному по наследству после его осуждения».

Уложение предусматривало следующие виды исправительных наказаний:

потеря «всех особенных прав и преимуществ, как лично так и по состоянию осужденного ему присвоенных, и ссылка на житье в отдаленнейшие или менее отдаленные места Сибири»; для лиц же, «неизъятых» от телесных наказаний наказание от пятидесяти до ста ударов розгами и «отдача» на время в исправительные арестантские роты гражданского ведомства с потерей всех «особенных» прав и преимуществ, «лично или же по состоянию или званию ему присвоенных»;

ссылка «на житье» в другие, кроме Сибирских, более или менее отдаленные губернии также с потерей всех «особенных» прав и преимуществ и с временным в определенном для его жительства месте заключением или «без оного»; для лиц, «неизъятых» от телесных наказаний - заключение в рабочем доме, также с потерей всех «особенных» прав и преимуществ;

временное (то есть на определенный срок) заключение в крепости с лишением лишь некоторых «особенных» прав и преимуществ или без такового лишения (в зависимости от рода преступления и меры вины);

4) временное (на определенный срок) заключение в смирительном доме с лишением или без лишения лишь некоторых «особенных» прав и преимуществ;

временное (на определенный срок) заключение в тюрьме;

кратковременный арест;

выговоры в присутствии суда; «замечания и внушения от мест судебных или правительственных»; денежные взыскания.

Лишение «особенных» прав и преимуществ означало лишение как почетных титулов, дворянства, чинов и «всяких знаков отличия», так и права (даже при освобождении из временного заключения или от работы):

вступать в государственную или общественную службу;

записываться в гильдии или получать какого-либо рода свидетельства на торговлю;

быть свидетелем при каких-либо договорах и других актах и давать по делам гражданским свидетельские показания (под присягой или без присяги), кроме лишь случаев, когда судом будет признана необходимость получения от него показаний;

быть избираемым в третейские судьи;

быть опекуном или попечителем;

быть поверенным по чьим-либо делам.

Продолжительность ссылки, время нахождения осужденного в исправительных арестантских ротах гражданского ведомства, для лиц, «неизъятых» от телесных наказаний, число ударов розгами определялись пятью степенями этих видов наказаний. Например, первая степень предполагала ссылку на житье в Иркутскую или Енисейскую губернии с заключением на срок от трех до четырех лет и с воспрещением въезда в другие сибирские губернии в продолжение определенного времени от десяти до двадцати лет или работы в исправительных арестантских ротах гражданского ведомства на время от восьми до десяти лет и наказания розгами от девяноста до ста ударов. Остальные степени соответственно снижали карательное содержание рассматриваемых видов наказания по сравнению с предыдущей степенью.

Продолжительность временного заключения в крепости определялась: с потерей «некоторых особенных» прав и преимуществ, принадлежащих осужденному, на срок от четырех до шести и от двух до четырех лет и без ограничения прав и преимуществ -на срок от одного года до двух лет, или от шести месяцев до одного года или от шести недель до шести месяцев.

Также в зависимости от степеней регламентировалась длительность: временного заключения в смирительном доме (от трех месяцев до трех лет); заключения в тюрьме (от трех месяцев до двух лет); кратковременного ареста (от одного дня до трех месяцев).

Уложение довольно скрупулезно регламентировало содержание и порядок исполнения телесных наказаний и наложения клейм на осужденных. Так, приговор, осуждающий к наказанию плетьми, должен был приводиться в исполнение по назначению судьи или под стражей, либо в том месте, где им совершено преступление, но «всегда публично».

Наложение клейм на осужденных к этапу преступников следовало сразу же после наказания их плетьми также публично. Оно состояло «в поставлении» определенным для этого способом на лбу и щеках осужденного букв «К.А.Т.» (что означало «каторжный»). Исключение делалось для достигших семидесяти лет и женщин.

Уложение предусматривало и дополнительные (как к уголовным, так и к исправительным) наказания. К ним, например, относились: церковное покаяние (по распоряжению духовного начальства осужденных) и конфискация всех или части принадлежащих осужденным вещей или другого имущества. К наказаниям исправительным могли присоединяться: опубликование сообщения об осуждении лица (в ведомостях сенатских, столичных или губернских) ; высылка за границу осужденных иностранцев; запрещение жительства в столицах или иных местах (в том числе в собственных имениях осужденного); учреждение опеки над осужденным; отдача под особый надзор полиции; запрещение занятия прежним или каким-либо иным ремеслом или промыслом; постановление об «испрошении у обиженного или обиженных прощения» в присутствии суда или свидетелей, «по форме и в тех самых выражениях, которые для этого предписываются судом».

Кроме собственно уголовных и исправительных наказаний Уложение предусматривало также и так называемые «особенные» наказания за преступления и проступки по службе («исключение из службы», «отрешение от должности», «вычет из времени службы», «удаление от должности», «перемещение с высшей должности на низшую», «выговор, более или менее строгий, с внесением его в послужной список», «вычет из жалования», «выговор, более или менее строгий, без внесения в послужной список», «замечание, более или менее строгое»). Различие при этом исключения из службы и отрешения от должности заключалось в том, что в первом случае осужденный лишался права снова поступить на государственную службу, участвовать в выборах и быть избираемым в должности, во втором же случае лицо лишалось права в течение трех лет со дня отрешения от должности поступить снова на государственную или общественную службу. Вычет из времени службы ограничивался одним годом и означал для осужденного приостановление его права на получение по службе наград, пенсий и знака отличия беспорочной службы.

Уложение регламентировало возможность замены одних наказаний другими (например, смертной казни на политическую смерть и ссылку в каторжные работы; каторжные работы в рудниках без срока или на определенное время на каторжные работы в крепостях; наказания плетьми наказанием шпицрутенами). Политическая смерть означала возведение осужденного преступника на эшафот, положение его на плаху или поставление под «виселицей на публичной площади», при этом, если осужденный принадлежал к дворянскому сословию, над ним переламывалась шпага.

В главе III Уложения («О определении наказаний вообще и об обстоятельствах, при коих содеянное не вменяется в вину») были помещены нормы о назначении наказания.

В соответствии со ст.96 наказания за преступления и проступки должны определяться «на точном основании постановлений закона». В ст. 97 оговаривалось, что наказание как за оконченное преступление или проступок, так и за покушение на преступление или приготовление к нему или за обнаружение умысла («за самый умысел» на преступление) может быть определено судом лишь в случае когда содеянное несомненно доказано и должно быть вменено подсудимому в вину.

В статье 98 предусматривались основания («причины»), в силу которых содеянное не должно быть вменено в вину:

«совершенная невиновность» деяния, в результате которого причиненное «зло» было случайным и непредвидимым»;

малолетство субъекта (определяемое возрастом, при котором подсудимый «не мог еще иметь понятия о свойстве деяния»; возраст уголовной ответственности устанавливался с семи лет и дети, не достигшие семи лет как не имеющие достаточного о свойствах деяния понятия не подлежали наказаниям за преступления и проступки, а отдавались родителям, опекунам или родственникам «для вразумления и наставления их впоследствии»;

безумие, сумасшествие и припадки болезни, «приводящие в умоисступление или совершенное беспамятство»;

ошибка случайная или вследствие обмана;

принуждение от превосходящей непреодолимой силы;

необходимая оборона.

Такое основание невиновности, как принуждение от превосходящей непреодолимой силы, по своему содержанию было достаточно близко к современному пониманию крайней необходимости. В соответствии со ст. 106 учинившему противозаконное деяние вследствие непреодолимого к тому от превосходящей силы принуждения и только для избжания непосредственно грозящившей его жизни в то же самое время неотвратимой другими средствами опасности, содеянное им не вменяется в вину (ст.39 УК РФ определяет, что на является преступлением причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам в состоянии крайнем необходимости, то есть для устранения опасности, непосредственно угрожающей личности и правам данного лица или иных лиц, охраняемых законом интересами общества или государства, если эта опасность не могла быть устранена иными средствами и при этом не было допущено превышение пределов крайней необходимости»)

Значительный интерес представляет определение в Уложении (ст. 107-109) содержания необходимой обороны, достаточно тесно ее сближающее с современным пониманием этого уголовно-правового института. Необходимая оборона заключающаяся в применении силы для отражения нападения вплоть до нанесения нападающему ран, увечья и даже смерти, исключала вину, если, во-первых, при этом не было возможности прибегнуть к защите «местного или ближайшего начальства», и, во- вторых, когда жизнь, здоровье или свобода обороняющегося действительно подвергались опасности, или нападение было сделано вором либо разбойником или же нападающий вторгнулся с насилием в жилище («жительство») обороняющегося. Необходимость обороны признавалась и в случае, когда застигнутый при похищении или повреждении какого-либо имущества преступник силой противился своему задержанию или прекращению начатого им похищения или повреждения. Особо оговаривалось, что оборона признается необходимой «со стороны женщины против посягающего насильственно на ее целомудрие и честь». Указывалось также, что употребление мер необходимой обороны дозволяется не только для собственной своей защиты, но и для защиты других, находящихся в таком же положении. Уложение формулировало и условия ответственности за превышение пределов необходимой обороны, хотя непосредственно это понятие («превышение пределов») не употреблялось (вместо него использовалось понятие «злоупотребления обороны»). Так, в соответствии со ст. 107 всякий напрасный, сделанный нападающему уже после отвращения грозившей обороняющемуся опасности, вред признавался «злоупотреблением обороны» и виновный в том должен быть «подвергаем наказанию, которое определяется по мере причиненного им вреда, по роду побуждения, которому он следовал и другим обстоятельствам дела». Можно отметить, что современное понимание необходимой обороны (например, даваемое в ст.37 УК РФ 1996 г.) исключает лишь указание на невозможность обороняющегося обратиться за помощью, во всем остальном понятие более чем полуторавековой давности выглядит вполне современным.

Уложение давало определение меры наказания (как уголовного, так и исправительного). Эта мера зависела:

«от меры большей или меньшей умышленности в со деянии преступления»;

«от меры большей или меньшей близости к совершению (имеется в виду к окончанию - А.Н.) оного, если преступление не вполне совершено» (т.е. не окончено);

«от меры принятого подсудимым участия в содеянии преступления или в покушении на него»;

«по особенным сопровождавшим содеяние преступления или покушение на преступление обстоятельствам, более или менее увеличивающим или уменьшающим вину преступника».

Большая или меньшая умышленность преступления зависела: 1) от степени обдуманности намерения (предумышленное или по внезапному побуждению без предварительного на то умысла); 2) от состояния опьянения совершившего преступление и того, привел ли виновный себя в такое состояние с намерением совершить преступление или без такого намерения; 3) от кратности совершения преступления без обдуманного заранее намерения («учинивший...такое преступление» в «третий раз» наказывался столь же строго, как учинивший его в первый раз с обдуманным заранее намерением или умыслом), а также от некоторых других обстоятельств.

