logo
Уголовное право РФ (книга Наумова А

Признаки преступления

Уголовная

противоправность

(противозаконность)

Общественная опасность

Виновность

Наказуемость

Уголовная противоправность (противозакон­ность). Формальный признак преступления означает законо­дательное выражение принципа «нет преступления без указа­ния о том в законе». Это значит, что по российскому уголовному праву не допускается (запрещается) применение уголовного закона по аналогии (аналогия преступлений и наказаний). Пра­воприменительными органами могут быть обнаружены обще­ственно опасные деяния, которые по какой-то причине выпа­ли из поля зрения законодателя и потому не признаны уголовно наказуемыми. Кроме того, общественная опасность деяния не остается чем-то неизменным, раз и навсегда данным. Развитие общественных отношений, научно-технического прогресса мо­жет вносить коррективы в критерии признания деяний обще­ственно опасными и наказуемыми. То, что сегодня обществен­но опасно, завтра может перестать быть таковым, и наоборот, может возникнуть необходимость в запрещении уголовным законом новых деяний. Однако подобное восполнение пробе­лов относится к компетенции самого законодателя. Суд, про­курор, следователь, орган дознания не вправе давать уголов­но-правовую оценку деянию, находящемуся вне сферы уголовно-правового регулирования. Долг правоприменитель­ных органов в случае обнаружения нового вида общественно опасных деяний — поставить вопрос об их законодательном за­прещении, об установлении за их совершение уголовной от­ветственности.

Общественная опасность. Этот признак преступ­ления заключается в способности предусмотренного уголовным законом деяния причинять существенный вред охраняемым уго­ловным законом объектам (интересам). Общественная опас­ность, как уже отмечалось, есть материальный признак (внут­реннее свойство) преступного деяния, раскрывающий его социальную сущность. Это объективное свойство преступления, не зависящее от воли законодателя. В уголовном законодатель­стве западноевропейских стран материальный признак преступ­ления (указание на его общественную опасность), как правило, отсутствует. Так, например, в УК ФРГ преступление определя­ется как «противоправное деяние, за которое предусматривается наказание в виде лишения свободы от одного года и выше». В связи с этим и в отечественной уголовно-правовой науке дела­ются предложения об отказе от материального определения пре­ступления и возвращении к его формальному определению (определению преступления только как уголовно-противоправного деяния)1.

Думается, этого делать не стоило, и законодатель справедливо не согласился с таким предложением. Дело заключается не столь­ко в том, что западная уголовно-правовая наука отвергает признак общественной опасности преступного деяния, сколько в законо­дательных традициях. Законодательное определение преступления в Уголовном кодексе Германии появилось еще в прошлом веке, во времена господства так называемого классического направления уголовного права, когда уголовно-правовая теория еще не выра­ботала категорию общественной опасности деяния. Учение об об­щественной опасности деяния зародилось и получило развитие вовсе не в рамках советского уголовного права, а в теоретических работах представителей так называемой социологической школы уголовного права. Другое дело, что на нашей законодательной ниве оно действительно прижилось. Общественная опасность преступ­ления признается и современной теорией уголовного права запад­ных стран. Например, в Примерном уголовном кодексе США преступление определяется как «поведение, неоправданно и не­извинительно причиняющее существенный вред интересам лич­ности и общества или угрожающее причинением такого вреда»1. Очевидно, что причинение существенного вреда интересам лич­ности и общества, по сути дела, есть синоним признака обществен­ной опасности деяния, его расшифровка (едва ли не безупречная). Следует отметить, что указанное положение Примерного уголов­ного кодекса стало неотъемлемой частью законодательного определения преступления в УК ряда штатов США. Так, на первое место при перечислении целей уголовного закона в УК штата Нью-Йорк ставится запрещение «поведения, которое неоправданно и неизвинительно причиняет или угрожает причинить существен­ный вред индивидуальным или публичным интересам»2.