Наказание дифференцировалось в зависимости от того, было ли преступление окончено или же оно было прекращено на стадиях обнаружения умысла, приготовления к преступлению и покушения на преступление. При этом уже совершивший приготовление к преступлению или даже покушение на преступление и по собственной воле не доведший свой умысел до конца подвергался наказанию лишь в том случае, если содеянное им (как при приготовлении, так и при покушении) «есть само по себе преступление, и только за эти преступления, а не за то, которое он был прежде намерен совершить» (как близко содержание этой нормы к части 3 ст.31 УК РФ 1996 г.: «Лицо, добровольно отказавшееся от доведения преступления до конца, подлежит уголовной ответственности в том случае, если фактически совершенное им деяние содержит иной состав преступления»).

В тех случаях, когда покушение на совершение преступления было прервано («остановлено») не по собственной воле подсудимого, а по другим, независящим от него обстоятельствам, мера наказания определялась в зависимости от «большей или меньшей близости» такого покушения к совершению оконченного преступления и содеянное наказывалось на одну или две степени ниже по сравнению с наказанием за оконченное преступление.

Уложение тщательно дифференцировало и меру наказания в зависимости от роли участников совместно совершенного преступления (выносится ли наказание главным виновным или же участникам, зачинщикам или сообщникам, подговорщикам (подстрекателям) или пособникам), а также от роли прикосновенных к преступлению лиц (укрывателей, попустителей, недоносителей). От наказания за недонесение о совершенном преступлении освобождалось «недонесшие»: дети на родителей и вообще на родственников по прямой восходящей линии; родители на детей и прочих нисходящих по прямой линии; супруги на супругов, родные братья и сестры на сестер и братьев. Наказания за укрывательство уменьшались или вовсе отменялись, если виновный, не будучи сообщником в преступлении, уже после его совершения способствовал сокрытию преступника, состоящего с ним в брачном союзе или близких связях родства или свойства или «бывшего благодетелем его». Эти нормы (об освобождении от наказания за недонесение и укрывательство) не распространялись на виновных в недонесении или укрывательстве государственных преступлений (предусмотренных статьями 263, 266, 271 и 275 Уложения).

Уложение формулировало ряд обстоятельств усиливающих («увеличивающих») и смягчающих («уменьшающих») вину и наказание. Последние увеличивались в зависимости от следующего: 1) чем более было умысла и обдуманности в действиях преступника; 2) чем выше были его состояние, звание и степень образованности; 3) чем более противозаконны и безнравственны были побуждения его к этому преступлению; 4) чем более лиц он привлек к участию в преступлении; 5) чем более он употребил усилий для устранения представлявшихся ему в том препятствий; 6) чем более им нарушено особых личных обязанностей в отношении к месту, в котором преступление совершено, и в отношении к лицам, против которых оно было предпринято; 7) «чем более было жестокости, гнусности или безнравственности в действиях», которыми это преступление «было предуготовляемо, приводимо в исполнение или сопровождаемо»; 8) «чем важнее» была угроза опасности от совершаемого преступления для какого-либо частного лица, или многих лиц или всему обществу и государству; 9) «чем важнее» зло или вред, преступлением причиненные; 10) чем более виновный при следствии и суде оказал неискренности и упорства в запирательстве», в особенности если при этом он «старался возбудить подозрение на невиновных или даже прямо клеветал на них».

Один из указанных обстоятельств (например, особая жестокость виновного, высокая безнравственность его побуждений, вовлечение в совершение преступления других лиц) сохранили свое значение и по сегодняшний день и также носят отягчающий характер (см. ст.63 УК РФ 1996 г.). Другие, касающиеся, например «неискренности и упорства в запирательстве» на следствии и в суде, отвергнуты временем. Не может, на первый взгляд, не вызвать удивления норма Уложения о том, что чем выше были состояние, звание и степень образованности виновного, тем большей была степень его вины и соответственно этому мера его наказания. Как далеко она от привычного и прямолинейного взгляда на классовый характер едва ли не любого законодательного акта дооктябрьской (до 1917 г.) эпохи. Хотя при более пристальном внимании и здесь не оказывается ничего необычного. И классовость и сословность в этом случае проявляется в заботе «власть имущих» о нравственной чистоте «своих рядов», о дворянской чести и, как говорится, дай Бог, чтобы любой правящий класс (правящая прослойка) была бы по серьезному (или хотя бы в принципе) «озабочена» этим (мы имеем в виду и политическую элиту современного российского общества).

Юридическое значение отягчающих обстоятельств состояло в том, что при их наличии (одного или нескольких) суд был вправе увеличить меру соответствующего наказания на одну или несколько степеней или даже приговорить виновного к другому, более строгому наказанию.

Наказание смягчалось («уменьшалось») в зависимости от следующих обстоятельств: 1) когда виновный добровольно и прежде, чем на кого пало какое-либо подозрение, явился в суд или же к местному или другому начальству и «вполне чистосердечно с раскаянием сознался в учиненном преступлении»; 2) если он, «хотя и после уже возбуждения начет его подозрения, но вскоре, без упорства, по одному из первых на допросу убеждений или увещеваний, учинил с раскаянием полное во всем признание» 3) «если он без замедления, благовременно и также с полной откровенностью, указал всех участников его в преступлении»; 4) если преступление «учинено» им по легкомыслию или слабоумию, глупости и крайнему невежеству, которым воспользовались другие для вовлечения его в преступление; 5) если преступление «учинено» им вследствие сильного раздражения, «произведенного» обидами, оскорблениями или иными поступками лица, которому он «сделал или покусился сделать зло»; 6) если он был вовлечен в преступление убеждениями, приказаниями или дурным примером людей, имевших над ним «по природе или по закону высшую сильную власть»; 7) если он «учинил» преступление «единственно по крайности и совершенному неимению никаких средств к пропитанию и работе»; 8) если при совершении преступления он почувствовал раскаяние или сожаление к его жертвам «и по сему побуждению не совершил всего преднамеренного им зла», в особенности если при этом он «удержал от того и своих сообщников»; 9) если он после совершения преступления старался по крайней мере, «отвратить хотя бы некоторые из вредных оного последствий и вознаградить причиненные оным зло или убыток»; 10) малолетство и несовершеннолетие подсудимого (это обстоятельство было прописано особенно тщательно — в девяти статьях Уложения). Большинство из этих обстоятельств и с позиции действующего российского уголовного законодательства рассматриваются как смягчающие наказание (см.ст.61 УК РФ 1996 г.). По поводу же некоторых можно лишь сожалеть об их отсутствии в действующем УК. А ведь как бы вписалось в судебную практику 90-х годов только что ушедшего в историю века седьмое из указанных смягчающих обстоятельств! Лишенная всяческих эмоций статистика, отражающая нищенское положение (существование ниже прожиточного минимума) определенной и не малой части населения России, вызванное гайдаровско-чубайсовскими реформами, вполне способна подтвердить настоятельную необходимость введения такой нормы в УК РФ, тем более что ее великолепный образец был сформулирован почти 160 лет назад в п.7 ст. 140 Уложения 1845 г.

Уложение предусматривало отмену наказания. Это делалось в трех случаях: 1) за смертью преступника; 2) вследствие примирения с обиженным (по делам, по которым дело возбуждалось по жалобе «обиженного или оскорбленного», если «принесший жалобу примиряется с виновным прежде исполнения приговора» (исключение из этого правила было сделано лишь для некоторых преступлений); 3) вследствие давности (этот институт был тщательно регламентирован в нескольких статьях Уложения). Уложение содержало и норму о «помиловании и прощении виновных», которые «ни в коем случае не зависели от суда», а «непосредственно» исходили «от Верховной Самодержавной Власти» и могли быть «лишь действием Монаршего милосердия».

Раздел I Уложения (содержавший, как отмечалось, нормы Общей части уголовного права) заканчивался главой (гл.У) о действии уголовного закона в пространстве. В нее были включены нормы о действии «постановлений Уложения» на:

I) российских подданных, совершивших преступления и проступки в пределах российского государства; 2) иностранцев, совершивших преступления и проступки в пределах российского государства; 3) российских подданных, совершивших преступления вне пределов российского государства. Следует отметить, что в указанных нормах достаточно подробно были сформулированы такие основные принципы действия уголовного закона в пространстве, как территориальный и гражданства.

Нормы Особенной части Уложения были отражены в 2043 статьях, помещенных во П-ХП разделах, которые подразделялись на главы (а некоторые из них дополнительно еще и на отделения). В целом система Особенной части, т.е. уголовно-правовых запретов, в соответствии с разделами выстраивалась следующим образом: 1) религиозные преступления ("преступления против веры и о нарушении ограждающих оную постановлений"); 2) преступления государственные; 3) преступления и проступки против порядка управления; 4) преступления и проступки по службе государственной и общественной; 5) преступления и проступки против постановлений о повинностях; 6) преступления и проступки против имущества и доходов казны; 7) преступления и проступки против общественного благоустройства и благочиния; 8) преступления и проступки "против Законов о Состояниях"; 9) преступления и проступки против жизни, здоровья, свободы и чести частных лиц; 10) преступления против прав семейственных;

II) преступления и проступки против собственности частных лиц.

Преступления религиозные (разд.II) включали в себя многочисленные преступления "о богохулении и порицании веры", об отступлении от веры и постановлений церкви", "об оскорблении святыни и духовных лиц во время священнослушания", "о святотатстве, разрытии могил и ограблении мертвых тел". Так, богохулением признавались действия того, "кто дерзнет публично в церкви с умыслом возложить хулу на славимого в Единосущной Троице Бога, или на Пречистую Владычицу нашу Богородицу и присно-Деву Марию, или на честный Крест Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, или на безплотные Силы Небесные или на Святых Угодников Божиих и их изображения". Наказывалось такое богохуление весьма строго: лишением всех прав состояния и ссылке в каторжную работу в рудниках на срок от двенадцати до пятнадцати лет, а если виновный не был по закону "изъят" от телесных наказаний, то он подвергался еще и наказанию плетьми с наложением клейм.

К преступлениям государственным (разд.III) относились преступления против «священной Особы Государя Императора и Членов Императорского Дома» и преступления» о бунте против власти верховной и о государственной измене». Первый их вид начинался со следующего уголовно-правового запрета: «Всякое злоумышление и преступное действие против жизни, здравия или чести Государя Императора и всякий умысел свергнуть Его с Престола, лишить свободы и власти верховной, или же ограничить права оной или учинить Священной Особе Его какое-либо насилие, подвергают виновных в том: лишению всех прав состояния и смертной казни"» Ко второму виду государственных преступлений относилась, например, государственная измена, состав которой описывался весьма казуистично, и которая наказывалась лишением всех прав состояния и смертной казнью.

К преступлениям и проступкам против порядка управления (разд. IV) были отнесены преступления и проступки: «о сопротивлении распоряжениям правительства и неповиновении... властям (гл.1); об оскорблении и явном неуважении «к присутственным местам» и чиновникам «при отправлении должности» (гл. II); о самовольном присвоении власти и о составлении "подложных" указов или предписаний и других исходящих от правительства бумаг (гл. III); о похищении бумаг или вещей "из присутственных мест", "сорвании печатей" и уничтожении "поставленных или приложенных по распоряжению правительства знаков" (гл. IV); о взломе тюрем, уводе и побеге находящихся под стражей или надзором (гл. V); о тайных обществах и запрещенных "сходбищах" (гл. VI). Так, например, за составление подложных, будто бы от имени Государя Императора указов, манифестов, грамот, рескриптов или иных бумаг, а равно за употребление таких подложных указов, манифестов или иных бумаг "заведомо для каких бы ни было дел или видов", виновные подвергались лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы в рудниках без срока, а те, кто "по закону не изъятые от телесных наказаний" - еще и наказанию плетьми с наложением клейм. Формулируя эту норму составители Уложения конечно же помнили о достаточно распространенном на Руси являнии - "воскрешении" покойных царей или их законных наследников и возмущении народных масс от имени последних. Именно так, например, действовали и Лжедимитрий (в начале XVII века объявивший себя царевичем Дмитрием, сыном Ивана Грозного, якобы чудом спасшимся от убийц в Угличе) и Пугачев, назвавшийся императором Петром III.

Строго каралось и «недозволенное оставление отечества». Например, тот, кто «отлучась от отечества, .. вступит в подданство иностранной державы», наказывался лишением всех прав состояния и вечному из пределов государства изгнанию, а в случае самовольного возвращения в Россию — ссылке в Сибирь на поселение. Кто же, «отлучась от отечества», не явится в него обратно по вызову правительства, также приговаривался к лишению всех прав состояния и к вечному изгнанию из пределов государства (во время его отсутствия имение у виновного отбиралось в опекунское управление). Правда, эта строгости меркнут после сравнения их с наказаниями «за оставление отечества» в советские времена (по всем трем советским российским уголовным кодексам - УК РСФСР 1922 г., 1926 г. и 1960 г. - за бегство за границу и невозвращение из-за границы полагалось не только длительное тюремное заключение, но и смертная казнь.

К преступлениям и проступкам по службе государственной и общественной (разд.IV), т.е. к должностным преступлениям, относились преступления: о неисполнении указов, предписаний и законных по службе требований (гл.I); о превышении власти и противозаконном бездействии (гл. II); о противозаконных поступках должностных лиц при хранении и управлении вверяемого им по службе имущества (гл.III); о подлогах по службе (гл.IV); о неправосудии (гл.V); о мздоимстве и лихоимстве (гл.VI); о нарушении установленных при вступлении в должность и оставлении ее правил (гл.VII); о нарушении порядка при определении на службу и к должностям и при увольнении от них (гл.VIII); о преступлениях и проступках в сношениях между начальниками и подчиненными (гл.IX); "о медленности, нерадении" и несоблюдении установленного порядка "в отправлении должности" (гл.X); о преступлениях и проступках чиновников "по некоторым особенным родам службы" (имеются в виду правонарушения чиновников при производстве следствия и суда, чиновников полиции, чиновников "крепостных дел", нотариусов, казначеев, кассиров и других, кому вверялось хранение денежных сумм и некоторых других чиновников -этим деянием посвящалось 77 (!) статей Уложения). Скрупулезно были прописаны нормы о мздоимстве и лихоимстве (12 статей), на современном языке образующие такое коррупционное преступление как получение взятки. Под мздоимством понималось принятие чиновником, состоящим на государственной или общественной службе, "хотя и без всякого в чем-либо нарушения" своих обязанностей "подарка, состоящего в деньгах, вещах или в чем бы то ни было ином", что наказывалось денежным взысканием "вдвое против цены подарка", а также и "отрешению от должности" (при этом оговаривалось, что такому наказанию подвергается и тот, кто "примет такого рода подарки через других или же дозволит жене своей, детям, родственникам, домашним или кому-либо иному принимать их").

Гораздо более строго наказывалось лихоимство, то есть принятие чиновником денег, вещей "или что иного" ("сколько бы впрочем сумма денег или цена вещей им полученных ни была малозначительна") за "учинение им допущения чего-либо противного обязанностям службы". Виновный приговаривался за лихоимство к потере всех особенных принадлежащих ему (как "лично, так и по состоянию присвоенных) прав и преимуществ и к ссылке на житье в губернии Томскую или Тобольскую с заключением на срок от одного года до трех лет, а лица, "неизъятые" от телесных наказаний -- к наказанию розгами и к отдаче в исправительные арестанские роты гражданского ведомства на срок от двух до шести лет (следует отметить, что в ряде статей об ответственности за лихоимство при описании его различных проявлений употреблялось и понятие "взятки").

К преступлениям и проступкам против постановлений о повинностях государственных и земских (разд.VI) относились преступления и проступки: против «постановлений о повинности» военной службы (гл.1); о нарушении о повинностях земских (гл.II). К первым из них относилось, например, деяние лица, изобличенного в отдаче в рекруты чужих людей "подлогом за своих", или же за других помещиков или "за общества", к которым эти люди не принадлежат, что наказывалось лишением всех принадлежащих виновному особенных прав и преимуществ и ссылке на житье в губернии Иркутскую или Енисейскую с заключением на срок от двух до трех лет и с воспрещением выезда в другие Сибирские губернии на срок от восьми до десяти лет, а "неизъятые" от телесных наказаний наказывались розгами и отдаче в исправительные арестантские роты на срок от шести до восьми лет. Ко вторым, например, действия тех, кто "для избежания военной службы умышленно сам сеяе изувечит или позволит себя другому изувечить (подлежало наказанию рогами от девяноста до ста ударов и отдаче в военную службу).

К преступлениям и проступкам против имущества доходов казны (разд. VII, насчитывающий 425 статей) относились преступления и проступки: "о нарушении Уставов Монетных (гл. II; - глава I была посвящена "общим положениям"); о нарушении Уставов о гербовой бумаге (гл. III); о нарушении Уставов горных (гл. IV); о нарушении Уставов о соли (гл.V); о нарушениях постановлений по "питейному сбору" и акцизу (гл.VI); о нарушении Уставов "о выделке и продаже табаку" (гл.VII); о нарушении Уставов Таможенных (гл.VIII); о нарушении Уставов о казенных лесах (гл.IX). Все эти преступления на современном юридическом языке именуются хозяйственно-экономическими преступлениями. С одной стороны, некоторые нормы об ответственности за эти преступления (например, за фальшивомонетничество, контрабанду) имеют аналоги и в современном отечественном уголовном законодательстве (см., например, главу 22 УК РФ 1996 г. - "Преступления в сфере экономической деятельности"). С другой стороны, нельзя не отметить крайнюю казуистичность описания в Уложении соответствующих составов и их "чрезмерную" бланкетность (диспозиции статей об ответственности за большинство таких преступлений сконструировано именно бланкетным способом).

К преступлениям и проступкам против "общественного благоустройства и благочиния!' (разд.VIII, состоявший из четырнадцати глав) относились преступления и проступки: "против постановлений, ограждающих народное здравие" (гл.1); "О нарушении правил, установленных для учреждения, наполнения и содержания запасных магазинов" (гл.II); о нарушении общественного спокойствия и порядка (гл.III); против общественной нравственности (гл. IV); о нарушении постановлений о цензуре (гл.V); о нарушении постановлений о воспитании юношества (гл.VI); о нарушении правил благоустройства и хозяйства в городах и селениях (гл.VII); о нарушении правил Устава строительного (гл.VIII); о нарушении противопожарных правил (гл.IХ); о нарушении правил, установленных "для сохранения путей сообщения" (гл.Х); о нарушении Уставов почтовых (гл.ХI); о нарушении постановлений о кредите (гл.XII); о нарушении Уставов торговых (гл.ХIII); о нарушении Уставов фабричной и заводской промышленности (гл.XIV). Этот раздел (самый большой по количеству формулируемых в нем составов: он насчитывал 844 статьи) объединял самые разнородные преступления и проступки. В современном понимании это были: и хозяйственно-экономические, и против здоровья населения, и транспортные, и против нравственности, и экологические (так, нормы о нарушении правил "для охранения чистоты воздуха и безвредности воды" были прописаны в пяти отдельных статьях Уложения) и некоторые другие виды преступлений и проступков. Для всех статей этого раздела характерны те же недостатки, которые были отмечены применительно к разделу о преступлениях и проступках против имущества и доходов казны. Большинство их также отличала чрезмерная казуистичность и бланкетность (последняя подрывала самостоятельность соответствующих уголовно-правовых запретов и размывала грань между преступными деяниями и административными правонарушениями).

Вместе с тем, некоторые составы преступлений и проступков этого раздела Уложения довольно любопытны и в этом отношении вполне можно перекинуть своеобразный "мостик" из позапрошлого века в век нынешний, соединяющий одинаковую социальную подоплеку формирования определенных уголовно-правовых запретов. В этом отношении заслуживает внимания опыт законодателя той эпохи в борьбе с различного рода суевериями и спекулирующими на людской доверчивости во всевозможных магов, колдунов и колдуний, чья деятельность так пышно расцвела в перестроечные и реформенные для нашей страны годы. Так, подложному проявлению чудес и других "сего" рода обманах было посвящено целых шесть статей Уложения, формулирующих самостоятельные составы преступлений и проступков. Например, статья 1159 устанавливала наказание в виде заключения в смирительном доме на время от шести месяцев до одного года за действие тех, "кто ради корысти, устной славы или другой личной выгоды, будет разглашать или велит разгласить подложно о каком-либо, будто бы случившемся, чуде или же посредством подлога, какое-либо свое или по расспоряжению его, приготовленное действие выдавать легковерным за чудо..". Нынешние "маги" не только избавлены от каких-либо уголовных наказаний, но и вполне официально рекламируют свою деятельность в СМИ.

Более двадцати статей было посвящено формулированию составов преступлений, выражающихся в "соблазнительном и развратном поведении" и в "противоестественных пороках". Так, например, статья 1282 предусматривала наказание в первый ряд в виде денежного взыскания, а во второй - в виде заключения в смирительном доме на время от шести месяцев до одного года тому, "кто откроет свой собственный или нанимаемый им дом для непотребства". Ст.241 УК РФ 1996 г. также предусматривает наказание за организацию или содержание притонов для занятия протитуцией. Только вот такая "закавыка". Уголовный кодекс "сам по себе", а открытая, систематическая и навязчивая реклама таких заведений в популярных и массовых печатных изданиях также сама по себе. Ну что поделать? Не читают этих газет и журналов ни в органах прокуратуры, ни в органах внутренних дел. Хотя дело заключается, как всем известно, совсем в другом (читают, знают, но сколько раз те же СМИ, например МК, в своих публикациях описывали ситуации, когда «непотребная» деятельность современных «жриц любви» проходила «под контролем» работников тех же органов внутренних дел).

Более чем в ста статьях Уложения формулировались нормы об ответственности за транспортные преступления и проступки.