Следует отметить, что, хотя в российском уголовном законо­дательстве прошлого и начала нынешнего века (Уложение о нака­заниях уголовных и исправительных 1845 г., в том числе и в редак­ции 1885 г., Уголовное уложение 1903 г.) давалось формальное определение преступления, крупнейший русский ученый-крими­налист Н. С. Таганцев в своем знаменитом Курсе уголовного пра­ва вплотную подошел к материальному определению преступле­ния. «Уголовно наказуемым,— утверждал он,— почитается деяние, посягающее на юридическую норму в ее реальном бытии и вос­прещенное законом места его учинения под страхом наказания, или, выдвигая более содержание посягательства: деяние, посяга­ющее на такой охраненный нормою интерес жизни, который в дан­ной стране, в данное время признается столь существенным, что государство ввиду недостаточности других мер охраны угрожает посягавшему на него наказанием»3.

Общественная опасность является внутренней объективной характеристикой преступлений. И попытка отказаться от этой ха­рактеристики или от этого признака чревата «выплескиванием ребенка»: без этого признака определение преступления будет не­досказанным. Будет непонятно, почему все-таки определенные деяния запрещаются под страхом уголовного наказания. Другое дело, что необходимо изменить традиционное для советской на­уки уголовного права соотношение материального и формально­го признаков в определении (понятии) преступления. Необходи­мо действительно отказаться от принятой трактовки взаимосвязи этих признаков, когда в основу определения кладется материаль­ный признак (общественная опасность), а формальный признак (уголовная ответственность) объявляется производным от него1. Видимо, в правовом государстве первое место должен занять при­знак противоправности.

В ч. 2 ст. 14 УК РФ закреплено положение, в соответствии с которым «не является преступлением действие (бездействие), хотя формально и содержащее признаки какого-либо деяния, преду­смотренного настоящим Кодексом, но в силу малозначительности не представляющее общественной опасности». Смысл этого уточ­нения заключается в том, что одного формального сходства с пре­ступлением еще недостаточно. Вопрос о признании того или ино­го деяния малозначительным — это вопрос факта. Он находится в компетенции суда, прокурора, следователя и органа дознания. Если деяние будет признано малозначительным (например, кража ко­робка спичек), то в соответствии с уголовно-процессуальным за­конодательством уголовное дело о таком деянии не должно быть возбуждено, а возбужденное подлежит прекращению за отсутстви­ем в деянии состава преступления.

Так, за самовольное оставление части продолжительностью свыше трех суток (по УК РФ 1996 г. ответственность за это деяние предусмотрена ч. 1 ст. 337) был осужден военный строитель рядо­вой П. Военная коллегия Верховного Суда РФ, рассмотрев дело в кассационном порядке, установила, что П. привлечен к уголовной ответственности и осужден без достаточных к тому оснований. П. самовольно оставил часть с целью навестить больного отца, что подтверждается материалами дела. Кроме того, по делу также ус­тановлено, что П. неоднократно обращался к командованию с про­сьбами о предоставлении ему краткосрочного отпуска, однако в этом ему было отказано; самовольно находился вне части непро­должительное время и самостоятельно возвратился к месту служ­бы, в содеянном чистосердечно раскаялся, за время воинской служ­бы характеризовался положительно. С учетом этих обстоятельств Военная коллегия признала, что содеянное им формально содер­жит признаки воинского преступления, однако в силу своей ма­лозначительности не представляет общественной опасности и не может влечь уголовной ответственности.

Поэтому Военная коллегия Верховного Суда РФ приговор по делу П. отменила и дело прекратила за отсутствием в деянии П. состава преступления1.

В первоначальной редакции УК (редакции 1996 г.) ч. 2 ст. 7 о малозначительности деяния, не представляющего общественной опасности, дополнялась словами «т. е. не причинившее вреда и не создавшее угрозы причинения вреда личности, обществу или государству»2. Однако Федеральным законом «О внесении измене­ний и дополнений в Уголовный кодекс Российской Федерации» 1998 г. эта концовка формулировки ч. 2 ст. 7 УК была исключена3.