К преступлениям и проступкам против законов о состояниях (разд.IX) относились преступления и проступки: "о незаконном лишении прав состояния" (гл.1); "о присвоении состояния или особых от него преимуществ, или же звания или почетных достоинств, титулов и иных отличий" (гл.II); о нарушении прав и преимущества "дарованных Высочайшей властью разным в государстве состояниям" (гл.III); о злоупотреблении "особых по состоянию присвоенних прав" (гл.IV); о нарушении постановлений об актах состояния (гл.V); о нарушении постановлений о народной переписи (гл.VI). Среди этих многочисленных уголовно-правовых запретов не могут не вызывать удовлетворение современных российских юристов нормы Уложения об ответственности за "продажу в рабство и участие в торге Неграми". Так, статья 1860 предусматривала очень строгое наказание (в виде лишения всех прав состояния и ссылке в каторжную работу в крепостях на время от восьми до десяти лет, а для "неизъятых" от телесных наказаний и наказание плетьми (наложением клейм) тому, кто "продает в рабство или под другим предлогом передает...иноплеменным какое-либо состоящее в подданстве России или под покровительством Российских законов лицо". А статья 1861 приравнивала к наказанию за разбой на морях (лишение всех прав состояния и ссылке в каторжные работы в крепостях на время от восьми до десяти лет, а для "неизъятых" от телесных наказаний и наказание плетьми (наложением клейм) наказание за "изобличение в запрещенном торге Африканскими Неграми или же в каком-либо непосредственном или ином участии в таковом торге". Уместно напомнить, что российский законодатель формулируя например, последнюю норму, выполнял соответствующие на этот счет международно-правовые обязательства. Так, на недопустимость торговли африканскими неграми указывала специальная декларация Венского конгресса 1815 г. Следующий шаг в этом направлении был сделан Аахенским конгрессом 1818 г., на котором торговля неграми не только запрещалась, но и объявлялась преступной. Однако первые практические шаги по борьбе с работорговлей были предприняты Лондонским договором 1841 года, заключенным между Англией, Францией, Россией, Австрией и Пруссией. В соответствии с ним работорговля была приравнена к наказуемому уже в те времена пиратству (откуда и взялось указанное сравнение в Уложении работорговли с "разбоем на морях"). Не стоит, однако, уж совсем обольщаться. Достаточно вспомнить, что крепостное право, юридически закреплявшее рабство крепостных крестьян, в России было отменено лишь в 1861 г.

К преступлениям против жизни, здоровья, свободы и чести частник яиц (разд.Х) относились преступления: о смертоубийстве (гл.I); о самоубийстве (гл. II); о нанесении увечья, ран и других повреждений здоровью (гл.III); о поединках (гл.IV); о "произвольном" оставлении человека в опасности и неоказании помощи погибающему (гл.V); об оскорблении чести (гл.VI); о противозаконном задержании и заключении (гл. VII); о нападении с насилием (гл.VIII); об угрозах (гл.IХ). При всей традиционности этих видов уголовно-правовых запретов многие из норм Уложения отличались своей спецификой, сохраняющей интерес и для современного криминалиста. В этом плане представляют интерес обстоятельства, отягчающие (квалифицирующие) убийство ("смертоубийство"). На первое место по степени опасности ставилось убийство отца и матери. Виновные в этом преступлении приговаривались к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы в рудниках без срока, а "неизъятые" от телесных наказаний и к наказанию платьми с наложением клейм. К такому же наказанию приговаривались и виновные в предумышленном убийстве: повторном; своей жены или своего мужа, своих сына или дочери, родных деда или бабки, внука или внучки ("внуки") и вообще одного из родственников по восходящей или нисходящей прямой линии в какой бы то ни было степени, или родного брата или родной сестры, родного дяди или родной тетки; начальника или господина, или членов семейства господина вместе с ним живущих или хозяина или мастера, у которого убийца находился в услужении, работе или учении; или человека, которому убийца был обязан своим воспитанием или содержанием. Известно, что уголовное право отражает моральные нормы и принципы своей эпохи. Ознакомление с указанными нормами Уложения об убийстве при отягчающих обстоятельствах свидетельствует о том, насколько к настоящему времени изменились на этот счет нравственные представления (сказанное, разумеется, относится не только к нашему обществу). На первое место (и в морали и в праве) ставились ценности родственно-семейные или близко с ними связанные, что конечно же было обусловлено влиянием патриархального уклада как свидетельства неразвитости капиталистических отношений в экономике. Пройдет несколько десятилетий и технический прогресс достаточно энергично "девальвирует" эти нравственные ценности, что приведет к их исчезновению и из уголовного права.

К преступлениям против прав семейных (разд.XI) относились преступления: против "Союза брачного" (гл.I); о злоупотреблении власти родительской (гл.II); "против союза родственного" (гл.III); о злоупотреблении власти опекунов и попечителей (гл.IV). Некоторые из этих уголовно-правовых запретов трансформировались в наше время в преступления против семьи и несовершеннолетних (см.гл.20 УК РФ 1996 г.).

Наконец раздел XII формулировал нормы об ответственности за преступления и проступки против собственности частных лиц. К ним относились преступления: "О насильственном завладении чужим недвижимым имуществом, "о захвате и неправильном пользовании доходами или иными выгодами чужого имения и о истреблении граничных меж и знаков" (гл.I); "об истреблении и повреждении чужого имущества" (гл.II); "о похищении чужого имущества" (гл.III); "о присвоении и утайке чужой собственности" (гл.IV); о преступлениях и проступках по договорам и другим обязательствам (гл.V). К похищению чужого имущества относились такие преступления, как разбой, грабеж, воровство-кража и воровство-мошенничество, уголовно-правовое содержание которые не так уж сильно отличается от современного определения и понимания этих составов (см. ст.158-159, 161-162 УК РФ 1996 г.). Вместе с тем, обращает внимание крайне казуистический способ описания этих составов в Уложении. Например, только составу кражи ("воровству-краже") было посвящено более двадцати довольно объемных по содержанию статей ("кража сундуков, чемоданов и тюков с почтовых повозок, дилижансов или других учрежденных правительством, обществами или частными людьми для путешественников или перевоза клади транспортов" - один состав; "кража чемоданов, тюков или иных вещей из повозок, принадлежащих частным людям" - другой состав). Следует отметить и строгость санкций, установленных за кражу чужого имущества. Так, за кражу предмета, цена которого не превышает тридцати рублей, виновный подвергался: в первый раз - лишению всех особенных принадлежащих ему прав и преимуществ и ссылке в одну из отдаленных губерний, кроме сибирских, а "неизъятый" от телесных наказаний - "отдаче в рабочий дом" на время от трех до шести месяцев или же заменой этого наказанием розгами; во второй раз - отдаче в рабочий дом на время от шести месяцев до одного года или заменой этого наказанием розгами; в третий раз - наказанию розгами и отдаче в исправительные арестанские роты на время от двух до четырех лет; в четвертый раз - отдаче в исправительные арестанские роты гражданского ведомства на время от восьми до десяти лет и наказанию розгами (количество ударов розгами увеличивалось в зависимости от кратности совершенных краж).

Структурно Уложение заканчивалось Приложениями (о лицах, изъятых от наказаний телесных; о неизлечимых болезных, освобождающих виновного от телесных наказаний; об обязательном медицинском освидетельствовании "безумных и сумасшедших, учинивших смертоубийство", и в случае признания их действительно таковыми в направлении их в "дома умалишенных"; о допущении изъятий и ограничений из действия норм Уложения об ответственности за ряд преступлений и проступков для "инородцев", проживающих в Сибири, Архангельской, Оренбургской и Астраханской губерниях, Кавказском и Закавказском краях (за "менее важные преступления и проступки" последние несли ответственность по своим обычаям, а не по нормам Уложения).

В 1857 г. Уложение было инкорпорировано в Свод законов (при его втором издании) и стало 1 книгой XV тома Свода (при этом количество его статей возросло с 2 224 до 2304-х (за счет увеличения норм о нарушениях устава табачного и изменений в постановлениях о повреждениях телеграфов).

В дальнейшем изменения Уложения были связаны с реформами 60-х гг. (в том числе и судебной): в 1866 г. произошло третье издание Уложения, а в 1885 г. четвертое.

В отечественной уголовно-правовой литературе XIX века Уложение оценивается по-преимуществу критически. И наиболее суровая критика давалась Н.С. Таганцевым и В.Д. Спасовичем. К основным недостаткам Уложения Таганцев относил, в первую очередь, способ изложения нормативного материала (или, по современному, "технику" уголовного закона). "Вместо того, чтобы дать в кодексе общие положения, характеризовать преступные деяния и затем представить правоприменителям закона путем толкования подводить под эти положения отдельные случаи, составители задумали

соперничать с творческой силой жизни, они мечтали казуистикой кодекса обнять вечно новые явления в области преступлений, они предполагали создать для суда такие руководящие начала, при помощи которых судья приравнивался бы к машине, не требующей для своей деятельности никаких юридических знаний... Такой прием привел прежде всего к невероятной многостатейности Уложения, превышающего количество статей раза в четыре любой из современных уголовных кодексов"¹. На это же обращал внимание и В.Д.Спасович: "Это отвращение от теоретических определений, боязнь отвлеченности поставило Уложение во многих отношениях ниже Свода законов уголовных и сделало его похожим на средневековые сборники законов, когда искусство законодательное, будучи в детстве, не умело отвлекать, когда оно ограничивалось собиранием и обобщением известнейших судебных приговоров". Характеризуя многостатейность Уложения, Спасович замечал: "Это количество столь значительно, что память человеческая не может с ним справиться, и нет ни юриста, ни теоретика, ни практика, который знал бы уложение во всех подробностях"². Таганцев справедливо считал, что излишняя казуистичность приводила на практике к обратному результату к неполноте Уложения и к невозможности заполнить его пробелы даже путем распространительного толкования. Он же критиковал разработчиков Уложения за механическое восприятие иностранного законодательного материала, за громоздкость и архаичность системы наказаний.

Соглашаясь в принципе с такой критикой, отметим лишь, что Уложение было продуктом своего времени. И иным оно не могло быть. И не только в силу "высоких" причин зависимости любого законодательства от исторических и социально-экономических условий, в которых оно принималось (вспомним, что это была эпоха николаевского "застоя", закончившегося поражением России в Крымской войне, господства бюрократии и чиновничества, эпоха крепостного права). Уложение отражало и уровень юридической, в том числе и уголовно-правовой науки того времени: первый учебник (В.Д. Спасовича) по уголовному праву появился лишь спустя восемнадцать лет после принятия Уложения. И следует, по нашему мнению, согласится с оценкой Уложения, данной через шестьдесят лет после его принятия Н.Д.Сергиевским. "...Уложение 1845 года представляет громадный прогресс сравнительно с XV томом Свода Законов 1832 года., нельзя не признать, что составители Уложения 1845 г. сделали не только не менее, но даже более, чем мы могли бы от них требовать. Они дали нам не новое Уложение, а значительно приведенный в порядок, дополненный и систематизированный свод законов. При низком уровне юридической науки в России в то время, лучшее, что они могли создать - это именно свод».

Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями 1864 г. Как уже отмечалось, одним из самых серьезных недостатков Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. было отсутствие четкого отличия между преступлениями и проступками. Уложение было перегружено многочисленными нормами об ответственности за правонарушения, предусмотренные различного рода уставами, содержащими, в свою очередь, нормы о наказаниях, применяемых полицией. Последнее размывало грань между уголовной и административной (полицейской) ответственностью. В высших государственных сферах это же конечно понимали. И еще в 1814 г. в записке В.П.Кочубея на имя Александра I ставился вопрос об отделении судебной власти от полицейской путем учреждения в уездах «мирных» судей¹. В 1834 г. уже министр внутренних дел Д.Н.Блудов предлагал для рассмотрения малозначительных преступлений создать специальные полицейские суды (несколько позднее он же пришел к выводу о необходимости создания мировых судов для рассмотрения мелких дел и особого кодекса для них². В 1859 г. особая комиссия Государственного совета, рассматривавшая отчет Министерства внутренних дел, обратила внимание на низкую раскрываемость преступлений, а также на медлительность рассмотрения в судах дел о маловажных преступлениях, по которым из-за необходимости соблюдать все обряды и формы судопроизводства, единого для всех уголовных дел, содержится под стражей длительное время большое число лиц, приговариваемых к «легкому исправительному наказанию». Комиссия предлагала выделить маловажные преступления и проступки, рассмотрение которых производилось бы сокращенным порядком³. Конечно же все эти соображения не только вписывались в грядущие реформы (крестьянскую, полицейскую, земскую, судебную), но делали реализацию этих намерений необходимой составной частью судебной реформы и дальнейшая их разработка проходила именно в этом ключе.

Так, в мае 1861 г. Александр II возложил на II-е отделение императорской канцелярии составление «проекта Устава о взысканиях за проступки, подведомые мировым судьям», а в апреле 1862 г. эта работа была передана оттуда в Государственную канцелярию, где уже велась разработка принципов судоустройства и судопроизводства. С декабря 1863 г. проект Устава о взысканиях за проступки подведомственные мировым судьям вместе с проектами судебных уставов обсуждался в Министерстве юстиции и затем поступил (чуть позже проектов судебных уставов) в Государственный совет. 20 ноября 1864 г. слегка доработанный проект вместе с другими основополагающими документами судебной реформы был утвержден Александром II как «Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями»¹.

Устав состоял из тридцати глав, объединявших 181 статью. Первая глава («Положения общие») содержала нормы Общей части, последующие нормы Особенной части.

Общие положения открывались статьей (ст. 1) о перечислении наказаний, определяемых мировыми судьями. К ним были отнесены следующие наказания: 1) выговоры, замечания и внушения; 2) денежные взыскания не свыше трехсот рублей; 3) арест не свыше трех месяцев; 4) заключение в тюрьме не свыше одного года.

В ст.2 определялось, что в необходимых случаях к указанным наказаниям возможно присоединение дополнительного наказания в виде «отобрания орудий, употребленных для совершения проступка или иных принадлежащих виновному вещей». В статье 3 и 4 проводилось различие между заключением в тюрьмы и арестом. Присужденные к заключению в тюрьме привлекались к работам, установленным для рабочих домов. Осужденные же к аресту занимались работами лишь по собственному желанию и содержались отдельно от других заключенных.

В ст. 7 было сформулировано правило о замене денежного взыскания в случае «несостоятельности» виновных. Денежное взыскание на сумму не свыше пятнадцати рублей могло заменяться арестом на срок до трех суток, а свыше пятнадцати (и до трехсот) рублей - арестом не свыше трех месяцев. Несостоятельные к уплате денежных взысканий крестьяне и мещане могли быть отданы в общественные работы или же «в заработки». Несостоятельные лица других сословий могли быть отданы в общественные работы только в случае их собственной об этом просьбе.

По общему правилу за неумышленные («совершенные без намерения» проступки налагалось наказание в виде выговора, замечания или внушения. Более строгие наказания за «ненамеренные» проступки могли быть назначены лишь в двух случаях: 1) когда в самом Уставе назначены такие наказания именно за неосторожность и 2) когда проступок заключался в «неисполнении по небрежности какой-либо особенной обязанности, возложенной законом». Под первое правило подпадал, например, проступок, предусмотренный ст. 101 («За повреждение по неосторожности принадлежностей телеграфов, от которого может произойти остановка в телеграфических сообщениях, виновные, если о сделанном повреждении не известят немедленно телеграфное начальство, подвергаются: денежному взысканию не свыше пятнадцати рублей), под второе - предусмотренный ст. 126 («За перевоз людей в ветхих или худых лодках и вообще за нарушение правил предосторожности, предписанных для речных перевозов, виновные подвергаются: денежному взысканию не свыше двадцати пяти рублей»).

Проступки не вменялись в вину и лица, их совершившие, не привлекались к ответственности, если они совершены в следующих (предусмотренных ст. 10) случаях:

«случайно, не только без намерения, но и без всякой неосторожности или небрежности»;

«в малолетстве до десяти лет»;

в безумии, сумасшествии и припадках болезни, «приводящих в умоисступление или в совершенное беспамятство»;

«по принуждению от непреодолимой силы»;

«по необходимой обороне».

Освобождалось от наказания лицо, добровольно отказавшееся на стадии покушения от доведения проступка до конца («покушение на проступок, остановленно по собственной воле подсудимого, не подлежит наказанию»).

В Уставе предусматривались обстоятельства, «уменьшающие» вину подсудимого и влекущие снижение наказания лица (ст. 13), и «увеличивающие» его вину (ст. 14) и соответственно усиливающим наказание (в пределах санкции соответствующей статьи Устава). К первым из них относились:

слабоумие и крайнее невежество виновного;

«сильное раздражение, происшедшее не от вины самого подсудимого»;

«крайность и неимение никаких средств к пропитанию и работе»;

прежнее безукоризненное поведение;

«добровольное, до постановления приговора, вознаграждение понесшего вред или убыток»;

признание и чистосердечное раскаяние.

Особое снижение наказания предусматривалось для несовершеннолетних правонарушителей. Несовершеннолетним в возрасте от десяти до семнадцати лет наказания должны были сокращаться наполовину, а не достигших четырнадцати лет мировой судья мог, не подвергая наказанию, отсылать к родителям, опекунам или родственникам для домашнего исправления.

К отягчающим обстоятельствам («увеличивающим» вину подсудимого) относились:

1) обдуманность в действиях виновного;

«известная степень его образованности и более или менее высокое положение его в обществе»;

«повторение того же или совершение однородного проступка до истечения года после присуждения к наказанию»;

«упорное запирательство и, в особенности, возбуждение подозрения против невиновного».

К более строгому наказанию присуждались также те соучастники проступка («при участии двух или более лиц в совершении проступка те из виновных»), которые сами его совершили или подговорили к этому других (ст. 15).

«Увеличивающим вину» обстоятельством признавалось и совершение «совокувности» проступков. Тем не менее, в этом случае общее (итоговое) наказание назначалось путем поглощения менее строгого наказания более строгим (ст. 16).

Целый ряд проступков против чести и прав частных лиц (предусмотренных двадцатью тремя статьями Устава) подлежали наказанию только по жалобе «потерпевших обиду», вред или убыток или же их супругов, родителей или опекунов и «вобще тех, которые должны иметь попечение о них». Также только по жалобе потерпевшего могли наказываться кража, мошенничество и присвоение чужого имущества «между супругами, а также между родителями и детьми».

Устав предусматривал и сроки давности назначения наказания за проступки. Так, виновные в проступках освобождались от наказания, если после их совершения прошло: два года после совершения кражи, мошенничества и присвоения чужого имущества; один год - после совершения лесоистребления и шесть месяцев - после совершения «прочих проступков» (если в течении этих сроков они «не сделались известными мировому судье или полиции или когда в течение тех же сроков не было никакого по ним производства»).

Классификация проступков была выстроена в Уставе по объекту посягательства. По этому признаку все проступки делились на двенадцать видов:

против порядка управления (гл.II);

против благочиния, порядка и спокойствия (гл.III);

против общественного благоустройства (гл.IV);

"о нарушениях Устава о паспортах" (гл. V);

"о нарушении уставов строительного и путей сообщения" (гл.VI);

о нарушениях Устава пожарного (гл. VII);

о нарушениях Уставов почтового и телеграфного (гл. VIII);

о проступках против народного "здравия" (гл.IХ);

о проступках против личной безопасности (гл.Х);

об оскорблениях чести, угрозах и насилии (гл.XI);

о проступках против прав семейственных (гл.XII);

12) о самовольном пользовании чужим имуществом и "повреждении оного" (гл.XIII).

К проступкам против порядка управления относились: неисполнение законных распоряжений, требований или постановлений "правительственных и полицейских властей, а равно земских и общественных учреждений"; неповиновение ("ослушание") полицейским или другим "стражам" а также волостным и сельским начальникам "при отправлении ими должности" (при законности их требований); оскорбление полицейских или "других стражей, служителей судебных и правительственных мест, а равно полевых и лесных сторожей во время отправления ими должности"; истребление и порча поставленных по распоряжению правительства "предостерегательных и межевых знаков" или других "служащих для означения границ" при отсутствии корыстной или иной преступной цели: порча или истребление выставленных по распоряжению законных властей гербов, надписей и объявлений, а равно за "искажение публичных памятников" (при отсутствии намерения "оказать неуважение властям") и некоторые другие проступки.

Значительно более многочисленными были проступки против благочиния, порядка и спокойствия, предусмотренные шестнадцатью статьями. Они делились на

проступки о нарушении благочиния во время священослужения и о нарушении порядка и спокойствия. К первым относились: нарушение "благоговения" в церкви, часовне или ином молитвенном доме...непристойным криком и шумом или неблаговидными поступками" ("однако без оскорбления святыни"); нарушение вне молитвенных зданий "благочиния" во время священослужения "общенародными забавами" и увеселениями или какими-либо бесчинствами, препятствующими "божественной службе" (если при этом не было "оскорбления святыни"), а также нарушение порядка при торжественных шествиях или праздниках. Ко вторым, например, относились: ссоры, драки, кулачный бой или другого рода буйство в публичных местах и вообще нарушение "общественной тишины"; нарушение порядка в публичных собраниях или во время общенародных увеселений, театральных представлений и т.п.; появление в публичном месте пьяным до беспамятства или "в безобразном от опьянения" виде; за прошение милостыни "по лени и привычке к праздности".

Проступки против общественного благоустройства заключались не только в направленных собственно против указанного объекта посягательства (например, неосвещение или неисправное освещение улиц), но к ним относились и экологические правонарушения (например, "своз мусора, нечистот или палого скота не в назначенное место"; охота, а также рыбная или иная ловля в запрещенное время, в недозволенных местах, запрещенными способами или без соблюдения предписанных правил, а равно разорение птичьих гнезд или продажа дичи, добытой в недозволенное время).

Проступки о нарушении устава о паспортах заключались, например, в "необъявлении" хозяином дома полиции в срок о прибывших в дом или выбывших из него", "проживательстве" в столицах "без адресного билета или с просроченным билетом", "отлучка за границу без взятия установленного паспорта", самовольное оставление места, назначенного "для жительства по законному распоряжению надлежащей судебной или правительственной власти", а равно самовольное взвращение в места, откуда виновные высланы.

Достаточно многочисленными (описанными в двадцати двух статьях Устава) были проступки о нарушениях, уставов строительного и путей сообщения. Они выражались, например, в постройке или наружной перестройке здания "без надлежащего дозволения", в неисправном содержании тротуаров, "мостков", "мостовых и дорог", несоблюдении правил, установленных для езды обозами по шоссе и другим дорогам, нарушении правил судоплавания и сплава леса по рекам и каналам.

К проступку о нарушении Устава пожарного относились, например, проступки, выражающиеся в устройстве печей, каминов, дымовых труб без соблюдения правил, установленных для предохранения от пожаров; несоблюдении правил осторожности при обращении с огнем в жилых местах, курении "табаку" на сеновалах и чердаках, "неимение сосудов с водой" или "огнегасительных снарядов" в случаях, когда это предписано.

Нарушения Уставов почтового и телеграфного заключались: в грубом обхождении с проезжающими, а равно в несоблюдении установленных правил о почтовой езде; в недозволенном провозе на "сдаточных" лошадях проезжающих "по трактам вольных почт" и повреждение по неосторожности принадлежностей телеграфов, от которого может произойти остановка в телеграфных сообщениях.

Проступки против народного здравия это, например, несоблюдение предписанных законом общих мер предосторожности "против распространения прилипчивых и повальных болезней", погребение мертвых не в назначенных для этого местах и без соблюдения установленных правил; приготовление для продажи или продажа съестных припасов или напитков, вредных для здоровья или испортившихся, а равно выделка посуды из вредных для здоровья материалов.

К проступкам против личной безопасности относились, например, хранение или ношение запрещенного оружия, стрельба из огнестрельного или другого опасного оружия в местах, где это запрещено, а равно хранение пороха в более дозволенном количестве; непринятие установленных мер "к отвращению опасности, могущей произойти от домашних животных"; неосмотрительная или непомерно скорая езда в городах и селениях, а также передача управления лошадьми лицу неспособному или пьяному; за выставление без надлежащей осторожности клеток, горшков с цветами и тому подобных вещей на окна, а равно за недостаточное прикрепление вывесок или ставней.

Проступки, выражавшиеся в оскорблениях чести, угрозах и насилии, заключались, например, в нанесении обиды действием без всякого повода со стороны обиженного; в словесной или письменной клевете; в разглашении с намерением оскорбить чью-либо честь сведений, сообщенных втайне или же "узнанных" вскрытием чужого письма или другим противозаконным способом; в словесной угрозе лишить ккого-либо жизни или произвести поджог (при отсутствии корыстной или иной преступной цели; в самоуправстве, а равно в причинении насилия без нанесения тяжких побоев, ран или увечья.

Проступки против прав семейственных выражались в отказе в доставлении нуждающимся родителям необходимых для жизни пособий со стороны имеющих достаточных к тому средств детей и оставление ребенка в таких местах, "где нельзя ожидать, что он будет найден другими".

Самыми многочисленными (прописанными в тридцати восьми статьях Устава) были проступки против чужой собственности. Нормы главы тринадцатой, предусматривающей наказание за эти проступки, объединялись в четыре отделения. Первое из них включало нормы о самовольном пользовании чужим имуществом и его повреждении (например, самовольное на чужих землях, но не в виде кражи, срывание плодов или овощей, собирание ягод или грибов, повреждение деревьев в садах или срывание садовых цветов, вырезание дерна, а равно добывание песка, глины; прогон скота через чужие луга или поля, а равно пастьба скота на чужих землях). Второе — объединяло нормы о похищении и повреждении чужого леса (например, похищение леса или "лесных произведений", уже заготовленных и сложенных, а также из мест складов, устроенных для их хранения). В третьем отделении были сформулированы нормы о краже предмета ценой не свыше трехсот рублей. За обычную кражу виновные подвергались заключению в тюрьме на срок от трех до шести месяцев. Устав также формулировал восемь квалифицирующих обстоятельств кражи, при которых тюремное заключение увеличивалось до одного года. К ним относились, например, кражи, совершенные: в церкви, часовне или ином молитвенном доме; ночью; по сговору нескольких лиц; лицом, уже однажды осужденным за кражу или мошенничество. Напротив наказание существенно снижалось (наполовину), если виновный в краже: добровольно возвратил украденное хозяину, или кража была совершена "по крайности и неимению никаких средств к проживанию и работе" либо цена похищенного не превышала пятидесяти рублей. Мировой судья мог снизить наказание "наполовину" также за покушение на кражу, остановленное по независившим от подсудимого обстоятельствам, а равно за участие (имеется в виду не в качестве исполнителя) в краже и укрывательство похищенного. В четвертом отделении были собраны нормы о мошенничестве, обманах и присвоении чужого имущества. К ним, например, относились такие проступки, как: обмер и обвес при продаже, купле или мене товаров или иных вещей, а равно другие обманы в количестве или качестве товара, или в расчете платежа или при размене денег, если цена похищенного не превышает трехсот рублей; покупке или принятие в заклад заведомо краденного или полученного "через обман" имущества.

В 1883 г. Устав был издан вторым изданием вместе с судебными уставами в качестве составной части этих уставов. В 1885 г. он был выделен из судебных уставов и переиздан в третий раз.

В целом следует отметить, что Устав выгодно отличался от Уложения 1845 г., в особенности по уровню законодательной техники и в общем благожелательно оценивался в уголовно-правовой литературе. Так, например, Н.Д. Сергиевский считал, что он ("Устав"), "как кодекс представляет собой сравнительно с Уложением значительный шаг вперед, особенно в разработке диспозитивной части, то есть определений о составе преступных деяний" и той "казуистики, какую представляет Уложение, стремящееся обособить, индивидуализировать преступные деяния, мы уже не находим в этом Уставе, стремящемся к возможным обобщениям"¹.

Эти же преимущества Устава отмечал и Н.С.Таганцев: "Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, стоит несравненно выше уложения по своей технической обработке". Вместе с тем он верно подметил и серьезные трудности, возникшие для уголовного судопроизводства в связи с появлением с изданием Устава двух основных законодательных актов уголовно-правового характера. Он указывал, что "его (Устава -А.Н,) появление внесло новую неурядицу в наше уголовное законодательство, так как самое одновременное существование двух общих уголовных кодексов, с различием в некоторых основных учениях о преступлении, об определении меры ответственности и т.п., представлялось и теоретически несостоятельным, и практически вредным, в особенности в виду того, что оба кодекса регулировали преступные деяния, отличающиеся не родовыми, а видовыми признаками, что оба они нередко применялись одними и теми же судами; таково, например, различие в определении ответственности малолетних, постановления об условиях повторения и т.д."¹. Однако очевидно, что эта критика была направлена вовсе не на юридическое содержание и качество Устава, а по существу служила убедительным мотивом для того, чтобы приступить к переработке Уложения 1845 г.

Уложение о наказаниях уголовных и исправительных в редакции 1866 и 1885 гг. Проведенные в России коренные реформы (связанная с отменой крепостного права «крестьянская», полиции, судебная) закономерно привели к необходимости переработки в соответствии с ними Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г., и его новая редакция была осуществлена в 1866 г. В особенности это было связано с пореформенным отношением к телесным наказаниям, превратившимся после отмены крепостного права в анахронизм. Уже в 1863 г. был издан указ «О некоторых изменениях в существующей ныне системе наказаний уголовных и исправительных». Он отменил существовавшие прежде телесные наказания, наложение клейм и штемпельных знаков. Правда, указ содержал существенную оговорку, позволявшую в случае невозможности замены телесного наказания заключением в тюрьму или другие места лишения свободы применять наказание розгами (указ не распространялся, например, на изданные в ходе крестьянской реформы 1861 г. волостные суды, широко применявшие наказание розгами).

Уложение в редакции 1866 г. исключило телесные наказания из общего перечня наказаний, однако сохранило приведенное выше положение указа 1863 г. о том, что «в случае явной невозможности подвергнуть виновных заключению ни в рабочем доме, ни в тюрьме оно может для лиц, не «изъятых» по закону от телесных наказаний, быть заменено наказанием розгами». Ст.78 Уложения устанавливала и порядок («постепенность») такой замены (например, заключение на время от одного года и четырех месяцев до двух лет - наказанием розгами от 80 до 100 ударов; заключение от восьми месяцев до одного года и четырех месяцев - наказанием розгами от 60 до 80 ударов и т.д.). В ст.82 также содержалось аналогичное указание на возможность замены ареста для лиц, не «изъятых» от телесных наказаний, наказанием розгами. Телесные наказания были также сохранены в виде дисциплинарного взыскания для солдат, находящихся в штрафных подразделениях, для матросов - во время плавания, для каторжных.

Из Уложения были исключены статьи, устанавливающие наказания для крепостных крестьян. Судебная реформа 1864 г. и реформа полиции 1862 г. вызвали необходимость более четкого разграничения уголовной и административной ответственности. В связи с этим многие статьи из Уложения были исключены и перенесены в другие законы, регулирующие ответственность за нарушения различных уставов (в Таможенный, о казенных лесах, Питейный и др.). В результате принятия Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями 1864 г. из Уложения 1845 г. было исключено 652 статьи о маловажных преступлениях и проступках¹. В связи с тем, что Устав о наказаниях предусматривал ответственность только за проступки из Уложения 1845 г. редакции 1866 г. были исключены статьи 1 и 2. Правда, сделано это было непоследовательно, так как термины «преступление и проступок» в Уложении сохранились, однако различие между ними уже не проводилось. Тем самым, как справедливо указывал А. Лохвицкий разработчики новой редакции Уложения «внесли решительную темноту в вопрос о различии преступлений и проступков»¹.