Такое изменение позиции законодателя было вызвано тем, что вред правоохраняемым интересам (в том числе личности, обще­ству и государству) может быть причинен не только в результате совершения преступления, но и иного противоправного деяния, например административного проступка. В связи с этим малозна­чительное деяние, из-за отсутствия общественной опасности не со­держащее в себе состава преступления, может образовать состав иного правонарушения (например, административного или дис­циплинарного), и в этом случае к лицу, его совершившему, могут быть применены меры административного или дисциплинарного воздействия, не являющиеся уголовным наказанием.

Виновность. Общественно опасное деяние может быть при­знано уголовно противоправным лишь тогда, когда оно соверше­но виновно, т. е. при наличии соответствующего психического от­ношения лица к деянию и наступившим последствиям в форме умысла или неосторожности (ст. 24—27 УК РФ). Ни одно деяние, какие бы опасные последствия оно ни причинило, не может рас­сматриваться как преступление, если оно совершено невиновно (понятие вины, умысла и неосторожности будет рассмотрено в гла­ве «Субъективная сторона преступления»).

Наказуемость. Предусмотренность (запрещенность) об­щественно опасного деяния уголовным законом не означает лишь декларирования запрещенности деяния, но предопределяет обя­зательное установление за его совершение соответствующего на­казания. Это положение зафиксировано в ч. 2 ст. 2 УК РФ, соглас­но которой УК РФ устанавливает виды наказаний (и иные меры уголовно-правового характера), применяемые к лицам, совершив­шим преступления. Однако это вовсе не означает, что предусмот­ренное в уголовном законе наказание обязательно и во всех слу­чаях должно применяться за совершение общественно опасного деяния. Целый ряд статей УК РФ (например, ст. 75—85) позволя­ет освободить лицо, виновное в совершении преступления, от уго­ловной ответственности и уголовного наказания. Однако это не меняет тезиса о наказуемости как обязательном признаке преступ­ления: наказание не мыслится без преступления и в связи с этим может быть последствием только реально совершенного лицом преступления.

Некоторые авторы, например А. А. Герцензон, выделяют еще пятый признак преступления — его аморальность1.

А. А. Герцензон (1902—1970) — профессор, доктор юридических наук, заслуженный деятель науки РСФСР, один из видных советских кримина­листов. Его многочисленные работы посвящены разработке актуальных проблем уголовного права, криминологии, судебной статистики. Многие годы сочетал научно-исследовательскую и педагогическую деятельность (Московский университет, Московский юридический институт, Военно-юридическая академия). В последние годы своей жизни занимался науч­ными исследованиями в Институте Прокуратуры СССР, где возглавлял созданный им сектор по изучению и разработке мер предупреждения преступности. Особые заслуги принадлежат ему в становлении и разви­тии советской криминологии. Основные работы:

Введение в советскую криминологию. М., 1965;

Актуальные проблемы советской криминологии. М., 1967;

Уголовное право и социология. М., 1970; основные главы учебника «Криминология» (М., 1966,1968);

Уголовно-правовая теория Жана Поля Марата. М., 1956.

Проблема соотношения признаков противоправности и амо­ральности, моральных и уголовно-правовых факторов всегда ост­ро обсуждалась в российской теории уголовного права, хотя в дореволюционной (до октября 1917 г.) и в советской — с принци­пиально разных позиций. Российские дореволюционные крими­налисты, как правило, решительно выступали против внесения морального аспекта в определение и оценку преступления. Так, Н. С. Таганцев утверждал: «Преступное не может и не должно быть отождествлено с безнравственным: такое отождествление, как сви­детельствуют горькие уроки истории, ставило правосудие на лож­ную стезю: вносило в область карательной деятельности государ­ства преследование идей, убеждений, страстей и пороков: заставляло земное правосудие присваивать себе атрибуты суда не­бесного»1.