В 1885 г. Уложение было переиздано в новой редакции. При этом были учтены почти все законодательные акты уголовно-правового характера, принятые с 1886 г. по 31 декабря 1885 г. Нумерация статей в этом издании была сохранена такой же, какой она была в редакции 1866 г. Достигнуто это было следующим образом: номера отмененных и исключенных статей были «оставлены на месте» а при них вместо текста статей сделаны оговорки об их отмене или исключении; каждая же новая статья обозначалась номером предыдущей статьи «с дополнительной цифрой справа наверху» (к такому приему прибегал отечественный законодатель при внесении принципиаль­ных изменений в УК РСФСР 1960 г., в 1992-1995 гг.). И хотя последняя статья Уложения редакции 1885 г. обозначена под номером 1711, в действительности Уложение этой редакции насчитывало лишь 1560 статей². Наиболее принципиальными изменениями следует считать новую (существенно измененную) редакцию многих статей об ответственности за преступления государственные (разд.IV) и за преступления и проступки против порядка управления, выражающиеся в сопротивлении распоряжениям правительства и неповиновении властям (гл.1 разд.IV). Так, например, ст.250 (в ред. 1845 г. она значилась под номером 272) об ответственности за заговор ("скоп и заговор") против Государя и государства и с целью "ниспровергнуть правительство... или же переменить образ правления, или установленный законами порядок наследия Престола", когда заговор был открыт "заблаговременно, так что ни покушений, ни смятений, ни иных вредных последствий не произошло, однако виновные обнаружили умысел действовать для достижения своей преступной цели насильственно...", была дополнена частью второй. В ней ответственность связывалась с тем, что если "виновные не обнаружили умысла действовать насильственно, но составили сообщество, направленное к достижению, хотя бы и в более или менее отдаленном будущем указанных целей или вступили в подобное сообщество", то они тем не менее приговаривались к строгим наказаниям (в их числе санкция называла и лишение всех прав состояния и ссылку в каторжную работу на время от четырех до шести лет). Уточним, что речь шла об обнаружении умысла на ненасильственное достижение, например, "перемены образа правления". Глава I (О сопротивлении распоряжениям правительства и неповиновении властям) раздела IV (О преступлениях и проступках против порядка управления) была дополнена ст.269¹, предусматривавшей строгое наказание за участие виновного «в публичном скопище», действующем «соединенным и силами участников, вследствие побуждений происшедших из вражды религиозной, племенной или сословной, или из экономических отношений, или же с целью произвести расстройство чужого сельского хозяйства», учинило при этом насилие над личностью, похищение или истребление либо повреждение чужого имущества, самовольное завладение чужим имуществом, вторжение в чужое владение или покушение на указанные деяния. Эти изменения были связаны с нараставшим в России революционным движением и были своего рода попыткой уголовно-правовыми мерами приостановить этот процесс.

К принципиальным изменениям следует отнести и изменения в системе наказаний, в частности, в определении видов каторжных работ. В новой редакции Уложения они определялись (в зависимости от рода преступления и меры вины) в

«следующей постепенности»:

Степень 1. Без срока.

Степень 2. На время от пятнадцати до двадцати лет.

Степень 3. На время от двенадцати до пятнадцати лет.

Степень 4. На время от десяти до двадцати лет.

Степень 5. На время от восьми до десяти лет.

Степень 6. На время от шести до восьми лет.

Степень 7. На время от четырех до шести лет.

Уложение в редакции 1885 г. (с определенными, позднее внесенными в него изменениями, а также с учетом частично вступившего в силу Уголовного уложения 1903 г.) действовало до Октябрьской революции 1917 года.

Уголовное уложение 1903 г. было утверждено Николаем II 22 марта 1903г. Этому предшествовала многолетняя работа по подготовке проекта, начатая еще в 1881 г. Опыт подготовки проекта Уложения является уникальным с точки зрения научного содер­жания его основных положений, участия практиков в его обсужде­нии и дополнении, апробирования его у зарубежных экспертов и вполне поучительным и для современного законодателя. Поэтому на процедуре разработки и принятия Уложения следует остано­виться подробнее.

Еще в 1881 г. решением Александра III был учрежден особый комитет для составления проекта нового уголовного Уложения. В этих целях комитет избрал из своих членов редакционную ко­миссию, в состав которой вошли, например, такие выдающие­ся представители науки уголовного права, как Н. С. Таганцев, И. Я. Фойницкий и Н. А. Неклюдов. Работа редакционной комис­сии продолжалась около 22 лет и была завершена изданием проек­та Уголовного уложения с объяснительной запиской к нему в вось­ми томах. В октябре 1881 г. редакционная комиссия начала непо­средственную работу над проектом Общей части, представленным Н. С. Таганцевым. В итоге доработанный проект уже в ноябре того же года (с Высочайшего, т. е. императорского, разрешения) был разослан с объяснительной запиской ученым и практикам на пред­мет его оценки. Кроме того, проект вместе с объяснительной запис­кой был переведен на немецкий язык, а без объяснительной запис­ки — на французский язык и разослан иностранным ученым. По­ступившие на проект замечания были отпечатаны в пяти томах. В ноябре 1882 г. началась, а в августе 1884 г. была закончена доработ­ка проекта в соответствии с поступившими на него замечаниями. Переработанный проект Общей части вместе с объяснительной запиской был опубликован.

В октябре 1882 г. редакционная комиссия начала работу над первоначально представленным проектом (с объяснительной за­пиской) отдельных разделов Особенной части Уложения (про­цедура напоминала работу над проектом Общей части). Весной 1895 г. проект Уголовного уложения в целом вместе с обширными объяснениями к нему был окончательно подготовлен, и 19 апреля 1895 г. направлен на заключение соответствующих ведомств для получения от них в четырехмесячный срок отзывов и заключений. В течение 1895—1897 гг. редакционная комиссия осуществляла переработку проекта с учетом поступивших замечаний, и в марте 1898 г. он был представлен в Государственный Совет. Последний, учитывая большое значение уголовного законодательства для го­сударства и народа, пришел к заключению о целесообразности предварительного обсуждения проекта Особым совещанием. В его состав вошли члены Государственного Совета, министр юстиции, Государственный секретарь, товарищ министра юстиции, Перво­присутствующий в Уголовно-кассационном департаменте Пра­вительствующего Сената (Н. С. Таганцев) и некоторые другие высокопоставленные чиновники. Особое совещание посвятило обсуждению и доработке проекта 58 заседаний (с октября 1898 г. по май 1901 г.). Помимо окончательной редакции проекта Осо­бое совещание рассмотрело вопрос о проекте дополнительных узаконений к проектируемому Уголовному уложению и о проекте поручений министрам юстиции, иностранных дел и внутренних дел по разработке мероприятий, необходимых для введения проек­та в действие.

В октябре 1901 г. Николай II постановил образовать в Госу­дарственном Совете для обсуждения проекта Особое присутствие под председательством члена Государственного Совета графа К. И. Палена с участием Н. С. Таганцева с тем, чтобы заключение этого Присутствия вынести на рассмотрение Общего собрания Государственного Совета. В течение пяти месяцев (до мая 1902 г.) проект был доработан и в январе 1903 г. рассмотрен Общим собра­нием Государственного Совета. В ходе этого рассмотрения ряд статей проекта вновь был изменен, и исправленный проект был представлен для утверждения императору. Окончательно проект был утвержден 22 марта 1903 г., однако в Указе было сказано, что срок введения в действие Уголовного уложения будет определен впоследствии особым Высочайшим указом.

Судьба Уголовного уложения 1903 г. оказалась не совсем удач­ной. Полностью оно так и не было введено. Законом от 7 июня 1904 г. были введены в действие главы: «О бунте против Верховной власти и о преступных деяниях против Священной Особы Импера­тора и Членов императорского Дома», «О государственной изме­не» и «О смуте». В 1906 г. была введена в действие глава «О нарушении ограждающих веру постановлений». В отношении этих глав должна была применяться и Общая часть Уложения. Был также введен в действие и ряд статей (около тридцати) из других глав Особенной части. После Октябрьской революции 1917 г. Уго­ловное уложение действовало в Польше, Латвии, Эстонии и Литве.

Причины невступления в действие Уложения в полном объеме были достаточно серьезны. Поскольку процесс работы над ним затянулся, по ряду позиций оно устаревало и не соответствовало социально-политическим реалиям России начала XX в., например изменениям в системе государственной власти в связи с созданием российских парламентских учреждений, определенной демокра­тизации государственной власти, вызванных революционными событиями 1905 г. и последующих годов. В связи с этим в Уложение необходимо было вносить соответствующие изменения. В апреле 1910 г. вопрос о введении в действие Уложения 1903 г., разумеется, с внесением в него соответствующих изменений, обсуждался на заседании Общего собрания (съезда) Русской группы междуна­родного Союза криминалистов, состоявшегося в Москве. С таким предложением выступил профессор М. П. Чубинский. Однако М. Н. Гернет, А. Н. Трайнин и другие криминалисты вместо введения в действие исправленного Уложения предлагали немедленно при-. ступить к разработке нового уголовного кодекса. В результате Общее собрание приняло компромиссную резолюцию, а практи­ческое решение этого вопроса с места не сдвинулось. Дальнейшие события, вовлекшие Россию в кровавую войну и революцию, окончательно отложили решение судьбы Уложения.

Внешне Уголовное уложение 1903 г. резко отличалось от Уло­жения 1845 г. Оно содержало 687 статей (Уложение 1845—1885 гг.— 1711). Из них 72 статьи приходились на Общую часть, которая объединяла эти статьи в одну главу (гл. I)— «О преступных дея­ниях и наказаниях вообще» и состояла из восьми разделов («отде­лений»). Структура эта и сейчас выглядит вполне современной. Отделение первое включало статьи о понятии преступления, о системе наказаний и классификации преступных деяний. Отделе­ние второе объединяло статьи, регулирующие действие Уложения в пространстве. Отделение третье посвящалось наказаниям, чет­вертое — условиям вменения преступности деяния, пятое — видам виновности, шестое — смягчению наказания и его замене, седьмое — обстоятельствам, усиливающим ответственность, вось­мое — обстоятельствам, устраняющим наказуемость.

Уложение начиналось с определения преступления, под кото­рым понималось «деяние, воспрещенное во время его учинения законом под страхом наказания». Очевидно, что такая формули­ровка означала провозглашение принципа «нет преступления без указания о том в законе». Кроме того, заслуживает внимания и оговорка насчет времени совершения преступления, отсутствовав­шая в Уложении 1845 г.

Статья 3 о классификации преступных деяний предусматрива­ла их деление на три категории в зависимости от тяжести полагаю­щихся за их совершение наказаний:

1. тяжкие преступления;

2. преступления;

3. проступки.

К первым относились преступные деяния, наказываемые смерт­ной казнью, каторгой или ссылкой на поселение; ко вторым — наказываемые исправительным домом, крепостью или тюрьмой; к третьим — наказываемые арестом или штрафом («денежной пе­ней»). Эта классификация имела важное уголовно-правовое зна­чение, и отнесение преступного деяния к той или иной категории влекло за собой определенные уголовно-правовые последствия, имея значение для решения вопросов о виновности, о стадиях со­вершения преступных деяний, о соучастии в преступлении, об от­ветственности несовершеннолетних и др.

Обращает на себя внимание детальная регламентация дейст­вия Уголовного уложения в пространстве (ст. 4—13). Следует от­метить, что действие Уложения не распространялось (за исключе­нием некоторых случаев) на преступные деяния, совершенные в Финляндии, которая была в то время частью России (Великим княжеством Финляндским).

Вполне демократично выглядели нормы Уложения о действии уголовного закона во времени (ст. 14). Вновь изданный уголовный закон применялся к деяниям, совершенным до вступления его в силу, при условии, если эти деяния были запрещены под страхом уголовного наказания прежним законом. Однако в случае, когда старый закон предусматривал менее строгое наказание, применял­ся именно он, а не новый, более строгий закон. При этом специаль­но оговаривалось, что подобное правило действует и в отношении законов о сроках давности, устраняющих наказуемость преступно­го деяния.