В советской юридической науке однозначно провозглашался принципиально иной подход к соотношению уголовно-правовых и моральных норм: преступление — это одновременно нарушение и уголовного закона и морали (с вполне понятной для «тех» вре­мен оговоркой — морали коммунистической)2. Так, например, Н. Ф. Кузнецова считает: «Все без исключения преступления амо­ральны», хотя и допускает, что «близость соприкосновения их со сферой аморальной различна»3 (т. е. все преступления амораль­ны, но одни — более, а другие — менее).

Советские криминалисты (так же как и философы и социоло­ги), конечно же, представляли себе, что моральные нормы не яв­ляются едиными, в том числе и в советском обществе. И в этом случае они исходили из известных ленинских указаний об идеале коммунистической морали, заключавшихся в том, что морально все, что полезно для дела построения коммунизма, для револю­ции4. Вот нарушение норм этой официально господствовавшей в советском обществе морали и признавалось неотъемлемым атри­бутом понятия преступления. Тем не менее поводы для споров находились и тогда. Дискуссия заключалась в том, рассматривать ли признаки аморальности как самостоятельный признак преступ­ления (наряду с общественной опасностью, противоправностью, виновностью и наказуемостью) или же считать, что он поглощает­ся каким-либо из указанных признаков. На этот счет были выска­заны три точки зрения. Во-первых, аморальность преступного де­яния включалась в признак общественной опасности5; во-вторых, в признак уголовной противоправности6; и в-третьих, аморальность признавалась самостоятельным признаком преступного деяния7.

Очевидно, что в связи с тем, что в настоящее время коммунис­тическая идея перестала быть господствующей (хотя среди, на­пример, старшего поколения есть немало ее сторонников, о чем свидетельствует тот факт, что лидер российских коммунистов Г. Н. Зюганов на последних президентских выборах не так уж силь­но уступил победившему Б. Н. Ельцину, выступившему под лозун­гом отрицания этой идеи), все эти рассуждения должны быть отвергнуты. К тому же, откровенно говоря, и ранее с большой долей натяжки можно было утверждать, что все уголовно-правовые за­преты одновременно и аморальны. Так же обстоит дело и с уго­ловно-правовыми запретами в Уголовном кодексе РФ 1996 г. Возь­мем, к примеру, норму ст. 193 УК о невозвращении из-за границы средств в иностранной валюте, подлежащих в соответствии с за­конодательством Российской Федерации обязательному перечис­лению на счета в уполномоченный банк Российской Федерации. При чем тут нормы морали и чья это мораль? Разумеется, что ни­какой предприниматель или коммерсант, заработавший за грани­цей деньги в иностранной валюте, не переводит их ни в какой рос­сийский «уполномоченный» банк, от чего, конечно же, бюджет России и вообще ее экономика терпят серьезнейший ущерб (Пре­зидент России даже был вынужден выступить с предложением об «амнистии» зарубежных капиталов). Не переводят по одной при­чине: не доверяют российскому Правительству, и не доверяют не без оснований. Во-первых, Правительством установлены такие на­логи, которые едва ли не в зародыше «душат» любое предприни­мательство. Во-вторых, «завтра» оно (Правительство) способно объявить о какой-нибудь реформе, влекущей потерю капитала для его владельца (все предыдущие реформы были именно такими, по­этому им не верят ни мелкий торговец, допустим, владелец ларька или палатки, ни «челнок», одевающий и обувающий бедный и сред­ний российский люд, ни представители «новых русских», владею­щие умопомрачительными капиталами). Правительство обычно возражает, что перечисленные из-за рубежа деньги в иностран­ной валюте нужны для инвестиций в производство, а также для выплат пенсий и заработной платы. Только почему-то и нищий пенсионер, и месяцами ждущие своей уже заработанной платы учи­тель или врач, как и владелец зарубежных счетов, одинаково не верят таким заявлениям Правительства (и не верят также не без основания: никто ведь не даст гарантии, что эти средства не уйдут на какую-нибудь новую Чечню).