По сравнению с Уложением 1845 г. в Уложении 1903 г. была значительно упрощена система наказаний (хотя, например, систе­ма лишения свободы оставалась достаточно сложной). Она вклю­чала: смертную казнь, ссылку на поселение, лишение свободы (в виде каторги, заключения в исправительном доме, заключения в крепости, заключения в тюрьме и ареста) и штраф («денежную пеню»). При этом смертная казнь должна была совершаться через повешение и не публично. Ссылка на поселение назначалась без срока. Виды лишения свободы отличались друг от друга по срокам и по содержанию (например, заключение в крепость — на срок до шести лет, в тюрьму — от двух недель до одного года, арест — на срок от одного дня до шести месяцев).

Осуждение к смертной казни, каторге или ссылке на поселение сопровождалось лишением прав состояния (для дворян — поте­рей дворянства и всех преимуществ, с ним связанных). Для опреде­ленных слоев граждан лишение прав состояния было обусловлено также применением к ним наказания в виде заключения в исправи­тельном доме и в тюрьме. Для приговоренных к каторге, ссылке на поселение или к заключению в исправительном доме, соединенно­му с лишением прав состояния, и заключению в тюрьме по отбытии наказания были предусмотрены серьезные ограничения относи­тельно их права на место жительства.

Близко к современному давалось определение невменяемости.

Как серьезный шаг в направлении к цивилизованному уголов­ному праву можно оценить статьи Уложения (по сравнению с Уложением 1845 г.) по вопросам установления возраста уголовной ответственности. Если по Уложению 1845 г. от уголовной ответ­ственности освобождались лишь малолетние, которые не могли «еще иметь понятие о своем деянии», то по Уложению 1903 г. не вменялось в вину преступное деяние, учиненное несовершенно­летним от десяти до семнадцати лет, который «не мог понимать свойства и значение им совершаемого или руководить своими поступками». При этом лица указанного возрастного контингента могли быть привлечены к уголовной ответственности лишь за совершение тяжких преступлений и преступлений. Несовершен­нолетние от четырнадцати до семнадцати лет, совершившие тяжкие преступления, помещались преимущественно в воспита­тельно-исправительные заведения, и лишь при отсутствии возмож­ностей для этого — в «особо приспособленные для несовершенно­летних помещения при тюрьмах или арестных домах».

К обстоятельствам, исключающим преступность деяния, отно­сились:

• исполнение закона,

• исполнение приказа по службе (отданного с соблюдением установленных правил),

• необходимая оборона,

• крайняя необходимость (хотя последний термин и не был введен в оборот),

• негодное покушение.

Определение умысла и неосторожности, данное в Уложении, почти целиком сохранилось в действующем УК РФ. При этом тяж­кие преступления связывались лишь с умышленной виной, пре­ступления — как с умышленной, так и с неосторожной виной, од­нако ответственность за неосторожные преступления наступала лишь в специально оговоренных уголовным законом случаях. То же правило, по сути дела, действовало и в отношении проступков, с той лишь разницей, что оговорки требовало исключение их от­ветственности, если они совершались по неосторожности. Следу­ет отметить, что уровень законодательной расшифровки содержа­ния принципа виновности (в первую очередь определение умысла и неосторожности, условий наказуемости за неосторожные пре­ступные деяния, а также законодательная техника формулирова­ния указанных правил) превосходил уровень соответствующих оп­ределений в уголовном законодательстве западноевропейских стран начала XX в.

Значительный интерес представляли нормы о наказуемости предварительной и совместной преступной деятельности. Вполне современными с позиций принципа справедливости наказания выглядели нормы о смягчении и замене наказания и об обстоятель­ствах, усиливающих ответственность.

В целом можно утверждать, что в Общей части Уложения 1903 г. был преодолен феодально-казуистический характер, прису­щий большинству норм Уложения 1845 г., она вполне соответство­вала западноевропейскому уровню уголовного права того времени (например, уголовному законодательству Франции и Германии) и оказала большое влияние на создание и развитие советского уго­ловного законодательства, а также нового УК РФ.

Особенная часть Уложения значительно уступала Общей час­ти по всем перечисленным признакам. Она подразделялась на тридцать шесть глав, насчитывающих 611 статей. На первое место была поставлена глава о религиозных преступлениях. Правда, раз­работчики Уложения не были непосредственно виноваты в уста­новлении такой иерархии охраняемых уголовным законом объек­тов. Дело в том, что в проекте, подготовленном редакционной комиссией, эти преступления были поставлены на 18-е место — рядом с главой о преступных деяниях против прав семейственных. Однако по протесту Синода Государственный Совет поставил их на первое место перед государственными преступлениями. По­следние были распределены по трем главам: «О бунте против Верховной власти и о преступных деяниях против Священной Особы Императора и Членов императорского Дома», «О государ­ственной измене» и «О смуте». Следует отметить, что из восьми статей главы о преступлениях против особы императора половина предусматривала смертную казнь, в том числе и за приготовление к покушению на жизнь императора. Наказание это во время рево­люции 1905 г. применялось широко. Очень казуистично были сфор­мулированы нормы о государственной измене. Однако при всех недостатках все же эти статьи были лишены главного недостатка, присущего норме УК РСФСР 1960 г. об ответственности за измену Родине (ст. 64): внутренний заговор с целью захвата власти, не связанный с изменой в пользу другого государства, по Уложению справедливо не признавался государственной изменой. Явно сори­ентированными на грядущие революционные события выглядят статьи Уложения, объединенные в главу «О смуте». В них, напри­мер, предусматривалась строгая уголовная ответственность за по­литические демонстрации (они назывались «публичными скопи­щами»), за создание партий, организаций и обществ без соблюде­ния закона и другие подобные действия.

Глава VI объединяла статьи об ответственности за неповино­вение власти, многие из которых являются прообразом норм дей­ствующего УК РФ, отнесенных к главе о преступлениях против порядка управления. Глава VII состояла из статей, в которых уста­навливалась уголовная ответственность за противодействие пра­восудию (в основном за недонесение и укрывательство). Главы VIII — XV, XVII, XX и XXI содержали статьи, формулиро­вавшие уголовно-правовые запреты в сфере порядка управления, общественной безопасности и народного здравия. Среди них у современного юриста не может не вызвать интереса глава XV, объединявшая уголовно-правовые нормы об ответственности за нарушение законов и других постановлений о печати. Так, напри­мер, ст. 305 предусматривала уголовную ответственность за огла­шение в печати до судебного заседания или до прекращения дела сведений, обнаруженных дознанием или предварительным след­ствием (вспомним по этому поводу издание книги о попытке госу­дарственного переворота в августе 1991 г., написанной и опублико­ванной в связи с делом ГКЧП до судебного разбирательства дела Генеральным Прокурором РФ и руководителем следственной бри­гады по этому делу). Главы XVI и XXXIV охватывали статьи об ответственности за своего рода, выражаясь по-современному, хозяйственные преступления и преступления в сфере предприни­мательства. Это в основном уголовно-правовые нормы, образу­ющие, как мы бы сказали сейчас, рыночное уголовное законо­дательство. Следует отметить, что в этих главах было сформули­ровано несколько норм об уголовной ответственности за злоупо­требления в банковской и кредитной сфере, в сфере бухгалтерско­го учета, выпуска акций и других ценных бумаг, торговли, в произ­водстве страховых операций. Заметим, что принятие такого рода норм настоятельно необходимо и для уголовно-правовой охраны перехода к рынку в современных условиях. Особой тщательностью характеризуется разработка норм об ответственности за банкротство, ростовщичество и проявление «недобросовестности по иму­ществу» (гл. XXXIV). В этих же главах сформулированы и уголов­но-правовые нормы, явившиеся своего рода зачатками экологи­ческого уголовного права. Так, ст. 311 устанавливала уголовную ответственность «хозяина завода, фабрики, ремесленного или тор­гового заведения и заведующего ими, виновными в том, что не устроили в таком заведении приспособления, предписанного зако­ном или обязательным постановлением для предупреждения зара­зы воздуха, воды или почвы».

Двойственное впечатление оставляют статьи Уложения, объ­единенные в гл. XII «О личном найме». С одной стороны, в них под страхом уголовного наказания охранялись трудовые и имущест­венные права рабочих (например, уголовное наказание полагалось за самовольное понижение заработной платы рабочим вопреки установленному в законе правилу — ст. 364). С другой стороны, под страхом уголовного наказания запрещались забастовки или стачки (ст. 362). Глава XIX объединяла статьи, формулировавшие уголовно-правовые запреты об ответственности за преступления против семьи. Главы XXII, XXVIII и частично XXIX объединяли уголовно-правовые нормы о преступлениях против личности. Многие нормы этих глав напоминают как соответствующие нормы действующего УК РФ, так и нормы уголовных кодексов других зарубежных государств. Стоило бы и сейчас подумать о рациональ­ном заимствовании из Уложения таких законоположений, как норма об ответственности за убийство по настоянию убитого и из сострадания к нему (ст. 460), подстрекательство к самоубийству (ст. 463), склонение к выезду из страны лица женского пола с целью обратить такое лицо на «промысел непотребством» вне пределов России (ст. 526) и некоторые другие. Главы XXX—XXXIII и XXXVI заключали в себе статьи о преступлениях против собственности (большей частью корыстных). Здесь вполне приемлемым для со­временного российского законодателя представляется принцип конструирования составов хищений при смягчающих обстоятель­ствах, например в случае добровольного возвращения похищенно­го (ст. 581), использование таких квалифицирующих признаков хищения имущества, как совершение его в ночное время (ст. 583) или с повреждением преград и запоров, препятствующих доступу в помещение, где находится похищаемое имущество (ст. 584), а также формулирование специальных норм о мошенничестве. Глава XXXV включала нормы об ответственности за преступления против авторских прав и привилегий на изобретение. Завершалась Особенная часть главой о должностных преступлениях, включая и должностные преступления в сфере правосудия. При этом, по нашему мнению, заслуживают внимания тщательно сформулиро­ванные нормы об уголовной наказуемости разнообразных прояв­лений бездействия и попустительства (в том числе и того самого бездействия власти, которое стало столь характерным для нашего неспокойного времени), специальные нормы о служебной корруп­ции (без употребления этого современного термина), заключаю­щейся, например, во вступлении служащего в запрещенные ему законом по роду службы имущественные сделки, и некоторые другие.

В целом, как уже было отмечено, Особенная часть Уложения заметно отставала от Общей части по уровню законодательной техники. Основные недостатки Особенной части — это не только излишняя казуистичность формулируемых в ней уголовно-право­вых запретов (что сказалось и на систематизации Особенной час­ти), но и чрезмерное увлечение законодателя бланкетными диспо­зициями уголовного закона (некоторые главы Уложения, напри­мер глава XVIII «О нарушении постановлений о производстве строительных работ и о пользовании путями сообщения и сред­ствами сношения», почти полностью состоят из статей, в которых уголовно-правовой запрет сформулирован именно бланкетным способом).